Аntidote - Я плюс Я Страница 30

Поверил, что любим самой чистой, самой трепетной, самой бескорыстной любовью…

…И все осколки доселе разрозненной мозаики вдруг встали на свои места в его истерзанном сознании, потерянные детали головоломки соединились в логической гармонии, и профессор почувствовал, что недостающее звено встало на своё место, вернув утраченное равновесие, шаткий баланс между ''сознательным'' и ''подсознательным''. Теперь всё было как надо, было правильно. И Северус Снейп был убежден, что это навсегда.

Гарри стал тем мостиком, что соединял две его сущности, делая личность завершённой, наполненной, гармоничной. А главное - способной любить и получать радость от разделённой любви.

Каким же идиотом он был, отвергая саму возможность любить, возможность открыть своё сердце для самого прекраснейшего чувства. Как глух и слеп был тогда, когда с упрямым злорадством утверждал, что между Северусом и Гарри - пропасть. Пропасть была между ним и его вторым «Я».

И как хорошо, что он, пусть и запоздало, но понял это. Сейчас всё было в его руках. И повторять ошибки Снейп не собирался.

Он осторожно сцеловывал слезинки с раскрасневшихся щёк Гарри, как бы прося прощения за всё - за обидные слова, за мучительные дни и ночи одиночества, за выплаканные и невыплаканные слёзы…

Потом бережно, словно дар, словно величайшую драгоценность поднял юношу на руки и опустил на кровать, сам лёг рядом и всё ещё не мог отвести взгляд от этих нефритовых глаз-омутов.

Гарри смутился, потянулся за своей палочкой, намереваясь погасить свет, но профессор накрыл его ладонь.

«Deja vu» - промелькнуло в голове Снейпа.

- Нет… Уж теперь я получу всё, от чего так упорно отказывался… - охрипший от желания низкий голос профессора вливался горячей волной возбуждения в тело юноши, провоцируя восхитительную дрожь и соблазнительный румянец, точно так, как это было в мыслесливе.

- Повтори. Я хочу это услышать…

Гарри понял, о чём просит профессор. Чуть помедлив, невесомо дотронулся до его щеки и тихо прошептал:

- Я люблю тебя… люблю… люблю… люблю... Я повторю это тысячи раз, потому что ЛЮБЛЮ…

И Снейп, не в силах больше бороться с собой, потянулся к губам мальчика, завладел ими властно, жадно. Услышанное признание восхитительной пульсацией отдавалось в каждом нерве, каждой клеточке. Это признание было почти осязаемым. Ведь оно было подарено ему, в этот раз - только ему.

И так отчаянно верилось в каждое слово… теперь уже верилось…

Это пьянило, обжигало… волновало и одновременно успокаивало... Это незнакомое, неиспытываемое никогда ранее чувство взаимности, разделённости… Как упоительно сладко оно согревало израненную душу, отчаявшуюся, иссохшую, но, всё же, живую. Как мягко обволакивало возбуждающим потоком его тело, ставшим невероятно чувствительным даже к мимолётному прикосновению.

Бороться с собственным желанием было невыносимо трудно, но он не хотел торопиться. Для него это было всё равно, что в первый раз, и он старался уберечь в памяти каждое мгновение, каждый глоток нежности.

Это действительно был их первый раз. Самый настоящий ПЕРВЫЙ РАЗ…

Снейп заново изучал Гарри, смаковал, пробовал на вкус. А Гарри был вкусный… очень вкусный… И Снейп все углублял и углублял поцелуй, вторгаясь языком требовательно, настойчиво. Втягивая, вбирая в себя мягкие, но упругие губы юноши, дразня их языком, прихватывая губами.

Ненадолго прервав поцелуй, Снейп слегка отстранился, любуясь возбуждением подростка. Зацелованные губы собственного студента были ещё соблазнительнее.

Гарри смотрел на него подёрнутым поволокой взором, и столько безграничной нежности и любви, столько невысказанного желания светилось в этих бездонных глазах. Целая вселенная, неизведанная, непознанная, вдруг распахнулась перед Мастером Зелий.

Снейп не удержался и повторил поцелуй.

На этот раз он был более неистовым, более яростным. Это был Поцелуй-Обладание. И Снейп утверждал своё право на Гарри.

Это было восхитительно... Он и представить не смел, что способен настолько остро и сильно чувствовать, что сможет когда-нибудь выразить свою любовь... да, ЛЮБОВЬ! Нежностью, поцелуями, дыханием, прикосновением... Что может быть настолько чутким и нежным... Порывистым и страстным...

До безумия влюблённый, он растворялся в юноше, вбирал его в себя, впитывал, вдыхал, наслаждался и не мог насладиться, пил и не мог утолить жажду.

Слишком долго и рьяно он отказывался от счастья... тщательно запечатывая свои оазисы песком... прикидываясь глухим и равнодушным к отчаянным мольбам души-пустыни, изголодавшейся по проливному дождю, по освежающему ветру...

Губы Гарри... запах Гарри... вкус Гарри... пьянили... лишали рассудка... Как же не хотелось выплывать из этого восхитительного дурмана... Хотелось растаять в нём, быть поглощённым им... навсегда...

Всё ещё не веря в реальность происходящего, Снейп прервал поцелуй и медленно открыл светящиеся желанием глаза.

Нет. Всё было реальностью. И Гарри был вполне осязаем, и смотрел на него влюблёнными глазами, ожидая следующего шага.

Но юноша оставался все ещё в пижаме, и профессор поспешил ликвидировать это нелепое недоразумение. Легко обводя языком мочку уха, Снейп, не оставляя без внимания все чувствительные местечки шеи, спустился к впадинке между ключиц, как раз туда, где находилась верхняя пуговичка, одновременно лаская пальцами через ткань пижамы набухшие соски.

Очень медленно и чувственно разобравшись с первой пуговицей, Снейп прильнул губами к открывшемуся участку бархатистой кожи. Гарри подался навстречу и застонал. Это были самые сладостные звуки для слуха профессора, и он с удвоенным энтузиазмом взялся за следующую пуговицу. Так губы следовали за чуткими пальцами, пока надоедливый предмет одежды не покинул своего хозяина.

Взору Снейпа предстала восхитительная картина, и он с видом гурмана всё никак не мог решиться, с какого лакомого кусочка следует начать.

Если бы не данное себе слово не торопиться, он бы тут же выпустил на волю заточённого в себе хищника, набросился бы на мальчишку, подмял под себя, сдавил в объятиях, затерзал бы губами, руками, языком... зацеловал бы, вылизал с ненасытной жадностью от макушки до пяток... а вылизав, тут же взял бы его... нет, не взял - вонзился бы, ворвался... не сдерживаясь, не церемонясь... со всей своей безудержной страстью, столько времени сводившей его с ума...

...Но... но... не смотря на буйство чувств и желаний в его душе, Снейп понимал, что Гарри может заметить разницу... Разницу между ним и Северусом... Он боялся спугнуть, оттолкнуть Гарри, боялся порвать мальчика в своём безумии. А этого он ни в коем случае допускать не собирался.

Необходимо было без оговорок, без условий, принять Северуса как полноправную и равноценную часть своей личности. Нет, не часть - единое с ним нераздельное целое. Только так и никак иначе. И никаких доминант. Только гармония. Равновесие. Принятие себя. И Северус научит его, Снейпа, быть нежным и чутким, терпеливым и внимательным. У них теперь есть для этого время. Много времени...

Снейп взял себя в руки и вернулся к созерцанию разомлевшего юноши. Тот всё ещё оставался в пижамных штанах, и нужно было срочно избавиться от этой недостойной, чертовски раздражающей профессора тряпки.

Эти самые штаны, кстати, стали вносить весьма ощутимый дискомфорт и в безмятежное существование юноши, и Снейп решил упростить ему решение этой проблемы.

Склонившись к животу мальчика, он подразнил языком пупочную впадинку, легко поцеловал, а затем мягко прикусил резинку и оттянул, выпуская на свободу набухший член.

Гарри судорожно вздохнул, а глаза зельевара алчно заблестели от открывшегося его взору аппетитного зрелища. Кажется, Снейп решил, с чего начать.

Проводив ненужный кусок материи в последний путь, профессор вернулся к созерцанию восставшей, пульсирующей плоти. От такого настойчивого внимания к своей персоне та дёрнулась, чем вызвала ответную дрожь в теле Снейпа.

На маленькой, аккуратной щёлочке уже проступила хрустальная капелька смегмы и вызвала сильнейший приступ жажды у профессора, который тут же поспешил её утолить. Бережно слизав влагу, Снейп смаковал её на языке, явно наслаждаясь, и сквозь приопущенные чёрные ресницы наблюдал за юношей.

Тот выгнулся, как натянутый лук, запрокинул голову, стиснув зубы и едва сдерживая крик. Пальцы с силой вцепились в крахмальные простыни. Всё его тело, как электрическим разрядом, обдало горячей, покалывающей волной возбуждения.

«И я ещё не приступил к самому главному» - самодовольно усмехнулся про себя зельевар.

Он нежно подул на влажную головку, вызвав очередной судорожный импульс, осторожно прогулялся языком по всей длине ствола, повторил это движение уже чуть быстрее, уделяя особое внимание уздечке, прихватил губами яички, немного поиграл ими, дразня языком, и тем же путём вернулся к головке.