Р. Дж. Гэдни - Говорит Альберт Эйнштейн Страница 3

Глава 2

– Голова, что за голова такая! – надрывается двадцатиоднолетняя Паулина Эйнштейн. – Какой кошмар!

– Прекрасная головка, – успокаивает ее Герман Эйнштейн, щурясь сквозь пенсне, опасно балансирующее на носу чуть выше его моржовых усов. – У нашего маленького Авраама чудная головка.

– Она вся перекошена.

– Никто тут не перекошен, Паулина.

– Ты только посмотри на этот череп, Герман.

– Все нормально.

– Нет, не нормально. Смотри, какой угловатый затылок.

Пара умолкает. Комнату заполняют звуки города.

Ульм – оживленный швабский город на юго-западе Германии – расположился вдоль левого берега Дуная и славится готическим собором со 162-метровым шпилем, прозванным der Fingerzeig Gottes, Перст Господень, – самым высоким в мире. В 1763 году на здешнем органе играл сам Моцарт.

На узких, извилистых, мощенных булыжником улочках, по обеим сторонам которых тянутся фахверковые постройки, царит оживленное движение: лошади, телеги с углем и небольшие свистящие паровые машины. Все это пронизывает тяжелый дух теплого конского навоза.

Квартира Эйнштейнов на Банхофштрассе находится в двух шагах от железнодорожного вокзала. Даже Восточный экспресс по маршруту Париж – Константинополь, Der Blitzzug, стал делать в Ульме плановые остановки.

Герман Эйнштейн покручивает усы. Затем подходит к зеркалу и аккуратно приглаживает волосы.

– Я долго думал, как назвать ребенка. Все же наша семья – часть еврейской диаспоры. Поэтому я выбрал имя, которое означает «благородный и умный».

– И какое же?

– Альберт. Альберт Эйнштейн.

Туманным утром 15 марта 1879 года, на следующий день после рождения Альберта, в нанятой пролетке мать, отец и их новорожденный сын приезжают в бюро регистрации рождений города Ульма. Герман, нарядившийся по такому поводу в тонкий черный костюм индивидуального пошива с узким галстуком, завязанным на бант, как подобает бывшему совладельцу компании по производству перьевой набивки для перин «Израэль и Леви», и Паулина с крошкой Альбертом на руках торжественно предстают перед регистратором. Праздничный наряд Паулины включает украшенный лентами капор, корсет на косточках и пышную юбку со складками и драпировкой.

Родители производят впечатление преуспевающей четы.

Впрочем, два года назад перинное производство приказало долго жить, и сейчас Герман всерьез задумался о новом деле со своим младшим братом, Якобом.

ЭТО МОИ РОДИТЕЛИ: ГЕРМАН И ПАУЛИНА

Якоб – дипломированный инженер – делает ставку на электротехническую область, видя за ней будущее. Без коммерческой хватки Германа тут не обойтись. К тому же отец Паулины – богатый хлеботорговец – обеспечит это предприятие связями по всему Вюртембергу. Если все пойдет как по маслу, Герман, заручившись финансовой поддержкой родни, сможет открыть в Мюнхене Elektrotechnische Fabrik J. Einstein & Cie[1] – мастерскую по производству электрооборудования.

Регистратор, выписав свидетельство о рождении, зачитывает его вслух:

– Номер двести двадцать четыре. Город Ульм, пятнадцатого марта тысяча восемьсот семьдесят девятого года. Сегодня торговец Герман Эйнштейн, проживающий в Ульме, Банхофштрассе, сто тридцать пять, иудейского вероисповедания, лично известный, предстал перед нижеподписавшимся регистратором и заявил о рождении ребенка мужского пола, нареченного Альбертом, в Ульме, по его месту жительства, от жены Паулины Эйнштейн, урожденной Кох, иудейского вероисповедания, марта четырнадцатого числа тысяча восемьсот семьдесят девятого года, в одиннадцать часов тридцать минут утра. Прочел, подтвердил и подписал: Герман Эйнштейн. Регистратор: Хартман.

Теперь все официально.

В конце церемонии регистратор, взглянув на ребенка, изображает дежурную улыбку. Но Паулина спешно прикрывает несуразную детскую головку. Молодая мать терзается угрызениями совести из-за того, что произвела на свет такое нелепое существо.

В ВОЗРАСТЕ ОКОЛО ДВУХ ЛЕТ

В тот же день новорожденного осматривает патронажный врач.

Паулина разговаривает с ним шепотом:

– Головка, головка очень большая. У Альберта аномалия.

– Ну что вы, не стоит делать поспешных выводов, – отвечает доктор. – Крупный череп может быть унаследован от матери или от отца. Уверяю, размер и форма черепа никак не влияют на интеллектуальные способности человека. Тем не менее большая голова может быть признаком внутричерепных заболеваний. Мы измерим окружность головки Альберта и будем регулярно отслеживать ее изменения. Но должен вас заверить, пока я не вижу поводов для беспокойства. Интеллектуальные способности Альберта будут в пределах нормы.

– В пределах нормы?

– Да. В пределах нормы.

Паулина в оба глаза следит за развитием Альберта, но свои опасения по поводу его здоровья доверяет только Герману, а сама уповает на Господа Всемогущего, чтобы ее ребенок не оказался eine Laune der Natur – ошибкой природы.

– Моя новая игрушка, моя новая игрушка, – радуется Альберт, увидев 18 ноября 1881 года новорожденную сестренку Марию, которую в семье стали звать Майей. – Но где же у нее колесики?

В Мюнхене семья Эйнштейн вкусила все прелести буржуазной жизни, сперва поселившись в арендованном доме на Мюллерштрассе, 3, а затем переехав в дом с просторным садом по Ренгервег, 14.

– Альберт говорит не так бойко, как другие дети, – жалуется Паулина приехавшей погостить старшей сестре Фанни. – Почему он все повторяет дважды?

Паулина вышивает на скатерти слова «Sich regen bringt Segen» – «Где труд, там и счастье».

– Моя новая игрушка, – медленно произносит Альберт. – Но где же колесики?

– Вот, теперь видишь, Фанни?

– Может, он просто пытливый.

– Пытливый. Пытливый. Мне не нужен пытливый ребенок. Мне нужен нормальный.

– Будет хуже, если он не услышит от тебя ни одного доброго слова. Замкнется в себе. А ты так и не узнаешь, какой он на самом деле.

– Все я знаю. Если так пойдет и дальше, никакого проку из него не выйдет.

– А еще кто-нибудь так думает?

– Конечно. Даже экономка говорит, что Альберт Schwachkopf [дурачок]. Постоянно что-то бормочет себе под нос.

Альберт смотрит на мать, потом на тетку и улыбается. Шевелит губами. Мычит. Пускает слюни. Произносит что-то невразумительное.

– Что ты хочешь сказать, Альберт? – спрашивает его мать.

По подбородку стекает слюна. Ребенок топает левой ногой.

– Не пускай слюни! – сердится мать. – Видишь, Фанни. Он совсем не такой, как другие дети. Права экономка.

Он неловко встает на ножки. Сосредоточенно делает каждый шаг, балансируя пухлыми ручонками.

– Земля дрожит у меня под ногами. Ein Erdbeben. Землетрясение. Wunderschön![2]

– Сыграй что-нибудь на пианино, – просит Фанни сестру. – Ты писала, что ему нравится, когда ты музицируешь.

Молодая мать направляется к инструменту, Альберт ковыляет за ней по ковру.

Паулина выбирает Моцарта.

Как зачарованный, Альберт смотрит на мать, играющую Сонату для фортепиано до минор, K. 457.

– Не останавливайся, мамочка. Давай, давай, давай.

– Не могу же я до конца своих дней для него играть, – причитает Паулина.

– А может, из него выйдет пианист, – возражает Фанни.

Вечером того же дня отец декламирует Шиллера.

Альберт вжимается в колени отца, завороженный его голосом.

«Нет случайностей. Что в мире / мы все считаем случаем слепым, / то рождено источником глубоким…»

«Только тот, кому хватает терпения довести до совершенства самое простое, сможет овладеть мастерством исполнения сложного»…

«Человек играет только тогда, когда он в полном значении слова человек, и он бывает вполне человеком лишь тогда, когда играет».

Или из Гейне: «Там, где книги жгут, / Там и людей потом в огонь бросают».

И: «Каждый отрезок времени – это сфинкс, который кидается в пропасть, как только разгадана его загадка».

И еще: «У римлян, наверное, не осталось бы времени для завоевания мира, если бы им сначала пришлось изучать латынь».

Альберт смотрит на отца с восхищенной улыбкой.

В доме по Ренгервег, 14, частенько собираются родственники Эйнштейнов и Кохов не только со всех концов Германии, но даже из Северной Италии.

На заднем дворе без умолку галдят дети, в том числе двоюродные сестры Альберта – Эльза, Паула и Гермина, дочери Фанни. Тетя Фанни замужем за Рудольфом Эйнштейном, текстильщиком из Хехингена. А Рудольф – сын Рафаэля, дядюшки Германа Эйнштейна. И тот и другой род очень гордятся этим запутанным клубком родственных связей. Юный Альберт без труда запоминает имена многочисленной родни.

Однако приятнее всего ему проводить время наедине с самим собой. Порой кажется, что его тело и разум существуют отдельно друг от друга. Одна гостья замечает, что для мальчика он слишком замкнут. Альберт широко раскрывает карие глаза. Сторонние наблюдатели отмечают, что такие темные, тусклые глаза бывают только у слепых.