Вячеслав Коротин - Попаданец со шпагой-2 Страница 8

Чаще используем настойку опия, которая тоже в значительной степени уменьшает боль...

В палатку заглянул какой-то нестроевой в сером мундире и доложил, что принёс ужин.

Беседу пришлось временно прервать и отдать должное пище.

Недавняя потеря сознания никак не сказалась на моём аппетите и, после нескольких дней сухомятки, я с удовольствием порубал щей и ячменной каши с мясом.

Баиньки меня уложили всё-таки в лазарете. Соседями были сотник Еремеев Атаманского полка и артиллерийский майор Климук. У казака было серьёзно порублено бедро, а артиллеристу раздробило предплечье. Последний явно отвоевался и наверняка будет оставлен в каком-нибудь городе при первой возможности. Разумеется с эвакуацией в сторону от полосы военных действий. Это если ещё без ампутации обойдётся.

Вяло познакомились, вяло побеседовали. Да и поздно уже было. Кажется, я уснул первым. Как и проснулся на следующее утро. Майор смачно похрапывал, но это мне совершенно не помешало выспаться. Я улыбнулся, вспомнив историю, произошедшую со мной в апреле...

Как-то, разъезжая по делам службы, пришлось заночевать у одного «бирюка». Вот этот и показал мне, что такое храп с большой буквы.

Мужиком Антип был монументальным: с меня ростом, но в два раза шире в плечах. Да и не только в плечах — «пузик» присутствовал пресолиднейший. В общем, килограммов сто пятьдесят, не меньше — типичный штангист супертяж. Странно как-то: явно сам всё хозяйство тянет, расходы энергии должны быть чудовищными. Как он умудрился такой живот наесть? Но дело не в этом.

Обычно, если я уснул, то мне совершенно фиолетов любой шум, кроме будильника. Какая бы гроза не бушевала за окном — абсолютно по барабану. А тут вот проснулся.

Я сначала просто ничего не мог понять: в избе грохотало, рычало, свистело и шипело. Не считая банальных «хррр», «пссс» и тому подобного, хозяин дома выводил такие рулады, для описания которых просто не существует букв ни в одном алфавите мира. Кроме того, периодически вплетались звуки сморкания внутрь и наружу, сногсшибательное сопение, свист и, повторяю, нечто категорически неописуемое. Штук пять элементов этого храпа просто настоятельно требовали относиться к ним, как к предсмертному хрипу — любой артист отдал бы десять лет жизни, чтобы суметь воспроизвести подобные звуки «умирая» на сцене. Диапазон метался от ультразвука до инфразвука, причём иногда он менялся мгновенно. Громкость звука так же скакала совершенно неожиданно, причём вне всякой зависимости от его высоты. Периодически наступала тишина. Но только поначалу это рождало надежду, что наконец-то пытка закончилась, минут через десять таких иллюзий уже не осталось и остановки в «ариях» наоборот, стали самым изощрённо-садистским моментом. Я лежал и ждал «продолжения банкета», судорожно пытаясь угадать: «вот сейчас...», «сейчас...», «сейчас...».

Можно сказать, что великий «Шаляпин», исполнял какое-то великое произведение в области великого искусства храпа. На полном серьёзе считаю, что если эти звуки записать, то диски с данной какофонией в конце двадцатого века расходились бы влёт.

Короче поспать мне удалось только два первых часа, остальные три я проворочался на лежанке, после чего не выдержал, встал, растолкал хозяина и, не позавтракав, отправился в дорогу.

Слышали ли вы настоящий ХРАП? Нет, вы не слышали настоящего ХРАПА!

Удивительная штука человеческий организм: чёрти что может выдержать, если ОЧЕНЬ НАДО. Если нету каких либо фатальных повреждений, то, зачастую, и чувство боли отключит, и невероятные резервы найдёт, и не позволит какой-нибудь дурацкой болезни собой овладеть — некогда! Сейчас, мол, не до того.

И не подцепит солдат простуду неделями ночуя в окопах или на голой земле, и доковыляет на повреждённой ноге до людей за десятки вёрст, и, несмотря на несколько ран, будет продолжать сражаться в бою...

Но как только до сознания дойдёт, что непосредственная опасность миновала, что уже нет необходимости держать тело в состоянии сверхнагрузок, то этот самый геройский организм непременно потребует отдыха и времени для «ремонта»: «Ша, хозяин! Лежать и не рыпаться пока не разрешу подняться!».

Именно это я и ощутил с утра: бок ныл нестерпимо, присутствовал жарок в районе тридцати восьми и от мысли, что нужно встать, забраться в седло и тронуться в путь вместе со Второй Армией становилось дурно.

Так что затрясло меня в телеге по российским дорогам к Смоленску. Мои архаровцы во-первых, выяснив, где я нахожусь, немедленно скучковались вокруг моей повозки, и ехал я с «эскортом», а во-вторых, выражаясь языком Гека Финна, позаимствовали у придорожного стога здоровенный пук сена и заменили им жестковатую и колючую солому в моём транспортном средстве, так что следовал я с относительным комфортом.

Скучища, конечно. Но и спокойно подумать время нашлось. В частности и о «размерах раздавленной бабочки». То есть о том, насколько серьёзно уже повлияло моё наглое вмешательство на мерное течение Её Величества Истории.

Вроде бы пока не особо. Несмотря на атаку неманской переправы, несмотря на новые штуцерные пули, бездымный порох, походные кухни и динамит, арьергардный бой произошёл именно под Островно. Правда, теперь его результаты весьма серьёзно отличались от тех, что случились в моём мире. Темпы наступления наполеоновской армии сбиты, хоть и ненамного. Багратион идёт на соединение с Барклаем достаточно бодро, не имея Мюрата на плечах и обогнав войска Даву. Сражение под Смоленском, само собой, состоится, но, будем надеяться, что с ещё более благоприятными для нас результатами. Да и глядишь пара-тройка лишних полков благодаря этому самому выигранному времени успеет к основным силам присоединиться. Уж с Дона-то наверняка.

Хотя... Не заиграла бы излишняя доблесть в не предназначенных для этого местах у наших генералов — не решились бы они на генеральное сражение прямо под стенами Смоленска... Не должны, конечно, надеюсь, что у Барклая хватит мужества наложить вето на подобную авантюру.

Впрочем, возможна ещё более серьёзная неприятность, чем гонор российского генералитета: вот возьмёт Наполеон и отступит обратно за Неман. Вот уж тогда он нас усадит накрепко...

На обратной дороге его силы снова будут расти, и навязывать французам решительное сражение — самоубийство. А вернувшись в Европу, Бонапарт, опираясь на её промышленный потенциал, подготовится как следует и через годик вернётся. Но, не повторяя прежних ошибок.

Западные костоправы уже наверняка навыковыривали новых пуль из своих раненых, и совершенно несложно разобраться в их принципе, а потом наклепать на французских и германских заводах этого добра на всю Великую Армию. Полевую кухню достаточно только увидеть, чтобы на основе этой идеи наладить их промышленное производство. Секретов полевой медицины тоже долго не удержать, так что сделают наших во «втором подходе» французы и иже с ними, ой сделают!

Ко всему вдобавок и в России настроенице будет совсем не рекомендуемое: Вона мы как самого Наполеона трям-брям раздолбали! Значит всё здорово в нашей армии и государстве!..

Да уж! Пожалуй действительно самое опасное для нас сейчас — если корсиканец свернёт кампанию...

Скучать в дороге особо не приходилось: и со своими бойцами общаться не гнушался, и Давыдов с Мокроусовым пару раз подъезжали поболтать — здорово заинтересовала Дениса Васильевича диверсионная деятельность моего отряда. Однажды даже Бороздин время нашёл, подъехал расспросить по поводу того, что твориться на Псковщине, ну и о том, как мне воюется поинтересовался.

Кстати, только к концу дня я обратил внимание, что ни разу не чихнул и глаза не чешутся. А ведь валяюсь на свежем сене.

В прошлой жизни поллиноз был моим проклятьем почти всю жизнь — не переносил я лугов, только зайдёшь в травушку-муравушку, сразу нате вам и чихание по двадцать раз подряд, и конъюнктивит до кучи. А если на голое тело травяной сок попадал — сразу волдыри как от крапивы. Меня даже в армии от выкоса позиции освобождали, правда вместо этого отправляли яму копать, чтобы без дела не сидел.

Значит не только зубки и зрение мне эти непонятно кто, чтобы им икнулось, подремонтировали при переносе — вероятно, вообще все проблемы организма удалили.

В последнем убедился на следующее утро: бок ныл уже значительно меньше, температура спала и вообще захотелось покинуть эту опостылевшую телегу и вскочить на спину Афине, заждалась уже, небось, моя голубушка...

Этим же утром с головы и хвоста походной колонны, почти одновременно пришли две новости. Обе радостные: армию нагнала Двадцать Седьмая дивизия, причём, в отличие от реала, не имевшая контакта с противником. То есть можно записать в актив ещё несколько сотен штыков, которые не были потеряны в бою с Мюратом — уже неплохо.

Кроме того наши казаки, шедшие в завесе впереди основных сил, встретили разъезды своих земляков из Первой армии, значит Барклай уже рядом и скоро войска соединятся...