Безграничное доверие (СИ) - "chandei" Страница 11

- Очень хорошо, мистер Поттер, - Макгонагалл сдержанно кивнула, - пять баллов Гриффиндору.

Через пару минут несколько щелчков поочередно раздались в классе. Гермиона довольно улыбнулась с соседней парты, Гарри оглянулся и увидел еще двоих когтевранцев, которые скучающе вертели свои обретенные ключи в руках, равнодушно слушая, как профессор присуждает их факультету баллы. Для всех было привычно, что именно на Когтевране учится наиболее способный студенческий костяк.

Образовавшееся свободное время на уроке Гарри решил заполнить размышлениями о своих провалившихся отношениях с Чжоу.

Мерлин тому свидетель, девушка невероятно ему нравилась еще с прошлого года. Созданный образ милой очаровательной когтевранки был источником вдохновения, и Гарри была приятна мысль, что начав встречаться с Чжоу, он будет появляться перед всей школой в обществе темноволосой красотки (прям как Седрик), и студенты с младших курсов будут гадать, как эти двое проводят время наедине. Она была кукольно привлекательна, и, казалось, выдуманных за год присвоенных ей хороших качеств было достаточно, чтобы сразу начать с ней встречаться и заявить всему Хогвартсу о ней, как о своей девушке.

Но реальность оказалась иной. Красивая заманчивая картинка разошлась с той настоящей Чжоу, которая приходила к Гарри на кружок по Защите и позволяла раз за разом оказывать ей знаки внимания. Во-первых, Чжоу была слишком погружена в свой траур по Седрику и ничего не могла с этим поделать, а Гарри был не в состоянии даже найти слова утешения, так как время от времени просыпался от кошмаров, в которых видел мертвого Седрика сам. Гермиона говорила дать ей время, и Гарри давал - время шло, они гуляли, общались, но ничего не менялось, и парень стал сильно сомневаться, что он хоть в какой-то мере нравится девушке, несмотря на то что лучшая подруга утверждала обратное.

Во-вторых, если во время своего общения Чжоу не пыталась поговорить о покойном парне, а Гарри брал инициативу на себя, они никак не могли обнаружить точки соприкосновения, и разговор не клеился. Гарри казалось, что его жизнь не интересна девушке ни в коей мере: это было так странно - ведь он привык, что у них с друзьями всегда были совместные дела и интересы, которые увлекали их и подвергались многократному обсуждению. Чжоу в этом отношении напротив была совершенно инертна.

В-третьих, однажды в одиночестве ночи Гарри удивленно обнаружил, что его никогда не тянуло к Чжоу, как объекту обладания и страсти вопреки распространенному в его среде представлению, что девушку, которая нравится, полагается хотеть больше, чем прочих, и самоудовлетворение должно сопровождаться фантазиями с ее участием. Но секрет Гарри заключался в том, что с четвертого курса Чжоу, равно как и другим девушкам, никогда не было места в его мазохистских фантазиях с участием мрачного профессора. У парня наблюдался явный диссонанс между симпатией и влечением.

“Я просто немного извращенец и не хочу втягивать ее в это,”- подумал тогда Гарри и успокоился, решив, что высокие чувства и низостные инстинкты не должны пересекаться.

И когда девушка наконец-то сжалилась над ним и поцеловала под омелой, демонстрируя свою заинтересованность, он окончательно убедился, что в этом смысле не испытывает к ней абсолютно ничего. Поцелуй был мокрым и неуклюжим, в нем не было никакой страсти и чувственности. Повторять его не хотелось.

Чжоу заподозрила, что что-то в новых отношениях не так, когда Гарри стал скрываться от нее по школе и придумывать себе причины быть слишком занятым. Она решила, что Гарри не понравилось с ней целоваться, расстроилась и обиделась на него, но потом, если верить свидетельствам Фреда Уизли, “случайный” поцелуй с пуффендуйцем Джеком Ринтоном в Хогсмиде видимо вернул ей уверенность в своей привлекательности и умении целоваться, так что мечта Гарри Поттера поднять свою самооценку за счет отношений с Чжоу Чанг так и осталась наивной мечтой неопытного юнца.

Как только в последних числах февраля горе-отношениям пришел конец, Гарри ощутил свободу и расслабился, отчего позволил себе напиться в хлам магловским виски вместе с Дином и Симусом.

Поэтому на следующем занятии по окклюменции профессор Снейп, закончив смотреть, как Гарри Поттер блюет, лежа лицом на ободке унитаза, выпорол его как за пьянство, так и за воспоминание о нем, которое его ученик не смог заблокировать.

Наверное, ни у кого доселе не было таких жестких занятий по окклюменции как у Гарри. Его спина не успевала до конца заживать от понедельника к понедельнику, потому что успехи были слишком незначительные. В буквальном смысле метод кнута без пряника выполнял свою функцию, и Гарри медленно учился устанавливать слабые, но все же работающие блоки, способные отражать заклятие вторжения в его голову. Но наказания продолжались, поскольку стоило Гарри в самом начале занятия создать хилый дырявый блок, как через десять минут Снейп пробивал его, и картины жизни парня обрушивались на преподавателя, как вода из шлюза после прорыва дамбы. Снейпу удавалось вытягивать даже то, что Гарри не помнил или не мог помнить из-за возраста - так далеко он забирался в дебри чужого сознания.

На одном из занятий профессор прекратил просмотр, остановившись на воспоминании, в котором двухлетний Гарри пускает слюни с высоты детского стульчика на паркет, за что сразу же получает от тетки по губам; ребенок заходится в плаче, но Петунья не обращает на него внимания, брезгливо вытирая на полу мокрые капли.

- Все мечтаю увидеть, как ваш отец вытирал вам задницу, - издевательски усмехается Снейп и усаживается в кресло. - Очевидно, на следующем занятии мы дойдем до ваших внутриутробных воспоминаний, если таковые в принципе могут существовать.

Это грубое замечание не трогает Гарри, потому что ему едва ли теперь может быть стыдно: у него практически не осталось секретов от профессора. Сегодня Снейп похоже в хорошем настроении и разговорчив куда более обычного.

- Да уж, Поттер, увидь Темный Лорд всю эту слезливую коллекцию, полную обид и унижений, он небось и врагом-то вас считать перестанет. Насмотрится ваших страданий и от жалости того и гляди привяжется к вам…

Гарри с удивлением видит, как Снейп, не разжимая рта, нервно смеется над собственной мыслью, закинув ногу на ногу и опершись головой на руку.

- Он убил моих родителей, - едва слышно говорит Гарри.

Профессор быстро приходит в себя и его лицо вновь превращается в жесткую маску.

- Рад, что вы помните, - сухо отвечает Снейп. - В таком случае не понимаю, почему вам требуется дополнительная мотивация, чтобы достичь результата. К слову, о мотивации. Десять ударов и можете проваливать из моего кабинета.

Приблизительно так теперь и проходили их совместные занятия.

Гарри больше не хамил и не отвечал преподавателю грубостью на грубость: отныне за свои двусмысленные стоны под тяжелой рукой Снейпа, на которые тот как будто не обращал внимания, Гарри прощал профессору любое недостойное взрослого человека оскорбление. За пару месяцев совместных занятий у них как будто впервые за пять лет сложились своеобразные отношения. Профессор навряд ли стал испытывать к мальчику хоть каплю приязни, но теперь его едва ли заботили совершаемые Поттером нарушения, которые не касались их занятий окклюменцией. Он регулярно видел тренировки Отряда Дамблдора в воспоминаниях своего студента, прекрасно понимая, что грубейшим образом нарушаются установленные правила, за соблюдение которых Снейп некогда боролся яростнее всех. Однако то ли от нового директорства Амбридж, то ли от усталости, вызванной дополнительной нагрузкой, энтузиазм профессора несколько иссяк. Он со стороны равнодушно смотрел на войну, которую вел Гарри, выбиваясь из сил, но ни помочь, ни воспрепятствовать Поттеру он не пытался. Больше всего радовало то, что Гриффиндор не лишился ни одного балла из-за его воспоминаний - за все нарушения Гарри расплачивался своими слезами в буквальном смысле.

Мальчик в глазах посторонних также привычно ненавидел профессора, что проявлялось и в его отношении к предмету Снейпа, и в неприязненных взглядах, которые Гарри бросал на преподавателя в те моменты, когда тот к нему обращался. Но стоило несгибаемому упрямому гриффиндорцу переступить порог кабинета слизеринского декана, как он становился послушным и покладистым, все больше и больше привыкая безоговорочно выполнять приказы своего профессора.