GrayOwl - Замок Эйвери Страница 5

- Как понимаешь, это твой любимый Франсуа Вийон.

Волк кивает в ответ, но молчит, видимо, ждёт, что будет дальше.

- Как ты знаешь, Вийон любил жизнь настолько, что и высокое происхождение, и поэтические состязания в Блуа не остановили его от бродяжничества в компании бежавших от господ вилланов и простого воровства. И вот однажды Вийон с подельниками попались на крупной краже, и всех виновых приговорили к повешению. Тогда-то Вийон и написал «Эпитафию» для себя и товарищей в ожидании виселицы.

Рем жалобно заскулил.

- Не беспокойся, он хоть и умер молодым, но не такой позорной для дворянина смертью - на этот раз Вийона со товарищи помиловали, а великолепное стихотворение, написанное на народном языке, разошлось по Франции в виде нескольких вариантов песен. Я спел тебе песню на мой любимый, бывший когда-то родным, бретонский мотив.

Перевод нужен?

Снова блестят глаза и улыбающяся морда.

- Тогда слушай, я спою на мотив, в котором эта песня - эпитафия сохранилась в Бургундии:

Ты жив, прохожий. Посмотри на нас.

Тебя мы ждём не первую неделю.

Гляди - мы выставлены напоказ.

Нас было пятеро. Мы жить хотели.

Но нас повесили. Мы почернели.

Мы жили, как и ты. Нас больше нет.

Не вздумай осуждать - безумны люди.

Мы ничего не возразим в ответ.

Взглянул и помолись, а Бог рассудит.

Дожди нас били, ветер тряс и тряс.

Нас солнце жгло. Белили нас метели.

Летали вороны - у нас нет глаз.

Мы не посмотрим. Мы бы посмотрели.

Ты посмотри - от глаз остлись щели.

Развеет ветер нас. Исчезнет след.

Ты осторожней нас живи. Пусть будет

Твой путь другим. Но помни наш свет:

Взглянул и помолись, а Бог рассудит.

- Сравни оригинал с переводом - как много пропущено в бургундском варианте, но он показался мне самым откровенным и жёстким, но правдивым, без изысков и прикрас. Отточенные короткие фразы, живописание столь яркое, что полу-разложившиеся тела на прочных верёвках оказываются прямо перед глазами, не так ли?

- Вуф.

И вот настал миг истины, я спрашиваю у Рема - волка с человеческим разумом, хоть и с примесью волчьих инстинктов:

- Ты… простил меня? - а сам предательски дрожащими руками зарываюсь в его жёстую, но приятую на ощупь, шкуру.

- Вуф.

Я тотчас сотворяю себе сигарету и глубоко затягиваюсь, призвав пепельницу-раковину, ожесточённо стучу по сигарете, чтобы стряхнуть пепел, за первой - вторую и третью. Всё, кажется, я успокоился. И снова оглаживаю Рема по голове и всему туловищу, он переворачивается на спину, задрав все лапы, призывая меня почесать ему брюхо, что я и делаю с радостью, и никакой зеленоглазый Блейз не идёт в голову - ведь я же люблю только Рема!

Мне приходит в голову неизвестно из каких пучин бессознательного всплывшая мысль сделать крёстным для наследника профессора Забини. Тогда он станет моим родственником, и все его притязания потеряют смысл, ибо будут разновидностью инцеста.

Хотя, обдумывая эту мысль, я прихожу к выводу, что и попытка инцеста не остановит страстного, обаятельного Блейза. Надо будет просто поговорить с ним, как мужчина с мужчиной, и расставить все точки над i, вот и всё. Если он, такой молодой, сумел стать деканом Дома Гриффиндор, к которому я отношусь с тайным, глубоко скрытым уважением, значит, он достаточно умён, чтобы понять - со мной у него ничего не выйдет.

Да, но я же сам начал эту игру с огнём, напившись, волей-неволей, шампанского, потому, что никакого другого алкоголя преподавателям и выпускникам не предложили, подошёл к нему и шутливо спросил:

- Блейз, Вы умеете танцевать менуэт?

К счастью, он не умел или притворился.

Но я, вместо того, чтобы уйти, спросил торопливо:

- Ну, хоть вальс Вы танцуете?

- А что, Северус, приглашаете?

Не успев подумать, я выпалил:

- Да.

- Я согласен. Идёмте?

И мы танцевали вальс на глазах у всей Школы, преподавателей, выпускников, изумлённых допущенных на бал пяти-, шести- и семикурсников, он вёл в танце, крепко обхватив меня за талию, но его рука постоянно сползала ниже, и тут я спросил:

- А как же жена?

- О, эти женщины, от них одни хлопоты - стоит только раз войти к жене в спальню, и она беременеет, вот я и входил дважды.

- Не думаю, что Ваша жена, Блейз, довольна таким Вашим поведением. А почему Вы не предохранялись?

- Я делал всё возможное, махал палочкой, выучил даже запрещённое черномагическое заклинание на отсутствие зачатия, но…

- То есть, женой Вы, попросту говоря, не пользуетесь.

- А Вы шутник, Северус, хотя да, надо признать, я пользуюсь услугами мужчин, как и Вы.

- Наши случаи разнятся - ведь Вы, Блейз, говорите о мужчинах во множественном числе, в то время, как у меня один мужчина - мой супруг.

- Да, я читал о Вашем Венчании с профессором Люпином, но, может, стоит немного разнообразить меню?

- Я Вас не понимаю, Блейз, - сказал я, хотя прекрасно понимал, к чему он клонит, но хотел услышать не намёк, а… да, что-то большее, чтобы потом гордо отказаться, но Забини ответил только:

- Не притворяйтесь, Северус, - при этом он огладил мой зад, - Вы всё прекрасно поняли. Но сейчас мы все разъезжаемся, кто куда, так, что давайте отложим нашу, надеюсь, и для Вас, Северус, увлекательую тему до конца августа, когда мы все вновь окажемся в альма матер.

- У меня к Вам, профессор Забини, только один вопрос - используете ли Вы для своих утех магглов?

Блейз так гневно сверкнул на меня глазами, что я только подивился, как умело копирует он мой фирменный, устрашающий студентов, взгляд. И когда он только сумел научиться?

- На самом деле не подумайте, профессор Снейп, - говорил Блейз, когда после тура вальса мы возвращались к преподавательскому столу, - что я меняю свои предпочтения, как делал это покойный лорд Малфой, нет, я завожу длительные романы, и и за шесть лет у меня было только два партнёра. Подумайте об этом на летнем досуге.

Помню, Рем только посмотрел на меня косо, но ничего не сказал. Однако в ночь после бала он напился до чертей, в одиночку, закрывшись серьёзными заклинаниями в своём кабинете. Мне с утра понадобилось снимать целую паутину опасных проклятий и заклинаний, чтобы споить ему весь запас Антипохмельного зелья, бывшего в то время в лаборатории, чтобы он, хотя бы, начал узнавать меня и издавать подобие членораздельных звуков.

Когда Рем окончательно пришёл в себя, он пошёл в спальню, закрылся в ней и вышел только из гардеробной, чистый, свежевыбритый, но с совершенно ясными признаками пьяной ночи на лице, поздоровался со мной, подождал, пока я приму ванну, вымою волосы и вообще приведу себя в надлежащий вид. Затем, посмотрев на маггловские часы - прошлогодний рождественский подарок Рема, я сказал:

- Рем, мы уже опоздали на завтрак.

На что он ответил:

- А я и не на завтрак собирался, а аппарировать к себе. Сундуки уже собраны Линки.

Я, честно, растерялся потому, что никогда не видел… такого Рема - собранного, решительного, колючего до такой степени, что нельзя просто подойти и обнять его, но я, пропарывая собственное тело этими отравленными иглами ревности, смог преодолеть расстояние между нами и начал медленно целовать его лицо, шею, руки. И он сдался, услышав мой стон от его ответного поцелуя, и сняв на ходу шоссы с себя и меня, а он подхватил меня на руки, как пушинку, с рычанием овладел мной прямо на ковре возле каминной решётки, достаточно грубо, выпустив немного больше, чем нужно, своего зверя на свободу. Он буквально заставил меня кончить ему в ладонь и на пальцы, которые он тут же, словно позабыв обо мне, начал тщательно вылизывать, рыча:

- Мой, только мой, слышишь, Север? Иначе я убью нас обоих.

И я поверил ему в то мгновение. И был благодарен даже за такую, звериную, какую-то слишком жёсткую любовь.

- Мой, только мой, - повторял я, как зачарованный вслед за Ремом.

Так мы и помирились, и я узнал, что Ремус чрезвычайно ревнив, что он - вожак нашей маленькой стаи, хотя доминантой, как ни странно, за обедом в Большом зале Рем сообщил оставляет меня, руководствуясь принципами, что я знаю больше о магии, нежели он, к тому же я - человек, а он - нелюдь.

Вот в таком, достаточно сумбурном состоянии, мы и аппарировали в апартаменты на самом севере Шотландии - «Скотланд-Ярд».

Глава 3.

Место выбирал я потому, что от Лондона после пасхальных каникул у меня осталось только впечатление постоянного «вытряхивания пыли» Ремом из меня, а также собственное еженощное пьянство с обязательным Антипохмельным зельем, которое я тогда и научился употреблять для кайфа, немного не по прямому назначению.

В общем, Лондон на всё лето - такая идея пришлась мне не по вкусу, и мы, как и в прошлом году, решили немного постранствовать по угодьям. Я летал над волнами, нарочито низко, задевая их пенные гребни носками туфель и радуясь множественным брызгам, которыми они окатывали меня, таким образом и получая редкостное, изысканное удовольствие, и избавляясь от наскучивших вдруг объятий Рема, который наблюдал за мной с балкона, опоясывающего апартаменты, потягивая сложнейшие коктейли, которые готовили домовые эльфы ещё для Гарри.