Анатолий Андреев - Пустота Страница 6

Но теперь эта же музыка говорила мне совершенно о другом. В знакомых зву­ках мне чудились волны, энергично налетающие на мокрые прибрежные валуны, с шипением откатывающиеся назад, чтобы с прежней настырностью расшибаться в брызги о камни.

Зачем?

8

Будь моя воля, я бы поставил на краю Земли, с которого все начинается (где- нибудь около Вавилона), памятник веселому беспечному негру, не умеющему печалиться. Он был бы изображен поющим блюз, творящим музыку печали, от­рицающую саму себя. Да, он, с клокочущей энергией радости, пел бы о печали, в которую не очень-то и верил, - но почему-то не мог о ней не петь. Добрый ис­кренний негр.

И эта статуэтка стояла бы у меня на столе.

Пустынный рабочий стол Будды, твердо стоящий на кривоватых массивных ногах у нее в кабинете, украшал бюст идейного вождя мирового пролетариата Карла Маркса: высокое чело, серьезное лицо, обрамленное бронзовыми завитка­ми сантаклаусовой брады; то любимые студенты Будды вручили ненавистному преподавателю многозначительную фигуру, - еще тот подарочек, которым она, впрочем, не стеснялась гордиться. Чтобы подчеркнуть, что этот слиток и моно­лит - глубоко личное, выгравировали надпись: «На вечную память Л.Г. Держав­ной от студентов первой группы, никогда не посмеющих ее забыть. 07.11.1984».

У меня на столе гипотетический добрый негр (в принципе я терпеть не могу памятников; разве что негра как-нибудь приспособить под авторучки? статуэтка с функцией карандашницы - было бы изумительно), у нее - чародей и пророк Карла по пояс. Есть разница?

Существенная. Скажи мне, какая статуэтка украшает твой стол, и я скажу...

Да нет, я просто не стану с тобой разговаривать.

Но я должен. Я просто обязан сказать Будде все, что я о ней думаю.

С этой мыслью я практически ворвался в ее кабинет.

Каково же было мое удивление, когда я увидел Будду, коброй нависшую над симпатичной стройной женщиной, стоявшей перед ней с бледным лицом и скре­щенными руками. Будда что-то шипела.

- Извините, - сказал я, хотя собирался сказать совершенно противоположное.

- Куда вы, Романов? Зайдите. Подойдите ко мне. Ближе. Вы знаете, что вы уволены? Знаете? Поздравляю. А вы поздравьте Седлухо. Но это сейчас не важно. Вы мне нужны как свидетель.

- Свидетель чего, Лариса Георгиевна?

- Преступления, чего же еще.

Остекленевшие глаза госпожи Державной меня насторожили.

- Вы знаете, кто это? - ткнула она двумя пальцами, указательным и средним, словно раздвоенным языком, в сторону стройной женщины.

- Нет.

- Догадываетесь?

Откровенно говоря, в голове моей, лихорадочно перебиравшей варианты, не обнаружилось ничего, достойного внимания. Но я знал за собой один грешок: я часто не замечал очевидного. То, что у всех под носом, на виду, я как-то нелепо не принимал в расчет. Например: почему в вуз поступали бездари и тупицы? Ока­зывается потому, что кто-то брал взятки. Это же элементарно. Мне бы вовремя сообразить и быть поосторожнее с намеками. Судьба была бы другой. Вот почему я сосредоточился на версиях самых прозаичных и обыденных. Провинившаяся студентка? Для студентки женщина была слишком зрелой, что ли. Берут на моеместо? Тогда зачем кричать на новобранку? Ах, да, вместо меня уже рекрутиро­вали Седлуху. (Тут я мысленно поздравил этого очкарика с рыбьей кровью, ото всей души желая творческих успехов его куцым мозгам.) Преступление, опять же, какое-то затеивается.

- Не догадываюсь, - сказал я, готовясь услышать в ответ нечто обескуражива­ющее своей простотой.

- Это моя невестка.

Как я сразу не догадался! Будда-свекровь: это ведь чудовищный триллер по своему креативному потенциалу.

- Лев Львович, - представился я женщине.

- Светлана, - ответила она, и по ее уверенному и спокойному ответу я понял, что кобра вполне могла быть и жертвой в этой неоднозначной ситуации.

- О каком преступлении вы говорили, Лариса Георгиевна? - начал я свое не­винное расследование.

- Я сегодня повешусь, - ответила Будда, - и всему виной будет вот эта... шлю­ха, - она указала на свою собеседницу. - А вы подтвердите, что это она толкнула меня на самоубийство.

- Я не шлюха, если вам это интересно, - обратилась ко мне Светлана. - Что касается повешусь, не повешусь... Давно пора бы, Лариса Георгиевна. Лет десять уже это слышу. Только я здесь не при чем. Вы сами себя в петлю загнали. Это вы сделали своего сына инвалидом! Вы и никто другой! По вашей вине Сережа здо­ровье потерял. А теперь вы, чувствуя себя виноватой, хотите сделать виноватым его. Это для вас единственный способ удержать сына, чтобы и дальше манипули­ровать им. Вот вы и клевещите на меня, вырывая своего сына из рук «развратной» женщины. Я такая же развратная, как вы - святая. Вы только о себе думаете! Для вас никого не существует в этом мире. Поэтому и муж от вас ушел. Как он только не умер после первой же встречи с вами, не понимаю... Вокруг вас одно пепелище. Вы хотите заполучить сына, чтобы погубить его!

В этот момент мне захотелось зааплодировать. Мой монолог был просто жал­кой ролью второго плана по сравнению с этой пламенной импровизацией героини.

Как я мог упустить из виду, что Будда была еще и матерью? А ведь Будда - везде Будда: и на работе, и дома. И это покореженное существо, молящееся брон­зовому Карле, крушила вокруг себя все, что могла. Потому что давно умерла сама. Не зная никаких подробностей, я знал, что Светлана была права. Будда жила по логике олигархов, по логике бессознательного, вне всякого сомнения. Надо было спасать сына Будды и мужа Светланы, если, конечно, было еще не поздно. Трил­лер так триллер.

- Вы проживаете совместно с Бу... с Ларисой Георгиевной? - взялся я за дело.

- Нет. Но она забрала сына к себе. И настроила его против меня и собственной внучки.

- Внучки-сучки, - быстро добавила бабушка, явно испытывая удовольствие от подливания масла в огонь. Это было нечто из адского арсенала, ее так и тянуло в пекло.

- А завтра в петлю полезет Сережа, и я это знаю! Он без ног, и так всю жизнь мучается в протезах. Это мама с сыном в лифте проехалась: впихнула ребенка в кабину, а лифт рухнул в шахту...

В глазах Светланы уже стояли слезы.

- Ты врешь, мерзавка. Это слесарь был пьян! Он забыл повесить табличку, что лифт на ремонте. Такой же распутник, как и ты!

- Вы оставили сына без ног, а теперь загоните его в петлю своими сплетнями!

Будду, казалось, вдохновило это отчаянное заявление.

- Да, он полезет в петлю. Полезет! А виновата будешь ты. Ты, шлюха! Мы ис­портим жизнь тебе и твоей дочери-сучке.

Я схватил Светлану за руку и потащил к двери.

- А-а! Теперь ты и с ним спуталась! Всех вас надо прикончить!

В спину нам полетело бронзовое изваяние, и голова кумира плотно приложи­лась к двери, которую я проворно захлопнул. Мне показалось, бюст был полым внутри: он подозрительно звонко зазвенел, упав на паркет. Идея с карандашами вновь показалась мне актуальной. Для этого всего лишь надо было сделать дырку в голове борца с капитализмом.

- Спасибо, - сказала Светлана после того, как мы, молча пролетев длинный коридор, выскочили на улицу. - Вы совершили поступок профессионального пси­холога. Нас надо было развести по углам. Я уже перестала себя контролировать.

- Вы как профессиональный психолог рассуждаете?

- Да. С ней разговаривать нет никакого смысла. У нее началась уже почти кли­ническая стадия какой-то разновидности психоза, я уверена. Меня привело к ней просто отчаяние. Призрачный шанс.

- Если я правильно понимаю, мужа вашего уже не достать из ее логова. Ему проще и приятнее считать вас виноватой. Извините за прямоту.

- Пожалуй, вы правы. Светлая голова, компьютерщик. И эта гром-баба стер­ла его в порошок. Он так и не освободился от своей болезненной зависимости от любимой мамаши. И она его любит и ненавидит за свою вину перед ним. Она ежедневно напоминает сыну о его протезах, называет жалким уродом и призывает открыть глаза на то, что я этим бессовестно пользуюсь. Не могу не пользоваться. Я же красивая - следовательно, я стерва. И он, ее сын, вернулся к той, кто его всю жизнь добивает, - к маменьке. Бросил жену и дочь, нас, которых любит больше жизни. Он никогда себе этого не простит, я-то это знаю. Я хотела вернуть его на­зад. Видите, что из этого получилось... А тут еще какой-то ее сотрудник, профес­сор, сошелся с чужой женой. И для нее это вдруг стало прямым доказательством того, что я изменяю своему мужу. Она заставляет сына требовать развода. Вот этот бред и есть наша семья. Вы что-нибудь понимаете в этой жизни?

- Понимаю, - сказал я. - То, что произошло, вполне нормально. По-другому не бывает. Кстати, этот сотрудник-профессор - именно я. Хотя я не уверен, что моя беспутная жизнь стала причиной ваших несчастий.

- Ваша история, как видите, пересеклась с моей. Возможно, мы оба без вины виноваты - если вы, конечно, верите в то, что бывает дым без огня. У вас что, любовь?