Выйти из учительской. Отечественные экранизации детской литературы в контексте кинопроцесса 1968–1985 гг. - Юлия Олеговна Хомякова Страница 34

В фильмах «Ох уж эта Настя!» и «Валькины паруса» была замечательная песня на музыку Евгения Крылатова, который в 70-е гг. был главным детским кинокомпозитором. (В 2014 г., не без участия автора этих строк, входившего в состав экспертов, Евгений Крылатов был удостоен Премии Президента Российской Федерации в области литературы и искусства за произведения для детей и юношества – за вклад в развитие отечественного музыкального искусства, эстетическое и нравственное воспитание подрастающего поколения.) Текст песни «Лесной олень» в исполнении Аиды Ведищевой написал Юрий Энтин. Когда Аида Ведищева эмигрировала в США и стала в эфире персоной нон грата, песню «Лесной олень» записал Большой детский хор Центрального телевидения и Всесоюзного радио, и она часто звучала в эфире – столь велика была её популярность. А вот песню «Я верю только мачтам и мечтам» на слова Николая Добронравова из фильма «Валькины паруса», тоже очень красивую, исполняли очень редко, хотя сольную партию пел Серёжа Парамонов, известный в те годы не менее Аиды Ведищевой. Очевидно, составители эфирного репертуара считали и песню «Я верю только мачтам и мечтам» вторичной по отношению к песне «Ты слышишь, море»[93] из фильма «Свистать всех наверх!», широко известной благодаря более раннему выходу той картины на экран. (Запомнились её версии в исполнении того же Серёжи Парамонова и ещё – Олега Погудина, тогда ещё школьника, участника детского хора Ленинградского радио и телевидения, впоследствии – выдающегося исполнителя романсов.)

Может быть, именно поэтому на Свердловской киностудии с тех пор не был поставлен ни один школьный фильм – настолько велико было разочарование и постановщика, и сценарно-редакционной коллегии, ожидавшей большего зрительского отклика от экранизации повести такого знаменитого автора, как Крапивин. Однако, если вдуматься, это неудивительно.

По сути дела, весь конфликт в вышеперечисленных фильмах никак не связан с каким-то принципиальным протестом главного героя против окружающих его взрослых или ровесников, против общественного мнения. Званием советского пионера они дорожат, ничем предосудительным не занимаются. Их серьёзное внеклассное увлечение, будь то корабельное дело или художественная гимнастика (в те времена ещё не так высоко поднятая на общенациональный пьедестал почёта, как в постсоветский период – стараниями Ирины Винер, Алины Кабаевой и др., но всё равно уже олимпийская дисциплина), антиобщественной страстью не является. Ни взрослыми, ни ровесниками это не осуждается. Да и набор профессий, которыми школьник того времени мог увлечься до самозабвения, так или иначе сводился к искусству или море-и воздухоплаванию. Авторы (и тем более экранизаторы) не отважились «воспеть» школьника, чьё увлечение каким-то делом учителя и родители не одобряют, а юный протагонист, преодолевая их сопротивление, всё равно любит больше всего и в конце концов защищает своё право перевести «хобби» в разряд будущей профессии, к которой надо серьёзно готовиться. Между тем какой-нибудь юный натуралист, желающий стать кинологом вопреки воле родителей, видящих его инженером или врачом, был бы вовсе не выдуманным персонажем. Но, очевидно, такой поворот темы был признан нежелательным, дабы не вдохновлять юных кинозрителей на конфликты с учителями (которые, может быть, по-своему правы – ведь многие девчонки хотят стать балеринами, а мальчишки – лётчиками при отсутствии необходимых данных) или тем более – с родителями. Поэтому фабула «увлечённый пионер, обвиняемый в равнодушии к общественной работе и реабилитированный умным взрослым» быстро выдохлась.

Однако в «Валькиных парусах» (вслед за текстом книги, хотя и более сдержанно) прозвучало крайне нежелательное для тех лет признание в том, что традиционная пионерская работа устоялась в своих формах и стала скучной. Если Валька Бегунов и дорожит званием пионера, то разве что потому, что его самого приняли в пионеры «те летние барабанщики», они ему дороже и авторитетнее, потому что – ближе к скаутским корням пионерской организации (этого не знал экранный Валька, но знал сам Крапивин). Участие «тех летних барабанщиков» в красивых ритуалах на лоне природы – добровольное. Между прочим, в самом начале пионерского движения пионерами были не все дети в школьном классе. В 20-е гг. детей по социальному происхождению («из бывших» или «из попов») могли не принять в пионеры, иногда даже по их собственному нежеланию. Но очень скоро этому был положен конец, отчасти – из-за социальных изменений в обществе[94]. Кроме того, что исключение из пионеров за какие-то проступки стало считаться более эффективной воспитательной мерой, нежели, допустим, непринятие в пионеры. Такая «всеобщая пионерская повинность» была, конечно, по-своему необходима в своё время. Однако с годами результатом всеобщей пионеризации стало превращение скаутской игры-школы с приключениями в бюрократическую «обязаловку». Среди персонажей фильма «Валькины паруса» есть также главный пионервожатый школы, девятиклассник Равенков (Сергей Санников), которому некогда выяснить, что там да как: занятый своей будущей карьерой, он, по сути дела, равнодушен к ребятам и считает, что лучшее воспитание – это наказание. Конечно, активным пионерам время от времени выделялись путёвки в лагеря «Артек» и «Орлёнок», и те из них, кто чувствовал в себе командирско-карьерные задатки, относились к пионерским делам вполне серьёзно, зная от старших, что в дальнейшем общественная работа помогает и в поступлении в вуз, и в карьере. Многозначительна сцена заседания совета дружины, на котором обличения в адрес Вальки звучат на фоне стендов с текстом «Пионеры 30-х годов. Будь их достоин!», как будто напоминающих об иных событиях тех самых 30-х гг. – политических процессах и их глубоких последствиях для общественной жизни СССР. Пионерская работа в фильме «Валькины паруса» выступает как реликт таких мероприятий: неудивительно, что ребята к ней равнодушны.

В школьно-пионерских фильмах того времени тему первой школьной любви и первой школьной общественной организации, которые рано или поздно должны были соединиться, т. к. почвой коллизии «личность – социум» часто становится именно первая любовь, старались не трогать. Что тут можно было найти нового, интересного? Всё – то же. Общество никогда не «способствует» этому хрупкому и неумелому чувству, скорее – наоборот, мешает ему, тревожится «несвоевременностью» его возникновения или непонятностью выбора. Однако именно на этой сюжетной линии стала возможной узнаваемая коллизия одноклассников с ровесницей, пришедшей в их школьный коллектив из дома, где моральные ценности иные, нежели в их семьях. Коллизия выявляет не только педагогические ошибки классной руководительницы, занятой своими делами, но и очевидную стратификацию различных социальных групп (в фильме это, условно говоря,