Неизвестно - Короткевич Страница 6

В дальнейшем Раиса Ахматова стала самой известной чеченской писа­тельницей советской эпохи. Долгое время она возглавляла Союз писателей Чечено-Ингушской АССР (1961—1983), а также Верховный Совет республики (1963—1985), получила звание народной поэтессы (1977). Умерла в 1992 году. Исследователи полагают, что полный архив ее произведений, который составлял более чем 600 папок, был уничтожен во время Первой чеченской войны. Той же мысли придерживается и чеченский писатель Канта Ибрагимов, который теперь возглавляет Союз писателей республики. В письме к автору этих строк он сооб­щил следующее: «К большому сожалению, все, что сохранялось в личном архиве Раисы Салтмурадовны, уничтожено итогами известных и Вам событий в годы боевых действий на территории нашей республики. Даже у близких ей людей (невестка, которая стала беженкой) ничего не сохранилось».

Интересно, что, вернувшись в Чечню из Москвы, Раиса, по-видимому, под­держивала отношения со своей соперницей. В одной из публикаций К. Ибрагимов вспоминал о своей встрече с Ниной Молевой. Та «поведала, что в начале 1990-х годов Р. Ахматова приехала к ней и привезла на хранение ковер, сказав, что в республике начинаются смутные времена. Ковер необычный. Он принадлежал имаму Шамилю. Попросила сохранить его» (Молева положила ковер, который датировался XI столетием, в банковский ящик, занесла в каталог, а позже верну­ла его в Чечню). Разумеется, такой визит был бы невозможным при отсутствии определенных контактов в течение жизни. Но в те времена Раисе Ахматовой и Нине Молевой уже некого было делить.

Нина, или Короткевич и Молева. Реконструкция отношений

Нину Михайловну Молеву, доктора исторических наук и кандидата искусство­ведения, автора ряда научных и художественных произведений, в Беларуси знают. В 1958—1960 годах она преподавала историю искусств на Высших литературных курсах в Москве, где учился Владимир Короткевич. Общепризнано, что Молева стала прототипом Ирины Горевой в романе писателя «Леаніды не вернуцца да Зямлі». Тем не менее и теперь история их взаимоотношений является тайной...

Отметим, что ни Владимир Короткевич, ни Нина Молева никогда не говори­ли откровенно о своих чувствах. Более того, несколько лет назад Нина Михайлов­на сказала в интервью газете «Комсомольская правда в Белоруссии» (от 30 июля 2009 года) следующее:

« — Нина Михайловна, в вас был влюблен Владимир Короткевич...

— Ни сном ни духом! (...) Когда мне говорят о любви Короткевича ко мне, я всегда это слушаю с определенной неловкостью. Все, что я о нем знаю, это то, что может знать школьный учитель о своем ученике. (...)

— Владимир Семенович признавался вам в любви?

— Что вы! Это было просто исключено.

— Но, говорят, именно из-за чувства к вам он не мог долго жениться.

— Конечно, мне, как любой женщине, очень лестно это слышать. Но не было никаких личных отношений».

Мнение Нины Михайловны психологически объяснимо, ведь никто не желает выносить на всеобщее обозрение собственные душевные тайны прежних лет. Между тем, взаимоотношения Владимира Короткевича и Нины Молевой напрямую повлияли на творчество писателя. Без их объяснения невозможно полноценное рассмотрение «московских страниц» в его биографии. Эти обстоя­тельства, а также очевидная спорность процитированных фрагментов объясняют мой интерес к этой истории.

Исследование имеет подзаголовок «Реконструкция отношений», поскольку в нем объединены разные источники. Шесть писем будущего классика к Нине Моле­вой, которые были переданы последней в Центральный московский архив — музей личных собраний (недавно они были напечатаны в сборнике «Уладзімір Каратке- віч: вядомы і невядомы»). Переписка Владимира Короткевича со своим другом Юрием Г альпериным (оригиналы писем хранятся в БелДАМЛМ) и Янкой Брылем (опубликованы в 1990 году в сборнике «Шляхам гадоў»). Непосредственно творче­ство писателя: роман «Леаніды не вернуцца да Зямлі», стихотворения и поэмы.

Даже если учесть тот факт, что роман считается автобиографическим, возни­кает вопрос, насколько ему можно доверять? Сам Короткевич умышленно писал в начале книги: «Все события в этом романе — вымышленные. Всякое сходство с реально существующими людьми является случайным». Впрочем, такие фразы обычно пишутся в том случае, когда сходство более чем очевидно. Осторожный Анатоль Верабей писал в своей книге «Абуджаная памяць»: «И персонажи про­изведения, и места, которые описывал писатель, под воздействием его фанта­зии приобретали свою, самостоятельную художественную жизнь». Чтобы разо­браться в том, как реальность соотносится с действием романа, изложение собы­тий в исследовании построено следующим образом. Литературный фрагмент в романе по возможности соотносится с цитатой эпистолярного наследия. Но в любом случае эта работа является реконструкцией, авторской версией взаимоот­ношений между Короткевичем и Молевой. Итак перенесемся на полстолетия в прошлое, в Москву времен «оттепели». На календаре — весна 1959 года.

Во время учебы на Высших литературных курсах Короткевич пришел на лекцию к преподавательнице Нине Молевой, которая, как известно, являлась прототипом

Ирины Горевой. «Твоих лет, — говорил Гринкевичу его друг латыш Янис Вай- вадс, — может, на год или два старше. А выглядит такой девчонкой». И действи­тельно, Нина Михайловна родилась в 1928 году, на два года раньше, чем Короткевич. Какой запомнили Ирину Гореву читатели «Леанідаў...»? «Небольшого роста, она была очень худенькая, но так сложена, что напоминала ему балерину. Может, этому впечатлению помогала и клетчатая юбка колокольчиком, и серая кофточка из какого-то там нейлона. Очень худенькая, как ребенок (...). Обычное лицо. Мягкие серые глаза под изломанными бровями, густые ресницы. Волосы пепельно-золоти­стые, собранные на затылке в огромный узел. И растрепанные слегка, никак не хотят лежать в прическе. Такая растрепка! Великоватый, улыбчивый рот. (. ) Зубы не очень хорошие, но улыбка все равно такая, что аж светлее стало. Очень красивые ноги, очень красивые движения. И все гармонично — хоть рисуй».

Вскоре после первой лекции Гринкевич навестил родительский дом. А после возвращения в Москву слушателей литературных курсов ждала поездка на вла­димирскую землю, которая случилась в мае 1959 года. Там Горева предложила им послушать лекции под открытым небом.

В интервью Нины Молевой этот эпизод выглядит достаточно прозаично: «он (Короткевич. — Д. М.), как и многие его сокурсники, ко мне пришел еще не сформировавшимся человеком. Я видела, что многое из того, что я говорила, буквально переворачивало что-то в его душе. Он становился другим.

Вот пример. Я привезла учеников к Церкви Покрова на Нерли, вокруг была ужасная грязь, нужно было долго идти пешком. Короткевич и другие сказали: «Не пойдем! Ноги испачкаем». Я говорю: «Нет, пойдете как миленькие!» Они пошли. Я читала им тексты, стоя возле храма XII века. Владимир слушал не моргая. Потом написал свое «Дзіва на Нерлі».

А вот как описал этот эпизод Короткевич в письме Юрию Гальперину: «Теперь о Владимире. Я пережил там сильнейшее (подчеркнуто Короткеви- чем. — Д. М.) (говорю не преувеличивая) потрясение в моей жизни. Не мне тебе рассказывать, что такое Успенский и Дмитриевский соборы, но, пожалуй, скажу пару слов о Покрове-на-Нерли. Я не верил, что человек может плакать, глядя на здание, и потому ставил архитектуру чуть ниже всех искусств. Так вот, я ревел, брат. Позорно ревел, и не стыдился, и не стыжусь. Боже мой, это чудо, это Китеж, это всех людей душа, лучших людей, (. ). Нежная-нежная, чистая-пречистая. Как свечечка стройная. (...) Понимаешь, это надо видеть. Луга безграничные, сине-зеленые, золотые, майские. И она, бедная красавица моя, стоит, как Аленушка, почти окруженная водой. И ничего нет, белые стены да алтарный камень, да свет невесть откуда падает. И львы-рельефы улыбаются с квадратных колонн. И такая тишина, такой мир. Понимаешь, тогда не принято было преклонять в церкви колен, просто стояли и молча молились. И я также. Чуть не полетел под купол в столбе света.

Понимаешь, Юрка, это не экзальтированная слюнявость, но когда я подо­хну — мне будет легче сделать этот последний шаг, потому что и дыхание Всеволода Большое Гнездо, и дыхание тысяч, и мое маленькое среди них оста­нется там, в этих стенах. Хорошо, брат! Как вспомню о ней — сердце дрожит от радости» (БелДАМЛМ. Ф. 56. Оп. 2. Д. 14. Л. 30, 31).

Посещение церкви на Нерли не просто повлияло на писателя. Оно пере­вернуло его личную жизнь. Заметим, что еще до этого Короткевич попрощался с Раисой Ахматовой.

После посещения церкви Владимир пишет несколько стихотворений. Одно из них, «Дзіва на Нерлі» (датировано 26 мая 1959 года), более известно. А вот на второе, «Цягнікі заспявалі, заплакалі», обращает внимание не каждый: