Ставка больше, чем фильм. Советская разведка на экране и в жизни - Виктория Евгеньевна Пешкова Страница 29

Большого драматического театра Владислава Стржельчика ничего, кроме недоумения не вызывало. Не спасало даже то, что артист удивительно походил на прототип своего персонажа — Владимира Зеноновича Май-Маевского, в картине получившего фамилию Ковалевский: ну, не должен белый генерал быть таким благородным и обаятельным! «Между тем, — уверял автора этих строк Соломин — Владислав Игнатьевич, как настоящий мастер, шел не столько от внешности, сколько от правды характера. Он тщательнейшим образом изучил все, что можно было раздобыть о Май-Маевском, читал воспоминания белых генералов, в том числе и барона Врангеля, сменившего Май-Маевского в должности командующего Добровольческой армии (и меня, кстати, этим заразил), несколько раз перечитывал «Белую гвардию» Булгакова.

Погружение в тему у него было абсолютным. При этом многое он вложил в этот образ от самого себя. Финальная сцена в тюрьме — это не Ковалевский, это сам Владислав Игнатьевич. Он играл не по сценарию, а так, как сам чувствовал эту ситуацию. Это невозможно «сыграть», только прожить! И представьте, когда встал вопрос о государственной премии, его чуть не вычеркнули из списка — мол, как же можно награждать артиста, сыгравшего отрицательную роль! И снова не обошлось без вмешательства Ташкова. Он умел отстаивать свои убеждения».

Практически в каждой статье о фильме есть пассаж про диалог Кольцова с сыном полковника Львова: «Пал Андреич, а вы шпион?» Пошутив по поводу отсутствия в картине ответной реплики «Видишь ли, Юра», авторы считают свою «миссию» выполненной. А линия Юры придаёт всей истории особую глубину, и Саша Милокостый, которому на момент съёмок было всего тринадцать, прекрасно справился с трудной задачей. Актёры часто признаются, что с детьми в кадре работать трудно: ребёнок почти всегда перетягивает внимание зрителя на себя и возникает желание «переиграть» его, с которым очень трудно бороться. Впрочем, у Соломина и его коллег такого желания не возникало. «Переиграть» не стоит и пытаться, — уверен Юрий Мефодьевич, — а вот сделать так, чтобы между вами сложились доверительные отношения — совершенно необходимо. Не раз убеждался в том, что дети, как правило, абсолютно включаются в то, что им предстоит сыграть. И Юра не был в этом смысле исключением. Он прекрасно умел передать драматизм ситуации. Если помните, в самом начале фильма есть сцена, когда на поезд нападают ангеловцы, и Мирон Осадчий пытается отобрать шубу, которой укрыта бредящая в горячке Юрина мама. По сценарию Юра кричит «Не трогать маму!» и вцепляется в Мирона, а тот вытаскивает его в коридор и, в конце концов, выталкивает из вагона. Так вот Юра, позабыв обо всем на свете, упирался так, что далеко не слабый Витя Павлов, игравший Мирона, никак не мог вытащить его из купе. Он тогда чуть всю сцену не сорвал».

Профессиональная интуиция у Ташкова была исключительной. Не только на второстепенные, но даже на эпизодические роли он выбирал актеров со снайперской точностью. Сцена, в которой заняты Елизавета Ауэрбах и Борис Новиков, идёт чуть больше пяти минут, но эту колоритную пару зрители цитируют до сих пор: «Софа, не загоняй пожалуйста меня у гроб! Оставь эти намёки!», «Исаак не валяй дурака. Им нужен Федотов!» А сколько горькой иронии в рассуждениях ротмистра Волина, которого играет Олег Голубицкий: «Может быть, в этой самой революции, во всём этом есть какой-то биологический смысл, как в браке дворянина с крестьянкой?» Герой Валентина Смирнитского — «счастливчик» капитан Ростовцев — гибнет на 38-й минуте, прикрывая товарищей, вырвавшихся из плена батьки Ангела, но этот последний отчаянный рывок, этот исполненный невыразимой муки взгляд намертво впечатывается в память. Анатолий Папанов старше настоящего батьки Ангела почти втрое — тому было чуть больше двадцати, но замени режиссёр исполнителя, весь «экскремент» провалился бы с треском. У обаятельнейшего Игоря Старыгина — младшего адъютанта командующего Микки — и не роль сама по себе, а «деталь интерьера», но даже то, как он говорит по телефону, сообщает о его персонаже больше, чем длинный монолог.

Где эта улица, где этот дом

За срок, который обычно отводится на съёмки одного полнометражного фильма, Евгению Ташкову и его группе, фактически, нужно было снять пять. Семь с половиной месяцев, забыв про отпуска и выходные, ежедневно снимали в две смены, валились с ног от усталости, но атмосфера на площадке царила удивительная — все работали на общее дело и поддерживали друг друга как могли. Все участники «процесса» вспоминают о нём, как об одном из самых прекрасных отрезков своей жизни. Дело не в премиях и наградах, хотя это очень и очень приятно, это было творчество самой чистой пробы, никто о «политическом аспекте» картины и думать не думал.

«Однажды, мы снимали натуру в Киеве, я вышел на площадку и не смог произнести ни слова, — вспоминал Юрий Соломин. — Не просто забыл реплику, а вообще не мог сообразить, какую сцену мы играем. Меня чуть не под руки вывели из кадра, усадили в тенёчек и стали ждать, пока я приду в себя. Отменить съемку невозможно — каждый день надо отчитываться о количестве отснятого материала. Я сижу, понимаю, что задерживаю всех, а в голове просто туман качается. Сам не помнил потом, как заставил себя встать и снова войти в кадр».

Действие фильма разворачивается летом и ранней осенью 1919 года в Киеве, который был у красных, и Харькове, находившемся в руках белых. Штаб Май-Маевского располагался в гостинице «Метрополь», а не в частном доме, как в фильме. А жил генерал не в нескольких комнатах позади собственной приёмной, а с комфортом расположился по соседству — в здании Дворянского собрания на тогда ещё Николаевской площади (ныне — Конституции). Оба здания были разрушены в Великую Отечественную. А вот оперный театр, куда его превосходительство со своей свитой отправился слушать «Севильского цирюльника», до сих пор стоит на Рымарской улице. Сейчас это филармония. Сохранился и особняк купца Жимудского (Пушкинская, 31), где на балы собиралось местное общество, включая и командующего с верным адъютантом. По легенде Владимир Зенонович ухаживал за дочерью хозяина дома. Когда Май-Маевского отстранили от командования и белым пришлось покинуть город, любимая женщина уговаривала его уехать за границу, но генерал отказался.

В отличие от харьковских сцен, киевские снимали, практически в подлинных пейзажах. Семейство Сперанских, до которого с таким трудом добрался Юра Львов, обитало на Малоподвальной улице. Дом № 5 цел до сих пор. Правда, от него не мог быть виден пожар «Ломакинских складов», поскольку их на самом деле никогда не существовало, а вот поджог белым подпольем пороховых погребов, располагавшихся