Павел Буркин - Обречённые. Том 1 Страница 30

Двуглавый Борис шагал неутомимо, посёлок давно остался позади, вокруг расстилалась чахлая рощица, облепленная слизью. Налетавший с востока ветер срывал тяжёлые капли, бросал на головы беглецу, и там, где эта гадость попадала на свежие ссадины, начинало нешуточно щипать. Но для могучего «пурзидента» то были пустяки. Не обратил внимания и на смертоносный для прихотливого забарьерца чёрный дождь: он был плотью от плоти Подкуполья. Так и шёл, разбрызгивая грязь здоровенными ножищами, строя планы изощрённой и жестокой мести всем, кто посмел его, самого могучего и умного в посёлке, выгнать во тьму и дождь, как паршивую шавку… Так и шёл, пока в глаза, ослепляя, не ударил свет фонаря, а пули с чавканьем не впились в грязь.

— Стой, ублюдок! Стреляем!

Забарьерцы! Они пришли на выручку! Наверное, те самые «туристы», на которых возвёл напраслину Меченый. Теперь только бы договориться, только б договориться…

Глава 5. Капитан Ярцефф

Что-то часто стали сыпать чёрные дожди. Попадать под такие не стоит и мутантам: облысением не отделаешься. Если не забьёшься под крышу вовремя, можно и совсем нешуточную дозу хапнуть. А тут Подкуполье, лечить никто не будет. Ослабеешь после дождичка, тебя и добьёт первая же зараза, от какой раньше спасал нечеловеческий иммунитет и живучесть.

Но эта ночь словно создана для романтических прогулок: пелена смога поредела и рассеялась. Порой, казалось Мэтхену, в разрывах туч мелькали звёзды — или он всё-таки ошибся? Мэтхен наслаждался, для него это была весть с родины. И хоть родину он покинул не по своей воле, хоть она сама отказалась от него, историк в глубине души тосковал по университетским аудиториям. Но чем дальше — тем реже.

А рядом шла Эири. Сияли золотистые глаза, как змея с медной чешуёй, на плече лежала толстая коса. С недавних пор девушка заплетала волосы — и сразу превратилась в сказочную красавицу. Она даже мылась в озере: к холоду и радиации в металлическом обличье девочка была ещё устойчивее Смрадека. Доводилось ей лазить в места, где людям не выжить и в противорадиационном костюме. Без видимых последствий.

С тёмных далей Мэтхен перевёл взгляд на спутницу. За последний год она окрепла, грудь уже не торчала озорными холмиками, а соблазнительно вздымалась, заставляя вспомнить, что сам он ещё молод, а женским вниманием не был избалован и Там. «Ты сдурел, приятель? — возмутился в голове кто-то не по уму усердный, ещё считающий себя гражданином Свободного Мира. — Ты даже не знаешь, что у неё вместо крови, может, ртуть какая!» С раннего детства их учили, что в Резервации доживают свой век мерзкие твари. В них не осталось ничего человеческого — это не разумные существа, но и не животные, а чудища, в их убийстве нет ничего плохого. Люди не стали их истреблять, даже дали им возможность жить, как хотят, в своей Зоне — разве что порой появляются в качестве туристов и охотников, отстреливают самых деградировавших. Но общаться с мутантом, дружить, или — упаси боже!!! — любить обитательницу Зоны? Да любого, кто остался Там, затошнит от одной этой мысли!

Мэтхен усмехнулся. Лишь недавно он осознал случившееся. Оказавшись в пропащей Зоне, забарьерный историк стал другим. Возможно, по понятиям оставшихся Там, он сам отчасти стал мутантом — неслучайно же их всех в первый день чуть не пристрелили. Он не знал, какая, нынешняя или прошлая жизнь, лучше — но Забарьерье осталось в прошлом. (Ничего себе — уже и родную Федерацию называет, как подкуполяне!) А настоящее и будущее — здесь. В Зоне тотальной экологической катастрофы.

— Я дочитала роман, ну, где девочка с косой на обложке…

— И как? Интересно?

Вопрос задан не из вежливости: Мэтхену было интересно, как она оценит любовный роман с лёгким намёком на историю. Сам-то он, как специалист, над такими лишь подсмеивался.

— Красиво там, в Забарьерье… И люди красивые, и отношения у них…

«А это неизвестно, девочка, — пришло в голову Мэтхену. — Ты просто не привыкла, что бумага всё стерпит. И не поняла, что отражённый в книге мир — лишь преломление реальности в сознании автора. Упрощение, сгущение красок, иногда наведение глянца».

— На что-нибудь обратила внимание? — совсем как Там, на семинарах, спросил Мэтхен.

— Да там всё другое! У нас ведь как? Живут вместе двое, пока не надоест. Или с пьяных глаз не забудут, куда идти. Тогда, как отойдут, к ближайшему дому ползут. Если девки не против — потом дети и рождаются… у тех, кто может рожать.

— Часто бесплодие бывает? — не удержался Мэтхен, хотя вопрос хотел задать совсем другой.

— Частенько… Как думаешь, почему на меня Двуглавый взъелся? Да потому, что его усилия втуне пропадают! Народ, естественно, подсмеивался: штука-то у него большая, а детей сделать не может. Порой и монстры рождаются — вон, как у Мони Дохлячки…

Мэтхен слышал. Даже видел: ко всему привычные мутанты и те были поражены, в подвал Мони бегали, как в кунсткамеру. «Дети, цветы жизни» впечатляли: короткие, но толстые, в ногу взрослого человека толщиной, гадостные твари — не то черви, не то гусеницы гнилостно-зелёного цвета. Родилось их сразу восемь штук, они жрали всё, даже чёрную слизь, которую, как считалось до сих пор, есть невозможно. Росли на глазах: и в длину, конечно, но больше — в ширину. Они уже выползали из землянки в поисках еды. Да и сама Моня уж побаиваться стала: вдруг и её сожрут?

«Надо рассказать, что это из-за пойла и «воды» из луж, — подумал Мэтхен о том, что ещё вчера совершенно не интересовало. Новое положение обязывало. — Моня-то выпивоха, каких свет не видывал! Может, поменьше пить станет?»

— А тут не так всё, — вздохнула Эири, протягивая Мэтхену потрёпанную книжечку в мягкой обложке. — Они не просто так встретились, а решили жить вместе — навсегда. И даже когда расстались — не бросились хоть к кому-нибудь, а искали друг друга. И нашли! Вот бы и мне так. Эр-хард, — по слогам и с чудовищным акцентом она выговорила настоящее имя Мэтхена. — Покажи мне, как это происходит на самом деле.

Ошарашенный, Мэтхен резко развернулся ей навстречу. Взгляды встретились, и в золотистых глазах мутантки Мэтхен увидел… Нет, ещё не желание, эротикой после жизни с Борей она сыта по горло: девушку пленил, скорее, общий настрой. Но во взгляде было тепло, глубокая привязанность — и мольба совершить чудо. То, которое происходит с людьми и не только каждый миг, но каждый раз — будто впервые.

— Не бойся, — произнесла юная соблазнительница, такая трогательно-очаровательная в своей наивной решимости. — Я с самого начала видела, что ты особенный.

— Я тоже тебе не говорил, что я не отсюда. Видишь ли, я…

— Я знаю — у нас были люди Оттуда. Наркоманы, бандиты, мутанты… те, у кого это ещё не проявилось на лице. Одни умирали в первые же дни, другие уходили вглубь Подкуполья — наверное, думали, что хуже, чем здесь, быть уже не может.

— А там хуже?

— Это все знают: на востоке не светает уже многие годы, там земли под ногами не увидишь, а живут всякие чудовища, в которых уже ничего людского не осталось. — «Ага, значит, есть тут своя Зона в Зоне, — понял Мэтхен. — И к тамошним жителям у местных отношение как за Барьером к мутантам». — А гостями Оттуда никого не удивишь. Но таких, как ты, ещё не было. Тех, кто хотел не получить что-то от нас, и не вырваться отсюда. Разве что были ещё такие, кто сразу к краникам пристрастился и говорить разучился. А ты решил помочь. Изменить хоть что-то.

— Если б не ты, и я остался бы таким, как все, — улыбнулся он. — И не было бы никакой школы…

— Неправда. Ты всегда этого хотел — думаю, и Там тоже. Я лишь подсказала, как этого достичь. И то невольно… Слушай, ты сам этого хочешь, как хочу и я. Я знаю. А когда у двоих одна мечта и одно желание — по-моему, это и называется любовью? Или я не права?

«Права, — с растущей паникой думал Мэтхен. — Но делать-то что?!»

В последнее время ему всё реже удавалось остаться наедине со своими мыслями — но когда оставался… Злодейка-память с удовольствием прокручивала каждый миг единственного поцелуя, каждый раз он думал о ней, мечтал вновь почувствовать едва заметный железистый аромат, исходящий от недавней жены Двуглавого. Вспоминал, как она снилась, как гнал предательские, невозможные мысли…

Не в Двуглавом дело — теперь его можно не опасаться, да само по себе Мэтхена бы это не остановило. Для забарьерного жителя, хоть обывателя, хоть офицера Комитета по расовому контролю, не было большего извращения. Гомосексуалистом быть можно, зоофилом или некрофилом… Ну, не приветствуется, конечно, но то дело привычное и понятное, его любит смаковать жёлтая пресса двадцать второго века. А с мутантом подкупольским… Добропорядочного жителя Забарьерья вырвет от одной такой мысли…

Это — если разочек, да тайком, да потом из плазмострела, чтоб не осквернило белый свет детище противоестественной связи, нарушение всех Нюрнбергских, Лондонских и Варшавских расовых законов. А если не раз? Если полюбить так, чтобы не отделять её желания от своих, прожить с ней всю жизнь, растить детей и дарить друг другу любовь? Наверное, за такое отлучат от всех церквей мира разом, все спецслужбы разом начнут охоту. Взорвутся заказными разоблачениями жёлтые газетёнки, в Сети обязательно появится сайт, на котором во всей красе покажут отступника, предателя, не блюдущего чистоту расы и посмевшего связаться с уродами и вырожденцами. А обыватели, что и женились-то не потому, что любят, а потому что «время пришло» и «все женятся», спрячут за заказным гневом собственную трусость. Или просто погреют ушки на скандале.