Платон, Плотин и Баламут. О фантастике, кино и не только - Марат Исангазин

Платон, Плотин и Баламут

О фантастике, кино и не только

Марат Исангазин

Дизайнер обложки Марат Исангазин

© Марат Исангазин, 2024

© Марат Исангазин, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0062-9737-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Памяти Игоря Зубцова, Михаила Лебедева, Евгения Новицкого, Сергея Павлова, Павла Полякова, Алексея Токарева и других, кому светила звезда «Алькор»

Предисловие от автора

Много лет назад – весной 1978 года – студент второго курса Омского политехнического института Марат ИСАНГАЗИН написал письмо в издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» с «ясным и простым» вопросом: почему книга Аркадия и Бориса СТРУГАЦКИХ «Неназначенные встречи» с повестью «Пикник на обочине» уже лет пять как переносится в издательских планах из года в год?

Страна была тогда другая, хозяйство плановое, издательства – государственными, и работа с письмами трудящихся (а в данном случае – учащихся) регламентирована. Ответ от 6 июня 1978 года был подписан научным редактором редакции фантастики, приключений и путешествий Дмитрием ЗИБЕРОВЫМ: «Что касается сб. СТРУГАЦКИХ „Неназначенные встречи“, то мы и сами с нетерпением ждем, когда авторы завершат работу над ним. Таков наш ясный и простой ответ».

Этот ответ, достав адрес, я тогда же переправил одному из братьев СТРУГАЦКИХ. Он поблагодарил и этим всем ограничилось. И только через 35 лет, когда мне в руки попала книга «СТРУГАЦКИЕ. Материалы к исследованию: Письма, рабочие дневники 1978—1984», изданная в 2012 году, я обнаружил, что сделал это не зря. Аркадий СТРУГАЦКИЙ использовал ответ из «Молодой гвардии» в двух своих обращениях в ЦК ВЛКСМ, с жестким недоумением расценив слова ЗИБЕРОВА, как «попытку распространить слух, будто СТРУГАЦКИЕ САМИ затягивают издание своего сборника» и как «наглую провокацию».

В 1980 году «Неназначенные встречи» были напечатаны. Далек от мысли, что именно мое письмо стало решающим. Оно – лишь одна из капель, подточивших камень. Но я еще раз понял, что ничего не бывает зря – взмах крыльев бабочки в Бразилии действительно может вызвать торнадо в Техасе.

От мифа к сказке

…он с нежностью взирает на свою мечту и в полночь крадется к могиле своего бога

Фридрих Ницше

В одну и ту же реку нельзя войти дважды. Все течет, все изменяется. Так и научная фантастика как вид литературы не есть что-то статичное и неизменное. Она развивается и каждый последующий момент лик ее уже иной. Но какова закономерность этого изменения? В чем движущая сила? Это я и попытаюсь показать ниже. Точка отсчета – 1957 год, «Туманность Андромеды» Ивана Ефремова, с которой и началась современная советская фантастика.

Первая волна

ПЕРВЫЕ всегда вооружены. Оно и понятно: фронтир, граница мира, граница цивилизации, граница освоенного пространства. Рифленая рукоять «Кольта» в открытой кобуре – это надежно. И неважно, как он потом стал называться: бластер ли, лазер, атомный пистолет или противометеоритная пушка. Довод один: все вокруг чужое, а значит, опасное – иная планета, иной материк, индейцы, змеи, чудовища. А лучшая защита – это активная оборона, переходящая в наступление:

– У обоих звездолетов установили наблюдательные башенки с толстыми колпаками из силикобора. В них сидели наблюдатели, посылавшие время от времени вдоль пути веера смертоносных жестких излучений из пульсационных камер. Во время работы не угасал ни на секунду свет сильных прожекторов (Иван Ефремов «Туманность Андромеды»).

Враг – тот, кто нападает. Нападением считается все, что мешает звездолетчику (разведчику, десантнику), все непонятное, все непонятое. На осмысление времени обычно нет. Когда уже «или-или», самый простой и самый действенный выход – уничтожить помеху. Стрелять раньше, чем думать. И поздно уже потом прозревать, что ты просто оказался на звериной тропе, а инопланетных животных (таких ужасных и таких опасных на первый взгляд) гонит на тебя пожар (Дмитрий Биленкин «На пыльной тропинке»)

Нет у ПЕРВЫХ (и не может быть) понимания, что «Алиен», то есть «Чужой» (тот персонаж из фильма Ридли Скотта, то ужасное чудовище) – это никак не обитатель осваиваемого ими мира (исследуемой планеты). Ведь этот самый обитатель – у себя дома. «Чужой» – сам разведчик, проникший извне в этот мир, та змейка, что выскочила из живота одного из персонажей фильма и выросла потом в огромного монстра.

Все как в песне у Галича о поездке Клима Петровича Коломийцева в командировку в одну из африканских стран:

– Я-то думал, что там заграница,

Думал, память как-никак сохранится.

Оказалось, что они, голодранцы,

Полагают так, что мы – иностранцы.

Но до понимания этой ситуации ПЕРВЫЕ еще не доросли. Пришпоривая коня, надвинув на лоб широкополую ковбойскую шляпу или там цивильный гермошлем скафандра, они осваивают миры и пространства. «Милостей от природы» они не ждут, они навязывают ей свою волю, свою свободу, свое понимание мира.

ПЕРВЫЕ – это и ученые. Исследователи, очкарики, яйцеголовые. И они на границе мира, мира познанного. Их экспансия тоже безудержна. Они проникают в прошлое и будущее, создают кибернетические машины, изобретают что-то несусветное. И все – с энергией, напором, без страха и сомнения. Мир – это точка приложения сил. Поле для исследования. Объект, требующий изучения. Изучение разумом, тем, что называется «рацио».

Первым появляется ЭПОС:

– Это было время, когда люди начинали прокладывать пути в Звездный Мир. Сильнее извечной тяги к морю оказался зов Звездного Мира. Ионолеты покидали Землю. Буйный хмельной ветер открытий гнал их к звездам. Еще бродили экспедиции в болотистых лесах Венеры, еще пробивались панцирные ракеты сквозь бушующую атмосферу Юпитера, еще не была составлена карта Сатурна, а корабли уже шли к звездам дальше и дальше… (Генрих Альтов, Валентина Журавлева «Баллада о звездах»).

Сначала надо рассказать о границе мира, показать, что это за место такое, где Сцилла и Харибда ожидают корабли, где бродит одноглазый Полифем и выстроен Лабиринт, где нападают на неосторожных путников марсианские пиявки и кишат хищной нечистью венерианские болота. Интерес вызывает практически любое событие, происходящее на границе, любая информация из-за бугра.

«А вот еще такая была история» – рассказывают взахлеб авторы, вытянув ноги у бивачного вечернего костра, и по-рыбацки растопыривают руки, убеждая слушателей в значительности замысла, даже вскакивают иногда – на их лица от языков пламени падают тогда неровные тени и глазницы их по-гомеровски кажутся пустыми.

И мы слушаем историю о сверхглубокой скважине в океане (Евгений Войскунский, Исай Лукодьянов «Черный столб»), или историю о победе над старостью (Георгий Гуревич «Мы – из солнечной системы»), или, скажем, о рукотворной мини-Галактике (Александр Полещук «Ошибка Алексея Алексеева»).

Герои этих историй (современные и будущие Одиссеи и «Кожанные Чулки»), хотя и выходят невредимыми из самых сложных положений, не раз оказываясь на грани гибели, все же довольно-таки безлики. Любой из них вправе сказать ту банальную фразу Героя (подбородок чуть вверх, голубые ясные глаза, дымящаяся/мокрая одежда, на руках – ребенок, только что спасенный из пожара/из реки): «На моем месте мог бы быть каждый» – и это будет чистая правда.

Ни один из авторов первой волны научной фантастики не смог бы удивиться своему персонажу: «Татьяна моя, что учудила – замуж выскочила». Герой функционален. Хотя и кажется отважным, умным, смелым. Он всего лишь делопроизводитель (хотя и без бюро и без засаленных нарукавников), то есть дело-производитель, производитель дела. У него нет сомнений в своих действиях, и, хотя он навязывает другим свою свободу, в действительности свободен так же, как тряпичная кукла на ниточках в руках у автора.

Герой этот нужен для того лишь, чтобы через него рассказать о машине времени, или иной планете, или невероятном изобретении. И делает он то, что и должен делать, точнее, что ему ДОЛЖНО делать – то, что на его