Геннадий Красухин - Круглый год с литературой. Квартал третий Страница 41

Разумеется, он поучаствовал в травле Пастернака, опубликовавшего на Западе «Доктора Живаго». Но главное – это его свирепая позиция, которую он демонстрировал на посту секретаря Союза писателей РСФСР (1957-1965), да и на посту секретаря СП СССР, избранный уже после того, как стал главным редактором «Дружбы народов», вёл себя не намного лучше.

Поднимите стенограммы обсуждения секретариатом (республиканским или союзным) каких-нибудь не нравящихся властям произведений, авторов или поднятых общественностью проблем. Даже Салынский так обставит своё выступление, что можно решить: он за гонимого автора. Даже Симонов или Озеров будут взывать к смягчению наказания. Баруздин – нет! Баруздин никому не даст сомневаться в своей верноподданности.

Мне рассказывал человек, близко знавший Чуковского, что тому однажды принесли большой свёрток. Сняв бумагу, Чуковский увидел настенный портрет Баруздина в дорогой раме. На обороте Баруздин писал, что дарит Корнею Ивановичу портрет в его портретную галерею. Не зная, что делать с подарком, Чуковский положил его в прихожую на пол, где портрет очень скоро оказался раздавленным. И Чуковский распорядился убрать его как сломанную вещь.

Конечно, это было до того, как Баруздин пришёл в «Дружбу народов». Но, зная Корнея Ивановича, я уверен, что он не повесил бы на стену и редактора журнала.

У нас в газете в отделе проверки работала Роза Сафарова, высокая худая крашеная блондинка. Как все старые девы, она с большим неодобрением относилась к постоянным пьянкам в редакции. Большая была любительница чтения – все выпивать, а она на приглашение только: «идите, идите!» и тут же достанет из сумки какой-нибудь журнал или книгу.

И вот – сенсация: Розу видят в Центральном доме литераторов за столиком с Баруздиным. Тот был запойный пьяница. Но Роза, сидя с ним, зорко следила, чтобы не больше пятидесяти грамм коньяка, как он ей обещал. Причём закуски заказывал, словно собирался выпить хотя бы бутылку.

А дальше это вошло почти в систему. После работы за Розой заезжала машина. Шофёр Баруздина укладывал её сумку. И они мчались в ЦДЛ.

«Смотри, не спейся!», – смеялись над Розой. Смеялись напрасно. Баруздин в неё очень серьёзно влюбился. И женился. И не печатал в журнале произведения, не прочитанного и не одобренного Розой.

«Неужели и тебя предварительно читает?» – спрашивал я у Окуджавы. Тот рассмеялся. Сказал, что в первый раз позвонил Баруздин и попросил Булата выслушать Розины замечания. Но замечаний не было. Наоборот. Роза рекомендовалась Булату его поклонницей и сказала, что всё, что он принесёт в журнал, «мы напечатаем».

А то, что она не бросала слов на ветер, поняли работники «Дружбы народов». Влюблённый и любивший Розу до конца жизни Баруздин делал всё, что она хотела.

Наверное, следует тут сказать, что и Роза по-настоящему полюбила Баруздина. Всё сделала, чтобы скрасить ему их годы женитьбы. Баруздин даже пить перестал. Его испитое морщинистое мефистофельское лицо словно выгладилось, стало добрее.

Ну, а добрый человек всегда прогрессивнее злого. Вы не замечали такую зависимость? Напрасно. Добро – это желание порадовать. В том числе и жену. В том числе и читателя, которого жена безумно хочет сделать союзником мужа.

Умер Баруздин 4 марта 1991 года.

Юра Карякин стал известен очень рано. С тех пор, как напечатал в «Новом мире» статью об отношении китайцев и северных корейцев к Ивану Денисовичу Солженицына.

А потом был знаменитый вечер Платонова в ЦДЛ в 1968 году. И Юрий Фёдорович Карякин, рождённый 22 июля 1930 года, произнёс такую пламенную антисталинскую речь, что горком партии исключил его заочно, даже не настаивая на его присутствии. Он потом обо всём этом подробно написал в своих воспоминаниях. Написал и о том, кто восстановил его в партии, – Пельше, председатель центральной контрольной комиссии. Восстановил, потому что за Карякина просили бывшие его сотрудники по работе в пражском журнале «Проблемы мира и социализма». Вообще-то, когда читаешь его воспоминания «Перемена убеждений», чувствуешь, что это восстановление в партии было ему уже не нужно. Он не верил в коммунистические идеи, а то, во что он не верил, для него не существовало.

Это был человек с необычайно горячим темпераментом. Мог лезть на рожон поперёк любого батьки, в каких чинах ни находился бы этот батька и какую должность бы ни занимал. Потому и в друзьях у него были люди чистые, светлые, такие, как Андрей Дмитриевич Сахаров, или Александр Николаевич Яковлев, или Эрнст Неизвестный.

Юрий Фёдорович оставил немало работ. Большинство из них посвящено Достоевскому, которым Карякин занимался очень серьёзно. Но не только. Он оставил ещё и сборники своей пламенной публицистики.

Я вспоминаю один рассказ Юры, как он готовится перейти дорогу от старого здания Генштаба к новому, то есть ждёт зелёного света, чтобы идти в метро «Арбатская». И вдруг рядом замечает очень знакомую фигуру. Вглядывается: «Молотов?» Тот кивает. Юра: «Ты, оказывается, ещё жив, мерзавец! Ползаешь по земле, поганец! Мне сейчас некогда – спешу. Давай завтра. Приходи на это же место во столько же. Душить буду тебя душегуба!» «Товарищи!» – кричит Молотов. «Ну откуда у тебя могут быть какие-нибудь товарищи, – рассудительно говорит Юра. – Ты же их всех предал!»

Разумеется, назавтра Молотов не появился. А я вспомнил эту историю, чтобы показать, каким редким бескомпромиссным бесстрашием обладал Карякин. Многие, может быть, содрогнулись, узнав о победе жириновцев на первых же свободных выборах в Думу. И только он, Карякин, прокричал: «Россия, ты одурела!»

Скончался 18 ноября 2011 года.

Что можно сказать о поэтессе Каролине Карловне Павловой, родившейся 22 июля 1807 года? Во-первых, она пережила неудачную любовь к Мицкевичу, что потом отразилось на её характере. Во-вторых, она не была счастлива в творчестве, отчасти потому что переводила русских поэтов на иностранные языки. В будущем, когда она начнёт писать по-русски и стихи, и прозу, они будут выглядеть написанными иностранцем. В-третьих, она долго бедствовала и потому не выходила замуж: бесприданницы редко в этом смысле бывают счастливы. Но в 1836 году её семье достаётся значительное наследство, которое притягивает к 29-летней старой деве женихов. Каролина выходит замуж за писателя Николая Филипповича Павлова, первого русского переводчика Бальзака, автора известного сборника «Три повести». Женившись, Павлов, сам родом из крепостных крестьян, человек очень среднего достатка, стал жить на широкую ногу, прокучивая богатство жены.

Понятно, что мира в их доме не было. А 1852 году между супругами произошёл полный разрыв. Говорят, что стараниями жены муж был посажен в долговую яму, а потом сослан под надзор полиции в Тверь.

Во всяком случае, бежать от сплетен Каролина Павлова решила за границу. Побывав в Константинополе, Италии и в Швейцарии, она в 1861 году окончательно поселилась в Дрездене, очень редко и ненадолго приезжая в Россию.

Её смерть 14 декабря 1893 года была почти незамеченной. Её стихи никто уже не помнил. Их воскресил Брюсов, который издал в 1915 году собрание её сочинений. Но что значит воскресил? Своего собственного места в русской литературе у Каролины Павловой не оказалось.

Оказавшись после ухода из Госкино СССР, как тогда говорили, «на вольных хлебах», я очень долго искал штатного места: жена зарабатывала совсем немного, и своего требовал трёхлетний сын. Меня познакомили с ответственным секретарём журнала «Семья и школа» Петром Ильичём Гелазонией. Он сказал, что им нужен заведующий литературным отделом, эту ставку сейчас занимает поэт Барков, но он собирается уйти. На его место претендует некий детский писатель. Выбирать из нас двоих будет член редколлегии журнала Владимир Михайлович Померанцев. Он курирует литературу. А я пока что могу привлечь к публикации в журнале новых авторов. Лучше всего – известных писателей. За каждую их публикацию мне будут платить определённую сумму.

Дня через два позвонил Померанцев и сказал, что хотел бы со мной познакомиться. «Я объяснил Петру Ильичу, – сказал он, – что критик предпочтительней прозаика. У критика взгляд на литературу шире и беспристрастней».

На встречу с Померанцевым в Центральном доме литераторов я пришёл не с пустыми руками: получил повесть о сельском учителе от Булата Окуджавы, дали стихи Варлам Шаламов и Олег Чухонцев, взял статью у критика Бенедикта Сарнова. Померанцев расцвёл. «Вот и прекрасно. Будет у нас нормальный журнал», – сказал он, листая рукописи, и спрятал их в портфель.

Из дома литераторов мы поехали к Владимиру Михайловичу (две трамвайные остановки от метро «Семёновская») и ушёл я от него поздно, навсегда влюбившись в этого удивительного человека.