Санин Евгений - Белый гонец Страница 8

            - Надо ж… Века на ладошке…

            - И целая тысяча долларов!.. – никак не мог успокоиться Ваня.

            За окном раздался яростный собачий лай.

            Ваня тут же пришел в себя и побледнел:

            - Что это – Шарик? Ленка, дома беда…

            - С чего это ты взял? – попытался успокоить его Стас, но Ваня только отмахнулся:

            - Да ты что! Шарик, знаешь, какой умный пес? Он бы ни за что зря с цепи не сорвался и тем более не прибежал бы сюда! Наверняка отец снова буянит… Ленка, бежим!

            - Ой, скорее, скорее, Ванечка! – засуетилась его сестра.

            - А я? – напомнил о себе Стас. - Можно хоть в автолавку сходить, карточку на телефон взять?

Он ожидал, что Ваня снова попросит его подождать, скажет, что сам принесет эту карточку, но тот в ответ только рукой махнул - мол, делай, что хочешь! – и выбежал из дома. Лена – следом за ним.

            Оставшись один, Стас отнес на кухню посуду, дал смс-сообщение родителям – на звонок уже не осталось денег – что доехал он хорошо, что отдыхает и что вообще все в порядке. Зачем их зря беспокоить?..

            И, не выпуская из руки печать Мономаха, лег на кровать…

            «Странно, - подумал он. – Еще вчера за окном была Москва, а теперь вот – Покровка. Интересно, а что же в ней все-таки произошло? Почему больше тут нет магазина, медпункта, школы… Даже почты, и той нет! Что бы все это могло значить?..»

            Стас принялся искать подходящий ответ. Но мысли о печати Мономаха вскоре отвлекли его, и он стал смотреть в окно, и думать, что когда-то здесь были совсем другие времена, когда еще вообще не было ни почты, ни школ, ни медпунктов, ни магазинов, как и на всей Руси, за исключением разве что главных городов, - тяжелые, страшные времена…И словно бы настоящая книга стала вставать перед его мысленным взором.

Глава вторая

  Иду на вы!

Давно это было. Так давно, что самые старые дороги уже не были новыми. Год за годом терзали русскую землю княжеские междоусобицы и заклятый ее враг – половец. А в тот год еще и знамения были небесные: сначала на луне, а потом на солнце появились дуги, обращенные хребтами внутрь. Великие знамения. Страшные.

Что они значили? Что сулили? Вот и гадали повсеместно люди, к добру бы то было, или к чему худому. Но тех, кто считал, что к добру, и этот год станет благоприятным для Руси, было больше.

Оно и понятно. Слишком много зла перенесла Русская земля за последние годы, чтобы ждать еще нового, ибо не было больше уже у людей сил, дабы перетерпеть и его…

1

  Славко решительно встал и направился к соседней проруби…

            Третий день посылал дед Завид Славку проверять верши на реке, и третий день тот возвращался с пустыми руками. На четвертый дед не выдержал и сказал:

- Без рыбы не возвращайся!

А как с ней возвратишься, если ее нет?

            На дно ли она залегла, чувствуя смену погоды, или устала, как и люди, от зимы, а может, просто задохнулась у себя подо льдом - нет ни одной, и все тут!

            Хорошо, если дед Завид пошутил, когда сказал это. У него никогда не понять, шутит он или говорит серьезно.

А ну, как нет? Что тогда? Как это – не возвращаться?

            Конечно, не Киев или Новагород его крошечная Осиновка, но и не черный лес или синее поле, а родное селение – весь… А в веси – свой дом. Хоть пустой, вымерзший и даже не дом, а землянка, больше похожая на могилу – да все жилье.

            Станет совсем холодно да одиноко, к Милуше, которая заменила ему мать, можно зайти. У нее муж - кузнец, от него так и пышет жаром. Все теплее! А то – всем народом у деда Завида вкруг лучины собраться. И вовсе тепло! А уж интересно…

Славко[1] подошёл к очередной проруби. В одном нагольном овчинном полушубке, латаных-перелатаных портах да обмотанных портянками лаптях, хорошо думать о тепле. Но тут – тсс-с! Он разыскал спрятанную под снегом веревку и, весь обратившись в слух, немного подержал ее в руке - не оживет ли она? Потом подтянул сплетенную из ивовых ветвей вершу и, заглянув под крышку, в сердцах бросил ее на самое дно. И тут пусто…

…Дед в молодости несколько раз ходил на войну. Сначала простым пешцем, которые, как издревле водится, кто с чем шли в бой. А когда, после одного удачного похода, обзавелся конем и мечом, то и всадником у самого деда нынешнего князя Владимира Мономаха – Ярослава Мудрого! Однажды Великий князь даже послал его куда-то, как своего гонца. Что было в грамоте, и кому он ее вез, дед давно уж не помнил. Но Славко, в сто сотый раз слушая обраставший с каждым разом всё новыми подробностями рассказ, забывал даже дышать… И казалось ему тогда, что нет ничего на свете более интересного и важного, чем быть княжеским гонцом!

Славко деловито обстучал топориком лед, наросший вкруг проруби, и опустил руки в темную воду, отогревая их…

            «Быть бы мне и в дружине князя, - каждый раз убежденно заключал дед, гася лучину черной, истресканной ладонью. - Да оставил я в битве на Нежатиной Ниве руку, а без нее - кому я теперь нужен?..»

            Славко решительно встал и направился к соседней проруби, благо она была всего в двух десятках шагов.

            Как это, кому нужен дед Завид? Хоть и одна у него рука, а десятка пар стоит! Все стога, что вдоль дороги стоят – им накошены. Все отстроенные после очередного набега половцев дома - тоже его рук, точней, руки – дело. Есть, правда, в веси еще один мужчина, Милушин муж. Да его, как кузнеца, княжеский тиун вечно забирает отрабатывать недоимки за всю Осиновку. Вот и сейчас он в Переяславле, а дед Завид пытается свести концы с концами до начала весны.

            Нет, нужен, нужен дед Завид!

            Только вот пошутил он на этот раз или… нет?

«А хоть бы и да!» - вдруг пришла неожиданная мысль, от которой Славко едва не выпустил из рук мокрую, всю в ледяных колтунах, веревку. Как самому-то ему с пустыми руками возвращаться? Ведь, не принеси он сегодня ничего – есть в веси совсем нечего! Небось, уже чан поставили, воду греют и хоть на самую жидкую ушицу надеются, его дожидаючись…

            До самого вечера бродил Славко по покрытому тяжелым снегом льду. Сам разве что в верши не лез, чтобы найти там хоть одну рыбешку. Но ни в одной из них, кроме приманок из старых конских копыт, не было ничего. Прямо хоть самому в рыбу превращайся!

Давно отрозовела вечерняя заря за дальним лесом. Над ближней дубравой откружило, каркая и бранясь, устраиваясь на ночлег, воронье. Все краски смешались, потемнели и уже почти не отличались друг от друга.

            Все верши проверил Славко. Оставалась одна – самая дальняя.

За мостом, у самого берега, где летом глубокая заводь, а зимой - прорубь, в которой проезжий люд поит коней. До нее почти полверсты ходу. Ох, не хотелось идти туда Славке! Но, для очистки совести, отправился он и к ней...

2

- Эге-ге-ей! – радостно закричал он.

            Когда Славко добрел до последней проруби, окончательно наступила ночь. Промозглая, стылая, какие бывают только в начале марта: еще по-зимнему морозная, но уже влажная, как ранней весной. Самое пропащее время для того, чтобы задержаться и заночевать где-то в пути.

Над самым лесом появилась круглая луна. Она не столько осветила округу, сколько сделала ее призрачно-непонятной и на каждом шагу, точно отмороженный палец, грозила ему с неба.

            Где-то вдалеке послышался топот копыт небольшого отряда всадников. Человек десять-пятнадцать, не больше.

            Половцы?

            Но Славко даже край заячьего треуха поднимать не стал, чтобы прислушаться: откуда сейчас им тут взяться? Время набегов прошло. Половцы давно в своих кочевых домах-вежах. Сидят в теплых шатрах, подсчитывают доходы от продажи русских пленных, примеривают чужие сапоги и шубы да ждут новой зимы, чтобы на откормленных за лето быстрых конях новым набегом обжечь Русь.

            Скорее всего, несколько дружинников едут выполнять поручение своего князя. Да только почему-то не очень торопятся…

            Славко свернул к берегу, нашел колышек, от которого змеилась веревка и, отдирая ее ото льда, направился к проруби.

            Половцы… Жестокий, дикий народ! Совсем только недавно перестали сырое мясо есть. Ничего святого для них нет. Понаставили в Степи каменных баб и молятся им. Всё бы им резать, губить, жечь…

            Дед Завид говорил, правда, что есть среди них и свои – христиане. Но таких Славко не видел ни разу. Встречал злых и не очень, умных, как княжеский тиун, и глупых, которых проще простого обвести вокруг пальца, бешеных и равнодушных, но таких, чтоб с крестом на груди и которые молились бы истинному Богу…

            Правда, он и сам уж забыл, когда последний раз по-настоящему молился Христу. Нет, не вместе со всеми, каждый день, повторяя вслед за дедом Завидом слова знакомых молитв. А - сам, горячо, веря, что Бог слышит и обязательно поможет ему! После того, как Бог не спас отца, которого прямо на его глазах зарубил хан Белдуз, и не вернулась из половецкого плена мать, кажется, ни разу… Его сердце словно закаменело от всего, что пришлось пережить ему за свои тринадцать лет. Он перестал ждать хоть какой-нибудь помощи от Бога и надеялся теперь только на самого себя. И это была его тайна, о которой в другой раз он боялся бы думать даже один, здесь, посреди ночи.