Дмитрий Дейч - Прелюдии и фантазии Страница 5

— Начнём с того, что исчезают по крайней мере шестьюдесятью различными способами, — сообщило Толстое, — из них мне достоверно известно восемь. Внемлете?

— Внемлю, — пискнуло Тонкое голосом ещё более тонким, чем прежде. Оно и в самом деле убавлялось в размерах — прямо на глазах. Толстое подозрительно прищурилось и поспешило продолжить:

— Впервые это произошло со мной во время войны Алой и Белой Роз. Я очутилось на поле боя, войска стремительно сближались: справа — конные рыцари в длинных белых плащах поверх дребезжащей бойцовской утвари, достойные витязи, всяк при бороде и роскошном арабском скакуне, титулованные особы, огнеглазые, гневные мстители.

— Да уж, — вздохнуло Тонкое тихонько, почти неслышно, вздрогнув от налетевшего ветерка, мучительно завибрировало. Толстое мягким движением уладило амплитуду его колебаний и со-жмурилось, припоминая:

— слева — копейщики с алыми плюмажами на шлемах, все как один — юные красавцы, белокурые, статные, нецелованные отроки, одержимые безумием назревающей брани.

— Таю, — всхлипнуло Тонкое, тая.

— Погодите! Что вы.

Толстое с раздражением огляделось по сторонам.

Собеседника видно не было. Напрягая зрение, Толстое с трудом отыскало в воздухе полупрозрачную нить и осторожно, стараясь не повредить, намотало на короткую спичку.

Продев спичку в петлицу на старинный манер, оно продолжило рассказ об исчезновении.

Время близилось к полудню.

Из-за горизонта медленно прибывало диковинной формы облако.

Недоразумение

Жил-был банковский автомат. Деньги выдавал. Но это — смотря кому. Некоторым — не выдавал. Такая у него работа была — одним давать, другим — нет. И списочек — пофамильно. К нему и фотографии приложены, чтобы не ошибиться. Смотрит — ага, Иванов. Лысый? Лысый. Мордатый? Он. Сколько просит? Пять тысяч? Офу-ел Иванов. Не давать. Ну три!!! Две с половиной дайте! — стонет Иванов. Две с половиной дали. Следующий.

Так — весь день, день за днём, каждый божий день — ни тебе перерыва, ни отпуска — день и ночь. Ночь и день.

Люди думают: автомат, что ему?..

Однажды до того надоело, до того, понимаете, обрыдло, что решил: а ну, пошли вы все, кому хочу — даю, а не хочу — с места не двинусь, пусть хоть весь техперсонал в полном составе от перенапряжения сдохнет.

Сказано — сделано.

Люди удивляются, но терпят. Они ещё не понимают, что автомат — с приветом. Тот, кому деньги очень нужны — рад, если выдоит сверх положенного, а у кого их пруд пруди — ну пожмёт плечами, ну матюгнётся, да и пойдёт искать другой автомат, посговорчивей. Их вон сколько — автоматов…

Месяц за месяцем, год за годом идут, и всё вроде замечательно, но вот однажды призадумался наш герой о том, что как-то бессистемно казённые ресурсы расфуфыривает. Тому — дал, этому — дал, а вон тому — не дал. А почему? А может, вон тому как раз надо было дать, и много больше, чем всем остальным?

Людей много. Все разные. Как их делить? На кого и кого? На мужчин и женщин? Ещё чего! Какое мне, автомату, дело до их половых или, скажем, расовых отличий? На плохих и хороших? На симпатичных и не очень? На худых и толстых? На высоких и низеньких?

Кому давать?!!

Захандрил наш автомат, загрустил, и до того дошёл, что сам не заметил, как перестал своевольничать. Кому скажут, тому и даёт. В списке числишься? На себя похож? Получи что причитается. А всё оттого, что не ясно, дал бы я тебе или нет, если бы знал почему.

Такие дела.

А мораль этой истории такова… то есть не мораль даже, а… Ладно, чего уж там.

Автомат этот находится в городе Тель-Авиве на улице Алленби, дом номер 156. Если ровно в полночь каждого седьмого числа чётного месяца по еврейскому календарю подойти к нему вплотную, наклониться к дисплею, представиться, предъявить документ, громко и отчетливо изложить своё решение проблемы — как делить людей на тех кому давать и тех, кому не давать, то, возможно… я, конечно, ничего не гарантирую, я говорю — возможно, что-то и произойдёт.

Никто не знает, что именно.

Но какая разница, в конце-то концов?..

Эхо

Рак Лёгких устроился на подоконнике, свесив ноги поверх горячей батареи. Рак Печени, приметив его издалека, помахал, заулыбался и, миновав долгий больничный коридор, сел рядом в низенькое неудобное кресло для посетителей:

— Как живём-можем?

— Как можем, так и живём, — буркнул Рак Лёгких, не повернув головы.

— Славно-славно, — отозвался Рак Печени и умолк на мгновение, представив себе, как может Рак Лёгких.

Выходило недурно. — Что ж… Пойду. Вот, анекдот вспомнил, хотел рассказать, но, вижу, ты не в духе.

— Да уж.

— Ну ничего. Бывай…

— Постой, — встрепенулся Рак Лёгких, — у тебя было когда-нибудь.

— Что?

Рак Лёгких смутился и опустил глаза. Рак Печени ободряюще улыбнулся ему и похлопал по тощей коленке:

— Давай, выкладывай.

— Да нет, чепуха.

— Что, опять?..

Рак Лёгких кивнул и отвернулся. За окном полыхнули вспышки «скорой». Рак Печени закатил глаза и вздохнул.

— Даже не знаю, что тебе сказать.

Рак Лёгких сердито дёрнул плечом, но промолчал. Рак Печени достал из-за пазухи флягу отвинтил крышку и приложился. Затем протянул флягу коллеге:

— Хочешь?

Рак Лёгких поморщился и мотнул головой. Мимо провезли человека в каталке. Рак Лёгких спустил ноги на пол и неловко соскочил с подоконника. Заложив руки за спину, побрёл в сторону лифта.

Рак Печени провожал его взглядом до тех пор, пока тот не скрылся за углом.

Лифт прибыл, в коридоре лязгнуло эхо.

Чрево

Иона: Эй, там, снаружи!

Кит: Ты когда-нибудь спишь вообще?

Иона: Не-а!

Кит: Чего тебе?

Иона: Мне скучно, кит!

Кит: Господи, когда же это кончится?..

Иона: Ты бы спел, что ли.

Кит: А ты отстанешь?

Иона: Ну, если хорошо споёшь.

Кит: Ладно, слушай. (поёт) Иона (перебивает его): Похоже на колыбельную… Невесело как-то.

Кит: Я очень хочу спать. Очень. Хочу. Спать. Это — колыбельная. Я думал, может, ты, наконец, уснёшь и дашь мне отдохнуть. Честное слово, я не хотел тебя глотать. Я СОВСЕМ не хотел.

Иона: Это ведь колыбельная для китов, верно? Кит: Верно. Других я не знаю.

Иона: То есть, такие вот. колыбельные. вы детишкам своим поёте. на ночь. Кит: Так и есть.

Иона: И они засыпают, и спят прямо в воде?.. Кит: Да.

Иона: Вот бы посмотреть на это. Кит: Ээээ.

Иона: Одним глазком только.

Кит: Знаешь, я бы тебя хоть сейчас… изблевал. Но — не положено. Я ведь очень послушный кит. Придётся тебе посидеть тут ещё… мммм… некоторое время.

Иона: А это сколько?

Кит: Пока не поумнеешь.

Иона: А.

Кит (про себя): Ты бы уже поумнел, что ли. Иона: Не могу.

Кит: Ну вот, так и будем, значит… без сна и усталости… без сна… и усталости.

Иона: Кит!

Кит: А?

Иона: Не спи! Ты когда засыпаешь, у тебя температура падает. внутри. И я замерзаю. Кит: Вот, оказывается, в чём дело! Что ж ты… молчал?.. Давно бы уже костерок развели! А я бы выспался, наконец… Иона: Ну ты голова, кит! Сам я не додумался. Может, и дровишек подкинешь?

Кит: Лови. Так ты, пожалуй, поумнеешь рано или поздно Иона (раздумчиво): Главное — с чего-то начать…

Новые подробности из жизни Маугли

Деталей не упомню, суть сводится к следующему: уповая на человеческое происхождение, Маугли расстаётся с друзьями (стандартная схема прощания: звери изъясняются в стихах, медведи плачут и т. п.), бежит, не зная куда, не разбирая дороги, слёзы застят глаза, джунгли, лианы хлещут, попугаи, банановая кожура и проч. экзотика, в конце концов натыкается на хижину святого отшельника, по всей вероятности — йога, который — на манер кэролловской Гусеницы — поначалу его в упор не видит, но по прошествии времени снисходит до уместного в данных обстоятельствах вопроса «Кто ты такой?». Ни один вариант ответа его, как водится, не устраивает (я — Маугли, я — человек, я — волчий выкормыш, друг животных, вожак стаи). «Да, но кто ТЫ такой?» — Маугли в растерянности, он не знает, как люди, воспитанные людьми, отвечают на этот вопрос. Ругая себя на чём свет стоит, отправляется за водой, прихватив традиционный индийский кувшин (вапи). У ручья встречает собственную мать, её, разумеется, обезобразили десятилетия безуспешных поисков (опять слёзы, танцы, фольклор, Радж-Капур), её не узнать, по крайней мере — не сразу, богатая (хотел сказать — вдова) княжна, муж впал в детство, но по причине отсутствия законного наследника продолжает занимать трон; интриги, казна разграблена, армия развращена, чиновники распоясались, по всей стране — стон, мор и глад. Кувшин (вапи) остаётся на камушках у ручья, ненапол-

ненным (не путать с пустым), Маугли спешно отправляется в столицу, в два счёта наводит порядок, и до прихода англичан в стране воцаряются мир и спокойствие. Пощёчина капитану Её Величества (лучше — полковнику, злодею и женолюбу) превращает молодого князя в руководителя национально-освободительного движения. В подполье, чтоб не терять времени даром, он изучает инженерную науку под руководством пленного кембриджского профессора, они быстро находят общий язык, по инициативе способного ученика профессор едет в Европу строить подводную лодку неописуемых технических достоинств. Работая на врага, он, англичанин до мозга костей, испытывает немалые угрызения совести и, по окончании строительства, в день спуска на воду, пускает себе пулю в рот, в лоб, в глаз. В хрустальной пепельнице тлеет огрызок сигары. Маугли замыкается в железной скорлупе и совершает кругосветное путешествие в обществе немногих преданных соратников, попутно уничтожая встречные военные корабли. В один прекрасный день Маугли остаётся один, все погибают, ему за шестьдесят — высокий, седой, с пронзительным взглядом, разочарованный в себе, жизни и людях, покрытый шрамами, умудрённый в науках, в глубоководной тишине играющий на рояле (вокруг — бюсты бессмертных) — задраивает люки, опускается на дно Марианской впадины и там, как долгожданную, встречает смерть: одновременная детонация всех имеющихся на борту зарядов. Конец, но вдруг (но вдруг!) оказывается, что всё вышеизложенное ему пригрезилось, он снова у ручья, в руках — всё тот же кувшин (вапи), он набирает воды, он возвращается в хижину, и отшельник встречает его, как прежде, невозможным вопросом «Кто ты такой?». Стараясь не расплескать ни капли, Маугли опускает кувшин у ног Великого Вьясы и, не ответив, бросается в обратный путь — в джунгли. Слоны, обезъяны, медведи, пантеры, попугаи, удавы, волки — приветствуют его. И — титры.