Геннадий Авласенко - Унесенные временем Страница 7

Некоторое время Санька стояла неподвижно и во все глаза смотрела на приближающегося бородача. Для человека из далекого будущего он выглядел слишком уж архаично.

Хотя во все времена встречались чудаки. И если сейчас вся Земля — запо­ведник, то среди его обитателей вполне возможна встреча с таким вот отшель­ником, стремящимся к полному слиянию с природой.

В это время незнакомец наконец-таки заметил Саньку и тоже остановил­ся, откинув с головы капюшон. Некоторое время молча смотрел на Саньку. и она тоже во все глаза его разглядывала.

Судя по довольно обширной седине в бороде и длинных спутанных воло­сах незнакомца, был он далеко не первой молодости. впрочем, на глубокого старца тоже не походил. На первый взгляд было ему лет пятьдесят, от силы пятьдесят пять. Впрочем, кто знает, какая у них тут, в будущем, средняя продолжительность жизни и в каком именно возрасте мужчины выглядят на пятьдесят лет земного, то есть, Санькиного времени?

Взаимное молчание грозило затянуться надолго, и потому Санька решила заговорить первой.

— Здравствуйте! — сказала она и даже сама почувствовала, как дрожит ее голос (от волнения, что ли?). — Я тут брата ищу. Вы его не встречали?

Назвав Ивана братом, Санька ничуточку не погрешила против истины. Она и в самом деле считала его почти братом, хоть сам Иван был категориче­ски с этим не согласен.

Бородач молча и даже с подозрением рассматривал Саньку. Впрочем, вполне возможно, он просто не понял ее вопроса.

— Вы что, по-нашему не понимаете? — спросила Санька, чувствуя себя довольно неловко под пристальным взглядом незнакомца. — Совсем не пони­маете, да?

— Кто ты, отрок? — вдруг пророкотал бородач густым, нутряным каким- то басом. — Говоришь непонятно и одет чудно. Из скоморохов, что ли?

— Я из. — начала было Санька и осеклась.

Что-то было не так!

Бородач принял ее за мальчика, но как раз в этом-то ничего удивительного и не было. Саньку с самого раннего детства часто принимали за мальчика, ибо стриглась она всегда очень коротко, да и из одежды брюки и шорты всегда предпочитала платьицам да юбчонкам. Вот и сейчас она была одета в потертый джинсовый костюмчик. на ногах кроссовки, на голове — сетчатая бейсболка.

Но эти слова: «отрок», «скоморох». Да и сама одежда странного борода­ча. даже для «слияния с природой» она слишком уж необычная.

Пока Санька усиленно над всем этим размышляла, где-то неподалеку послышался топот копыт, и из-за поворота ближайшего холма вылетело около десятка всадников. Рука бородатого незнакомца тотчас ухватила Саньку за плечо, привлекла к себе.

— Отпустите! Вы что себе позволяете. — крикнула было Санька и замолчала, ощутив на своих губах шершавую ладонь бородача.

— Помолчи, отрок! — хрипло и властно зашептал бородач, не сводя напряженного взгляда с быстро приближающихся всадников. — Не то беду на обоих нас накличешь! Я говорить буду, а ты молчи! И глаз не поднимай, в землю лучше смотри!

Санька, как это ни странно, сразу же подчинилась властному его голосу и молча уткнулась взглядом в редкую траву у своих ног. Бородач, отняв ладонь, низко поклонился подъехавшим всадникам. Одновременно он так нажал дру­гой рукой на плечо Саньки, что она тоже изобразила нечто вроде поклона, сама того не желая.

— Ты кто, монах?! — уверенным начальственным голосом выкрикнул ближайший из всадников. — Ты что тут высматриваешь?! Отвечай!

— Я — смиренный инок Феофан из Троице-Сергиева монастыря, — напевно и как-то по-особому униженно проговорил бородач. — С разрешения и благословения игумена брожу по местам святым, дабы замолить посещени­ем мест сих заповедных давние грехи своя.

— Врешь, монах! — медленно и с явной угрозой в голосе произнес обла­датель начальственного голоса. — Лазутчик ты, от воровских казаков Телятевского да Болотникова сюда засланный! Говори добром, ежели не хочешь с дыбой спознаться!

— Святой крест тому свидетель, что истинную правду сказал! — рука Феофана быстро скользнула куда-то под балахон, и он вытащил оттуда боль­шой медный крест на тонком, потемневшем от времени шнурке. — Крестом сим и Спасителем нашим клянусь, что в мирские дела не вмешиваюсь, лишь о духовном пекусь, о спасении души своей многогрешной.

Наверное, лишь в этот момент предводитель всадников заметил Саньку, вернее, обратил на нее свое внимание.

— Это кто с тобой, монах?! — проговорил он скорее удивленно, нежели угрожающе. — По одеянию судя — из иноземцев.

— Сирота это, — не давая Саньке даже рта раскрыть, быстро заговорил Феофан. — А одет дивно, потому как из скоморохов он, от своих, вишь, отбил­ся. А может, померли все товарищи его либо побили их казаки воровские. Из жалости с собой взял, в обитель воротимся — в послушники определю.

«Это не будущее! — вдруг пронзила Саньку страшная догадка. — Это прошлое! Далекое прошлое, и я. я в нем, кажется, крепко застряла!»

Осознав это (хоть разум все еще отказывался признать очевидное), она, вопреки строгому наказу монаха Феофана, вскинула голову и взглядом, пол­ным ужаса, обвела обступивших их всадников.

Передний из всадников, довольно молодой и щеголеватый, был облачен в золоченую кольчугу, на голове его имелся остроконечный шлем с перьями. На широком кожаном поясе всадника тяжело покачивалась сабля, ножны ее были мастерски украшены голубыми и алыми камнями-самоцветами.

Его спутники тоже были вооружены саблями (без всяких, правда, украше­ний на ножнах), но вместо кольчуг имели на себе какие-то излишне толстые стеганые кафтаны с высокими стоячими воротниками. Головы трех всадников защищали округлые шлемы, отдаленно напоминающие немецкие каски вре­мен Первой мировой, остальные же довольствовались простыми колпаками из толстого войлока.

Саньку вдруг охватило странное какое-то ощущение, ощущение полной нереальности всего того, что с ней сейчас происходило. Словно она неожи­данно оказалась в фильме или, что вернее, на съемках исторического фильма. А вот сейчас откуда-то со стороны появится режиссер или оператор с каме­рой. и тогда.

— Опусти глаза, щенок! — рявкнул вдруг на Саньку всадник в кольчуге, взмахивая плетью. — Смерд поганый!

На Саньку неминуемо обрушился бы удар, но Феофан каким-то чудом успел заслонить ее, приняв плеть на себя. Всадники дружно расхохотались. впрочем, незло, а скорее насмешливо-добродушно, а всадник в кольчуге вновь взмахнул плетью.

— Не гневайся на него, боярин! — безропотно принимая удар за ударом, говорил Феофан все тем же напевно-заискивающим голосом. — Отрок еще, к тому же блаженный он, разумом весьма слаб.

И тут Санька закричала. Вернее, дико завизжала и, упав на землю, приня­лась кататься по ней, обхватив руками голову. Она уже ничего не соображала и ничего не желала соображать. Она желала сейчас лишь одного: чтобы этот кошмар, который так неожиданно ворвался в ее жизнь, поскорее закончился и она вновь оказалось в своем времени. Не в будущем (она уже не стремилась туда попасть), а именно в своем настоящем. Там, где осталась мама. ведь она там совершенно одна осталась!

— Падучая у него к тому ж! — глухо, как сквозь слой ваты, доносились до слуха Саньки слова Феофана. — Отпустил бы ты нас, боярин, век Бога за тебя молить будем!

Эти слова — последнее, что смогла еще расслышать Санька перед тем, как окончательно потерять сознание.

с другой же стороны, Санька Феофана все же немного опасалась. Что если, воспользовавшись темнотой и тем, что монах этот даже не смотрит в ее сто­рону, попытаться незаметно от него улизнуть?

В это время Феофан неожиданно повернул голову, и Санька, захваченная врасплох, не успела вновь зажмуриться и притвориться спящей или находя­щейся в бессознательном состоянии.

— Очнулся, отрок? — спросил Феофан прежним своим рокочущим басом. — Давай тогда к костру, вечерять будем!

Конечно, и сейчас можно было вскочить и задать такого стрекача, что вряд ли Феофан в его солидном возрасте смог бы за ней угнаться. Да, скорее всего, и не побежал бы он за ней. больно нужно.

Эта последняя мысль, как ни странно, немного успокоила Саньку. К тому же ее вдруг охватила странная какая-то апатия, безразличие. Куда ей бежать в этой чужой жестокой стране, как сможет она вести себя так, чтобы не при­влекать излишнего внимания окружающих?! Одна одежда чего стоит, а речь, а поведение. и хорошо еще, что этот монах ее за мальчишку принял.

И Санька, поднявшись, медленно подошла к огню и уселась подле него, но не рядом с Феофаном, а чуть в стороне. На костре, в помятом медном котелке аппетитно булькало какое-то густое варево, и от одного только его запаха рот Саньки наполнился слюной. А может, она просто здорово прого­лодаться успела?

— Тебя как звать, отрок? — не глядя на Саньку, спросил Феофан, непре­рывно помешивая в котелке большой деревянной ложкой. — Али ты и имени своего не помнишь?