Бела Тарр: время после - Жак Рансьер Страница 11

Кадры из фильма «Сатанинское танго»

Камелия в окне. Кадр из фильма «Человек из Лондона»

Кадр из фильма «Проклятие»

Каррер и гардеробщица. Кадр из фильма «Проклятие»

Кадр из фильма «Человек из Лондона»

Мошенники, идиоты и безумцы

«Проклятие» оставляло лающего на собак Каррера в качестве конечного образа человеческого удела. Прежде чем показать за окном лицо того же актера, «Сатанинское танго» открывается снятым долгим планом-эпизодом, который показывает нам покидающее стойло стадо коров. Коровы – животные, не наделенные большим символическим потенциалом. Стало быть, они должны восприниматься нами просто как стадо, а не как образ стадного состояния. Его присутствие во вступлении, конечно же, дается нам без объяснения, но мы можем оправдать его задним числом: с продажей этих коров ликвидируется последнее имущество коллективного хозяйства. И деньги, вырученные за них, окажутся в центре интриги. Этот фильм, таким образом, развивается в противоположном, в сравнении с двумя предыдущими, направлении. Расчеты нахлебников, стягивающиеся вокруг Хеди в «Осеннем альманахе», или организованные хозяином заведения в «Проклятии» темные делишки отбрасывали социальную озабоченность первых фильмов, чтобы погрузить нас в универсум интимных драм и частных интриг. Даже если «Сатанинское танго» раскручивается вокруг истории куша, вожделенного десятком заброшенных в забытой глуши персонажей, фильм переносит истории о семейных гадючниках и о мелких махинациях среди мнимых друзей во время большой коллективной истории.

Это история обещания и мошенничества. На первый взгляд, нет ничего банальнее для сценария трактующего коммунизм фильма. И принятая здесь вслед за перенесенным на экран романом Ласло Краснахоркаи циклическая форма в равной степени кажется самым банальным способом приспособить к вымышленной истории о разбитых социальных надеждах форму возврата к монотонно повторяющемуся сюжету. Если к этому добавить, что фильму потребовалось семь часов тридцать минут, чтобы показать нам двенадцать эпизодов, возвращающих в романе к отправной точке, и что эта длительность связана с очень медленными вращательными движениями, к которым питает пристрастие режиссер, охотно сопровождая их нескончаемо повторяемыми музыкальными темами, невольно приходишь к выводу, что кругообразная форма и история разочарования как нельзя лучше соответствуют друг другу. Но при этом выводе забывается, что круг кругу рознь, как рознь одно обещание другому, ложь лжи. И вот в этом-то расщеплении внешне тождественного фильм и обретает свою характерную динамику.

Возможно, эта динамика задается в точности перенесенным из романа названием четвертого[15] эпизода: «Там, где рвется». Что именно рвется, указывает общее название двух обрамляющих его эпизодов: «Работа пауков». Сначала эту работу проясняют проклятия хозяина кафе в адрес мошенника-шваба, продавшего ему это заведение, умолчав о его тайном изъяне: губительных пауках, ткущих повсюду свою паутину. Но работа пауков – это также и банальная паутина, сплетаемая здесь постоянными посетителями из своих жалких интриг и скудных желаний, которые вызывают у них напитки и вид пышных грудей. Эти завсегдатаи – последние пережитки колхоза, и они должны встретиться здесь, чтобы разделить между собой вырученные деньги. Первая ложь, первое мошенничество остается за двумя членами колхоза, намеревающимися поделить между собой всю сумму и улизнуть. И история о конце коллектива могла бы стать просто конфликтом человеческих пауков, каждый из которых норовит урвать для себя лучшую долю из плодов коллективного разорения. Именно эта банальная паутина окажется разорвана вмешательством высшего лжеца, харизматичного Иримиаша, который пообещает не выгодный дележ остатков коллективных мечтаний, а отказ от всего ради новой, более привлекательной мечты. Этот действительно знает орудия, способные обеспечить успех мошенничеству высшего ранга: отнюдь не алчность и малодушие маленьких людей – те хороши только в мелких делишках, – а их неспособность прожить без гордости и чести. Вот только чтобы ложь мошенника удалась, ему нужен тайный сообщник; нужно, чтобы паутина маленьких людей уже надорвалась. Порвать паутину – не дело пауков, которые только и знают, что паутину ткать, и не работа манипуляторов, в основном приспособленных извлекать выгоду из разрывов. Для этого нужен безумец или идиот.

В роли идиота здесь выступает Эштике, младшая в выброшенной за пределы общества семье, где основным источником доходов является проституция. Идиотизм означает не определенный уровень коэффициента интеллекта, а две структурные черты, две противоположные и взаимно дополняющие черты, в равной степени необходимые, чтобы играть важную роль в фильмах Белы Тарра: способность полностью вобрать в себя окружающую среду и способность с ней спорить. Сначала Эштике появляется на сцене в столь симпатичном режиссеру виде темного пятна – видимых со спины головы и плеч – в углу обширного серого пространства: здесь – монотонного простора продуваемой ветрами равнины, где унылая земля и низко нависшее небо сливаются в единую гризайль. Когда ее брат выйдет из дома с облупившимися стенами, мы увидим ее во весь рост, в слишком длинной кофте и громоздких сапогах, которые вместе со слишком коротким платьем, спадающим на штаны, кажется, скорее сгущают окружающую вселенную ветра, дождя, тумана и грязи, нежели пытаются от нее оберечь. Впрочем, очень скоро они с братом превратятся уже всего лишь в две крохотные точки, впитываемые серой пустыней. Но следующий план перенесет нас на площадку по упражнению во втором достоинстве идиотизма: его способности верить. В роще, куда ее привел брат, они выроют яму, в которую она закопает свои деньги, чтобы из них выросло дерево с золотыми монетами. Именно в этом и состоит в первую очередь идиотизм Эштике: не просто в том, что она верит в самые невероятные истории, а в ее решимости понимать любую мысль буквально. Это иллюстрирует следующий эпизод: в нем она методично мучает, а потом травит крысиным ядом свою кошку, применяя преподанную ей братом теорию «победителей», прежде чем обнаружит, что сама является жертвой не столько своей наивности, сколько этой самой теории, увидев пустую яму и узнав от Шаньи, что это он прибрал понадобившиеся ему деньги. Но это же подтверждает и продолжение эпизода, когда мы видим, как Эштике уходит под дождем, накинув на плечи кружевную занавеску, из которой сделала себе шаль, с мертвой кошкой под мышкой и крысиной отравой под платьем, чтобы под утро принять ее остатки в заросших травой развалинах замка и улечься с кошкой в руках, одернув перед тем платье и поправив прическу, дабы иметь приличный вид, когда ее придут забрать ангелы.

Пуговица на платье