Танцующая на гребне волны - Уайт Карен Страница 21

– Когда ее перестроили?

Тиш самодовольно улыбнулась, напоминая мне учительницу математики, кем она какое-то время была.

– За перестройку заплатил Энсон Додж в восьмидесятые годы девятнадцатого века в память своей покойной жены. Она похоронена под алтарем. – Тиш кивнула в направлении алтаря. – Конечно, церковь сравнительно новая, в отличие от кладбища. Самая старая могила, которую мы здесь нашли, от тысяча восемьсот третьего года.

Я ненадолго закрыла глаза, ощущая мир этого святого места и тепло солнца, осветившего мое лицо радугой красок. Если бы я могла выбрать место, где бы я желала быть похороненной, то это на здешнем кладбище, под сенью этой безмятежной колокольни. Повернувшись к Тиш, я сказала:

– Похоже, здесь нам нужно будет документировать множество могил.

– Кладбище уже довольно хорошо документировано. Наша задача будет в основном записывать семейные фамилии, так что если мы найдем где-то на другом кладбище на острове те же фамилии, легче будет провести сверку. К счастью, некоторые захоронения со старых кладбищ на плантациях были перенесены сюда. Но боюсь, что многие еще там остаются.

– А кто-нибудь еще занимался поисками?

– Конечно, и было найдено много опознанных и неопознанных могил. Но я думаю, найдутся и еще многие. Я высказала предложение, чтобы, если мне удастся найти какие-то доказательства существования еще необнаруженных кладбищ, Институт археологии Джорджии предоставит нам новое оборудование для их обследования. Что-то вроде переносных рентгеновских аппаратов, как я понимаю. – Она пожала плечами. – Мне не нужно знать, по какому принципу они действуют – только как с ними работать.

Она сделала мне знак следовать за собой и направилась к двери.

– Примерно год назад один исследователь Гражданской войны с металлоискателем обнаружил останки солдат-северян на Фолли-Бич, это мне и подало идею. Я думаю, земля таит еще много секретов, и нужна только еще одна решительная женщина – или две, – она указала на меня движением подбородка, – чтобы их обнаружить.

Мы прошли между деревянными скамьями с аккуратно уложенными в мешочки на спинках текстами гимнов. Красный ковер заглушал наши шаги. Я шла медленно, прислушиваясь к звукам, которые, мне казалось, я могла иногда услышать за шумом повседневной жизни, но в этой церкви было тихо. Однако покой мой был скоро нарушен, когда я поняла, что Тиш ведет нас тем же путем, каким мы пришли, обратно на кладбище, где яркий солнечный свет выбирал себе места, освещая только то, что хотел.

Тиш вручила мне блокнот и достала из коробки карандаш.

– Вот, возьмите. Я думаю, если вы пойдете по этой стороне, а я начну с противоположной, мы встретимся посередине как раз ко времени ланча. И отмечайте, если обнаружите что-то слишком стершееся, чтобы его прочитать. Мы вернемся сюда с бумагой и мелками, посмотреть, не удастся ли нам прочитать это таким образом.

Я оглянулась вокруг, глядя на извивающиеся тропинки, на то, как они то изгибались, то распрямлялись, а потом, казалось, вообще исчезали, и на заросли деревьев и кустарников.

– Если вы заблудитесь, у вас есть мой телефон. Позвоните или крикните, я буду неподалеку, – сказала Тиш, как будто прочитав мои мысли.

– Конечно, – сказала я, наблюдая за тем, как пожилой человек в сандалиях и носках с большой камерой на шее вошел в главные ворота с женщиной в зеленых брюках и белых кедах. Они медленно шли в моем направлении, и я почувствовала странное облегчение, что буду не одна среди мертвецов. Я не верила в привидения, но было в этом пропитанном ароматом воздухе что-то такое, что мне казалось, если бы я быстро повернула голову, то я бы это увидела.

Тиш, помахав мне, ушла. Достав карандаш, я написала в блокноте «страница 1» и подчеркнула тремя чертами, прежде чем наклониться над первой группой надгробий и начать читать. Я голыми руками счищала плесень и лишайники с вросших в землю плит в тени деревьев, пока у меня не заболела спина. Пальцы и лицо у меня перепачкались. Могилы маленьких детей и молодых людей, чьи захоронения были украшены флажками, вызывали у меня слезы. Они родились на острове, но умерли далеко от этих мест на полях сражений в Пенсильвании и Виргинии. Некоторым было немногим больше шестнадцати.

Я снова и снова записывала одни и те же фамилии: Куперы, Кинги, Батлеры, Гамильтоны, Уилли – это были фамилии, а иногда и полные имена. Когда-то они доминировали на острове, поэтому было естественно, что они между собой переженились. Записывая имена и даты, я воображала себе их семейные связи в виде переплетенных длинных ветвей дерева, так что трудно было определить, где начиналась одна и заканчивалась другая.

Пот попал мне в глаза. Я выпрямилась, растирая плечи. Мои сандалии и ноги стали коричневыми. Хотя перед церковью ярко зеленела трава, большая часть кладбища была покрыта смесью песка и грязи и перегнившими дубовыми листьями.

Я поняла, что совершенно одна. Забредшая на эту часть кладбища почти вместе со мной семья из четырех человек теперь скрылась из виду. Меня обдало холодным потом. Я пошла по тропинке, пытаясь сообразить, где я, но почувствовала, что безнадежно заблудилась. Как нарочно, мне вспомнился рассказ одного из моих братьев о двух американских туристах – они заблудились в Версале и каким-то образом перенеслись в эпоху Марии-Антуанетты…

Тревога толкала меня вперед, заставляя ускорять шаг. Я свернула с тропинки, подумав, что узнаю высокий памятник, а от него выйду к церкви. Торопясь, я зацепилась за низкую железную ограду и чуть не упала. Я остановилась, тяжело дыша.

Прижав руки к груди, словно это могло помочь мне набрать больше воздуха в легкие, я осмотрелась. Из травы, наподобие каменного сада, поднимались около полутора десятков надгробий. Некоторые были очень старые, выцветшие и в трещинах. Поближе было несколько новых и светлых. Мой взгляд привлекли три могилы в сторонке от всех остальных, одна большая и две маленьких. Я перешагнула ограду и пробралась к ним, в самый конец участка. Что-то в их отдельном расположении казалось неправильным: этим трем на отшибе здесь как будто было не место.

Я медленно опустилась на колени перед большой плитой, разбирая слова, выбитые на мраморе почти две сотни лет тому назад.

Вкус скорби, сухой пустоты и горького дыхания наполнил мой рот. Пошатнувшись, я опустилась на пятки, как будто заснула и, проснувшись, оказалась в чужой стране, не понимая, куда ведут дороги и на каком языке я должна говорить. Неохотно я опустила руку, кончиками пальцев касаясь букв и цифр, и повернулась к двум другим могилам. Они были крошечные, примерно в одну треть от первой. И на пожелтевшей поверхности были вырезаны только несколько коротких строк.

и

Я встала и попятилась. Оставаться возле могил я не могла и в то же время была не в состоянии отвести от них взгляд. Меня мучило непонимание происходящего, потом внезапно накатил приступ головокружения – я словно куда-то падала и вместе с тем летела… Я старалась сосредоточиться на деревьях, земле, металлической цепи ограды – знакомых, узнаваемых и понятных вещах.

Остановившись, я заметила, что уронила блокнот и карандаш. Чтобы не дать сердцу возобладать над разумом и совсем не потерять способность соображать, я медленно наклонилась поднять их и оказалась перед самой свежей могилой в ограде.

Памятник стоял отдельно – так ребенок для сохранности откладывает поодаль любимую игрушку. Гранит розовел в проникающих сквозь кроны дубов солнечных лучах. На нем лежали увядшие розы и – с другой стороны – венок с выцветшей желтой лентой, где было заметно слово «дочь». Я медленно прочитала надпись.