Неизвестно - Марамзин Страница 8

— Ну, вчера — другое дело, — отвечала Дуся твердо. — А если так, то нельзя. В общежитие приглашать не положено. Лучше мы пойдем в ки­но. Только я сама заплачу за билет.

— Почему же вы? Всегда за билет платит ка­валер, — сказал Иван Петрович.

— У меня же теперь деньги есть, — возрази­ла Дуся. — Я пойду, только буду сама покупать.

— Ну ладно, — согласился Иван Петрович. — Пусть будет по-вашему.

И они пошли в кино.

Но в кино они сегодня уже не попали.

И опять на мгновение Ивану Петровичу приш­ли обидные мысли по этому поводу.

«Город, он все время тебя соблазняет, — в мо­мент распаляясь, подумал Иван Петрович, — и все время обманывает! Вот ровная зеленая трава в саду и в сквере, — а на ней полежать, поваляться, как тянет, нельзя; вот женщины, приодетые, ни­куда не спешат, — а обладать ими нельзя, в край­нем случае только одной, не всегда самой лучшей, и то с громадными трудами, с ближним боем; вот кино, реклама так и светится из конца в конец улицы, — а билеты все проданы еще в два часа!»

Уже он в полсилы распалил в себе обычную обиду, но Дуся спокойно сказала на это:

— Ну и хорошо. Я на этот фильм все равно бы не пошла.

— Почему? — спросил Иван Петрович и в мо­мент успокоился, от чего — непонятно. — Вы его видали?

— Нет, я сама не смотрела, мне его передава­ли. Там все время говорят о справедливости, а я не люблю.

— Что же, вы не верите, что есть справедли­вость? — спросил Иван Петрович.

— Нет, справедливость, конечно, имеется, — отвечала Дуся спокойно. — Только не для всех одинаковая. Мне не нравится, когда меня упраши­вают быть всегда справедливой, а со мной не обе­щают справедливо обращаться.

— Для кого же справедливость не такая, как для нас? — спросил Иван Петрович с интересом.

— Для нахальных более простая справедли­вость, — ответила Дуся. — Они ее себе выбивают, как могут.

«А они, в общем, могут», — пронеслось у Ива­на Петровича со стыдом на прежнее его поведение и тут же исчезло.

— Вот что, — сказала Дуся решительно. — Ну его, кино, поехали в парк, погуляем? Я знаю парк один хороший.

И они поехали в парк.

Ехать надо было метро. В метро шла бойкая покупка лотерейных билетов.

— Сумма маленькая, а счастье больше! — кричал продавец, крутя за ручку лотерейное сча­стье с крупной надписью: «Завтра тираж!»

Иван Петрович замедлил ходьбу, выпустил Дусю и пошел немного боком, оглядываясь на вер­тушку с билетами и уже представляя, как он очу­меет от этого дешевого лотерейного счастья.

Он уже потянулся в карман, уже собрался ку­пить себе с Дусей билетов, но тут вдруг исполни­лось шесть часов вечера. Продавцы враз окончили свою дневную работу. Подхватив в одну руку стул и вертушку, они побежали куда-то туда, где, ви­димо, оставляли их на ночь. Один из них, толстый и в каракулевом картузе, два раза бегал через тол­пу со столом под мышкой, возвращаясь за остав­ленными калошами.

Иван Петрович слегка огорчился, но тут же заметил, что Дуся за все это время не взглянула в сторону лотереи, не соблазнилась этим заманчи­вым счастьем. Он посмотрел на нее очень долго и с интересом.

Они с Дусей сели на поезд и скоро приехали.

У парка, у входа, стоял инвалид. От него шел крепкий, лошадиный запах.

— Будьте любезны! — говорил инвалид, при­глашая помочь на его угощение, и протягивал руку.

— Здоровья и счастья! — благодарил он потом и немного кренился вперед в знак поклона.

Немолодой человек шел из парка с женой и все время интересно говорил с ней о погоде, то и дело называя жену Ирусей.

— А я, — говорила Ируся радостно, -— сегод­ня перед работой прошла пешком до самого за­вода!

— А я сегодня прогулялся во время обеда!

— Итак, сколько мы были сегодня на воз­духе?

На кустах вдоль дорожки были понавязаны банты из розовой мягкой бумаги, отмечая пути для каких-то маршрутов. Банты были расположены по двое рядом: вот два, а через тридцать шагов снова два. Один из них был всегда на большой вы­соте, а второй, рядом с ним, был, напротив, повя­зан на нижние ветки. Видно, это ходили какие-то двое — и уже представлялось, что парень и жен­щина, и как им было хорошо тут ходить: нацепят по банту на куст, поцелуются, пройдут недолго и вяжут опять.

— А я устраиваю вас? — спросил неожидан­но Иван Петрович, только и спросил он всего на эту тему и смолк.

— Да, — отвечала Дуся охотно. — Только вы очень взрослый, а так устраиваете.

— Что значит взрослый? — спросил Иван Петрович.

— А так, просто взрослый, и всё. Но это ни­чего. Это может пройти, если я постараюсь, — сказала Дуся, ничего не объясняя; только и ска­зала всего на эту тему и взяла его руку.

Волосы у нее разбрасывало ветром и под ними раздувалось нежное белое темечко, которое тихо гуляло вокруг головы.

— Думают, что я хуже других, а я и не хуже,

— сказала Дуся негромко. — Видишь ли, у меня лицо такое, не очень. А так я везде ничего и ха­рактер общительный.

Какая-то птица, ворочая головой, выкрикива­ла на дереве свое чириканье.

— Вот руки у меня плохие, — говорила Дуся. — Видишь ли, у меня такая работа...

Она подолгу рассматривала свои руки, круг­лый ноготь на мизинце и сустав большого пальца, переходящий в край ладони, как он ходит там внутри, в ладони, морщит кожу, -— начиная удив­ляться себе, словно в детстве.

Временами Дуся останавливалась, словно уку­шенная за ногу мошкой, и любовно и нежно, с за­держкой на икрах, проводила подслюненным паль­цем себе по ногам, поправляя чулок.

Навстречу попался одинокий бульдог без хо­зяина. Бульдог шел спокойно, виляя шелковым задом, как дама, и не удостоил посмотреть на про­ходящих.

Дорожка с бантами привела на аллею. Сразу стало понятно назначение розовых лент: на аллее в это время проводились бега; судя по оркестру в погонах и по сложенным в кустах гимнастеркам, бега проводились среди солдат или других каких военных, квартирующих в этом районе.

Много людей собралось возле финиша, зрите­лей. Все ждали убежавших.

Поперек аллеи висел транспарант: «Вперед, к победе коммунизма!»

Мальчишки стреляли из рогаток друг в друга устаревшими гривенниками, избежавшими обмена. Гривенники перелетывали через аллею, как птич­ки.

А мы гаврики из Луги И танцуем буги-вуги, —

пели гаврики, пристукивая друг друга по спине, по лопаткам, но не танцевали ничего и никак.

Оркестранты соскучились сидеть в погонах без дела, они почесали за пазухой под зеленым мундиром и дружно взялись за свои духовые.

Оркестр заиграл сам собой, без команды. Во­круг оркестрантов стояли мальчишки и глядели, не мигая, им в трубы. Другие кривлялись, взявши палки в рот, будто трубы, надували щеки, тиская бока тонким палкам, кланяясь ими на две стороны, подгибая колени, выпирая вперед колесом живо­ты; но без смеха.

Откуда-то из лесу пришел дирижер, дал ор­кестру две ноты чувствительным пальцем и опять отошел.

Один из мальчишек сейчас же изобразил из себя дирижера, а потом перестал, продолжая дуть в палку.

Дирижер походил, поиграл с ребятишками, посидел на корточках, погонялся за кем-то, сказал, не догнавши: «Сейчас же поймать!» — затем воз­вратился перед лицо оркестрантов и еще немного подирижировал ими, хоть они и совсем, видно, в том не нуждались.

— Бегут! — сказал кто-то рядом и оркестр задумчиво заиграл мазурку.На аллее появился усталый спортсмен, кото­рый небыстро бежал со всех ног.

Совсем нестрашный пьяный человек, прижав­ши висячий пиджак под рукой, стоял среди ожи­давших у финиша: стоит, стоит и посунется на дорожку; после снова себя принимает назад. Вот и он заметил бегуна на аллее.

— Бегут! — закричал громким голосом пья­ный человек.

Перед финишем бегущий слегка отклонился с пути, на ходу сплюнул в урну немного вкусной спортивной слюны, чтоб не пачкать дорожки и не заплевать целый парк, — а потом поднажал и фи­нишировал первым.

Оркестр заиграл «На рыбалке у реки».

После первого потихоньку бежали другие. Ря­дом с ними, вдоль самой аллеи, по десятку раз финишировали все мальчишки.

Возле финиша со скрежетом затормозил мо­тоцикл. Из него вышли два генерала. Генералы были в лампасах и в пузе.

Уже одетого бегуна без веселья качали в сто­роне меж деревьев; он качался, не забыв придер­жать свой карман, потому что человек не рассчи­тан, чтобы его переворачивали вверх ногами — тогда у него из карманов начинают высыпаться различные вещи и часто пропадают безвозвратно.

Пробежали какие-то неспешные, штатские люди, одетые в тапки с шипами и в.безупречную новую форму, так красиво взяв финиш, словно были не последними, а самыми передовыми.

Двое медленно свернули финиш и унесли его на плече.

Свернули транспарант. Унесли вперед, вслед за финишем.

Уехали два генерала в машине, в которой уже находился полковник.

«И верно, — отметил Иван Петрович. — Гене­ралы-то толще полковников. Почему?»

Мотоцикл заводил худощавый сержант.