Джон Бойн - Незримые фурии сердца Страница 4

– Как думаешь, он смог бы найти работу и для меня? Может, что-нибудь в конторе.

Шон отвел взгляд и прикусил губу.

– Не знаю, – проговорил он. – Не буду лукавить, мне бы не хотелось его просить, потому что он уже постарался найти место мне, хоть сам там без году неделя.

– Да, конечно, я не подумала, – сказала мать. – Ведь я и сама могу туда сходить, если ничего другого не подвернется. Сооружу и повешу на шею плакат: «Честная девушка ищет работу. Где-то через полгодика понадобится отпуск». Что, шутка неудачная?

– Пожалуй, тебе нечего терять.

– Как по-твоему, в Дублине много работы?

– Я уверен, место ты будешь искать недолго. Ты же такая… такая…

– Какая?

– Симпатичная. – Шон поежился. – А работодателям это нравится, правда? Уж продавщицей-то всегда станешь.

– Продавщицей… – задумчиво покивала мать.

– Да, продавщицей.

– Наверное, я смогла бы.

Три утенка

На мамин взгляд, Джек Смут и Шон Макинтайр отличались как небо и земля, и было странно, что они такие добрые друзья. Шон – дружелюбный и открытый почти до глупости, Смут – мрачный, замкнутый и, как выяснилось, склонный к затяжным периодам раздумий и самокопания, порой ввергавшим его в безысходность.

– Мир ужасен, – поделился он с матерью через пару недель их знакомства. – Нам крупно не повезло, что мы появились на свет.

– Однако солнышко-то светит, – улыбнулась мама. – Уже что-то.

По приезде в Дублин Шон заерзал на сиденье, уставившись на незнакомые улицы, невиданно широкие и тесно застроенные домами. Едва автобус остановился на набережной Астон, он тотчас схватил свой чемодан с багажной полки и потом нетерпеливо ждал, когда передние пассажиры соберут свои вещи. И вот наконец он выбрался наружу и стал беспокойно озираться, но вскоре расплылся в счастливой улыбке, на другой стороне улице увидев человека, который вышел из небольшого зала ожидания, соседствовавшего с универмагом «Макбирни».

– Джек! – завопил Шон, чуть не поперхнувшись от радости встречи с другом, который был на год-другой старше его. Пару секунд они, ухмыляясь, смотрели друг на друга, потом обменялись крепким рукопожатием, а затем Смут, пребывавший в редком веселом настроении, сорвал с Шона кепку и ликующе подбросил ее в воздух.

– Ты все-таки это сделал! – крикнул он.

– А ты во мне сомневался?

– Слегка. Вдруг, думаю, буду тут стоять как О'Донованов осел.

Мама, уже отдышавшаяся после автобусной духоты, подошла к ним ближе. Не ведая о плане, созревшем где-то между Ньюбриджем и Рэткулом, Смут не обратил на нее внимания и продолжил разговор с другом:

– А что твой отец? Ты…

– Джек, это Кэтрин Гоггин. – Шон показал на мать, старавшуюся быть как можно неприметнее. Смут недоуменно уставился на нее.

– Привет, – сказал он не сразу.

– Мы познакомились в автобусе, – пояснил Шон. – Сидели рядом.

– Ах вон что. Приехала навестить родных?

– Не совсем, – ответила мать.

– У Кэтрин возникли небольшие сложности, – сказал Шон. – Родители бесповоротно выгнали ее из дома, вот она и решила попытать счастья в Дублине.

Смут подпер языком щеку и задумчиво покивал. Мать легко представила, как на фабричном дворе этот темноволосый (полная противоположность Шону) широкоплечий крепыш таскает пивные бочки, пошатываясь от одуряющей вони хмеля и ячменя.

– Пытаются многие, – наконец сказал он. – Шансы, конечно, есть. У кого не выходит, те отправляются за море.

– В детстве мне было видение, что если когда-нибудь я ступлю на корабль, он потонет и я вместе с ним, – на ходу сочинила мать, ибо никакие видения ее не посещали, и она придумала небылицу ради исполнения их совместного с Шоном плана. Раньше-то она ничуть не боялась, пояснила мне мама, но теперь перспектива остаться одной в большом городе ее пугала. Смут ничего не ответил, только одарил ее презрительным взглядом.

– Ну что, пошли? – обратился он к Шону и, засунув руки в карманы пальто, кивнул матери – мол, бывай здорова. – Заглянем на квартиру, а потом где-нибудь перекусим. За весь день я съел только сэндвич и готов умять небольшого протестанта, если его слегка приправят подливой.

– Отлично. – Подхватив чемодан, Шон двинулся вслед за другом, а за ним хвостом пристроилась мать – этакий выводок взволнованных утят. Через пару шагов Смут оглянулся и нахмурился, Шон и мать остановились и поставили чемоданы на землю. Глянув на них как на чокнутых, Смут зашагал дальше, и пара тотчас продолжила движение. Смут развернулся и недоуменно подбоченился.

– Я чего-то не понимаю? – спросил он.

– Послушай, Джек, бедолага одна на всем белом свете, – сказал Шон. – Работы нет, денег в обрез. Я обещал, что пару дней, пока не осмотрится, она поживет у нас. Ты же не против, нет?

Смут молчал, на лице его отразилась досада, смешанная с возмущением. Может, сказать, что все в порядке, дескать, она никого не хочет обременять, и распрощаться? – подумала мать. Но Шон был так добр к ней, и потом, куда еще ей идти? Она даже не знает, в какой стороне центр города.

– Вы уж сто лет как знакомы, верно? – сказал Смут. – Разыгрываете меня?

– Нет, Джек, мы познакомились в автобусе, честное слово.

– Погоди-ка… – Смут сощурился на мамин живот, уже заметно округлившийся. – Ты… того, да?

Мама закатила глаза:

– Пожалуй, дам объявление в газету, раз уж нынче мой живот вызывает столь жгучий интерес.

– Вот оно что. – Смут помрачнел. – Это как-то связано с тобой, Шон? И ты притащил сюда свою проблему?

– Да нет же! Говорю, мы только-только познакомились. В автобусе оказались рядом, больше ничего.

– И я уже была на пятом месяце, – добавила мама.

– Коли так, зачем нам эта обуза? – И Смут кивнул на ее левую руку: – Кольца-то, вижу, не имеется.

– Нет, и теперь вряд ли появится, – ответила мать.

– Решила захомутать Шона, да?

Мать задохнулась от смеха и обиды.

– Вовсе нет. Сколько тебе повторять, что мы только что познакомились? Я не кладу глаз на тех, с кем разок прокатилась в автобусе.

– Однако легко просишь их об услуге.

– Джек, она совсем одна, – тихо сказал Шон. – Мы же с тобой знаем, каково это, правда? Я думаю, капля христианского милосердия нам не повредит.

– Да пошел ты со своим Боженькой! – окрысился Смут, а мать, хоть и сильная духом, побледнела, ибо у них в Галине к такому богохульству не привыкли.

– Всего на пару дней, – не унимался Шон. – Пока она что-нибудь не подыщет.

– Да квартира-то совсем крохотная, рассчитана на двоих, – упавшим голосом сказал Смут. Он долго молчал, потом пожал плечами и уступил: – Ладно, идем. Похоже, мое мнение никого не интересует, и я покоряюсь. На пару дней, говоришь?

– Не дольше, – кивнула мама.

– Пока не устроишься?

– И тотчас съеду.

Смут хмыкнул и, не оглядываясь, зашагал вперед. Мать понимала, что в иных обстоятельствах друзья шли бы рядом, неумолчно болтая о доме и пивоварне. Но теперь Смут выказывал свое неудовольствие, чем расстроил Шона до крайности.

Квартира на Четэм-стрит

На мосту через Лиффи мать, перегнувшись через перила, посмотрела на грязный зеленовато-бурый поток, столь целеустремленно спешивший к Ирландскому морю, словно желал как можно скорее распрощаться с церковниками, пабами и политикой. Учуяв смрад, мама скривилась и заявила, что этой реке далеко до чистых вод Западного Корка.

– В наших ручьях можно мыть голову, – сказала она. – Многие так и делают. По субботам братья мои ходили на ручей, что течет на задах нашей фермы, и одним куском мыла вшестером так отмывались, что сияли как новенькие. Однажды там застукали Мэйси Хартуэлл, которая за ними подглядывала, и папаша выпорол мерзавку – за интерес к мужским причиндалам.

– Интерес, он всегда обоюдный. – Смут выплюнул и затоптал окурок.

– Прекрати, Джек, – одернул друга Шон, и мать растроганно подумала, что не хотела бы стать причиной искреннего огорчения, прозвучавшего в его голосе.

Смут слегка устыдился:

– Да шучу я.

– Ха-ха, – откликнулась мама.

Смут покачал головой и зашагал дальше, а мать разглядывала столицу, о которой столько слышала. Тут, говорили, засилье шлюх и атеистов, а на деле город очень похож на Голин, только машин больше, дома выше и народ одет лучше. Правда, на родине сплошь работяги с женами и детьми. Нет богатых и нет бедных, и жизнь стабильна, ибо одни и те же сотни фунтов ходят по неизменному кругу: с фермы в бакалею, из конверта с жалованьем – в пивную. А здесь вон щеголи с ухоженными усиками, одетые в темные костюмы в узкую полоску, разряженные дамы, докеры и матросы, продавщицы и железнодорожники. Вон к Четырем судам поспешает адвокат в черной поплиновой мантии, парусом вздувшейся под ветром, грозящим сорвать белый завитой парик. А навстречу ему выписывают кренделя два молоденьких хмельных семинариста, следом топают совершенно черный малыш и – вот уж невидаль! – мужик в женском платье. Эх, заснять бы их! В Западном Корке все бы очумели! На перекрестке мать глянула вдоль О'Коннелл-стрит и посредине ее увидела высокую дорическую колонну, увенчанную гранитной статуей, надменно задравшей нос, дабы не чуять вони своих подданных.