Энн Пэтчетт - Свои-чужие Страница 6

А взглянув вверх, заметил, что свет меняется. Надо бы сказать Фиксу, что ему пора домой и вообще хватает хлопот и со своими детьми. Он вошел в дом и стал искать ванную. Прежде чем нашел, два раза по ошибке чуть не вломился в стенной шкаф. В ванной, прежде чем выйти, бросил в лицо несколько пригоршней холодной воды. Напротив оказалась еще одна дверь. Откуда их столько взялось в небольшом вроде бы доме? Он повернул ручку, вошел и оказался в тускло освещенной комнате. Занавески были задернуты. Это была детская, причем для девочки: розовый ковер, розовые обои с толстенькими кроликами. Она была чем-то похожа на детскую в его собственном доме, которую Холли делила с Джанетт. В углу Казинс увидел двуспальную кровать, а на ней – трех спящих девочек, они переплелись ногами, запутались пальцами друг у друга в волосах. А Беверли Китинг, стоявшую с младенцем на руках у пеленального столика, заметил не сразу. Она посмотрела на Казинса, и по лицу ее скользнула улыбка припоминания.

– Я вас знаю.

Она – или ее красота – опять ошеломили его.

– Извините, – сказал он и взялся за ручку двери.

– Да их не разбудишь. – Она показала подбородком на спящих девочек. – По-моему, они перепились. Я их по одной перетащила сюда, и никто не проснулся.

Он подошел поближе и взглянул на девочек – самой старшей было не больше пяти. И поневоле залюбовался видом спящих детей.

– Тут и ваша есть?

Все три девочки были немного похожи. И ни одна не напоминала Беверли Китинг.

– Моя – в розовом платье, – ответила она, всецело занятая подгузником, который держала в руках. – А две другие – ее двоюродные сестры. – Беверли улыбнулась ему. – Разве вам не поручили заниматься напитками?

– Спенсер оставил свой пост, – сказал Казинс, хотя его спросили не об этом. Он не помнил, когда в последний раз так волновался – раньше такого не случалось ни перед присяжными, ни перед подсудимыми, и уж точно не случалось перед женщиной с подгузником в руках. Казинс снова взглянул на нее – Ваш муж попросил найти ребенка.

Поправив на девочке платье, Беверли подняла ее над столом:

– Ну, вот она и нашлась. – И потерлась носом о ее носик, отчего девочка улыбнулась, а потом зевнула. – Кое-кому давным-давно пора спать.

Беверли повернулась было к кроватке, но Казинс сказал:

– Пока не уложили, дайте ее мне на минутку. Фиксу покажу.

Беверли Китинг слегка склонила голову набок и как-то странно поглядела на него:

– Зачем это она вдруг понадобилась Фиксу?

Все сошлось в тот миг – ее бледно-розовые губы в розовой полутьме комнаты, закрытая дверь, хоть он и не помнил, что закрывал, аромат духов, неведомым образом сумевший пробиться сквозь знакомый запах испачканных пеленок. А Фикс просил принести ему дочку или всего лишь найти ее? Да какая разница. И он ответил, что не знает, а потом шагнул к ней – к сиянию, которое, казалось, испускало ее желтое платье. Протянул руки, и она с ребенком вместе вступила в их кольцо.

– Ну, берите же, – сказала она. – У вас дети есть? Но в следующий миг оказалась совсем близко и подняла к нему лицо. Перехватывая, он подсунул одну руку под спину девочки, и рука сама собой оказалась под грудью ее матери. Беверли родила меньше года назад, и Казинс, хоть и не знал, как она выглядела раньше, представить себе не мог, что можно выглядеть лучше. Тереза совершенно за собой не следила. И говорила, что это невозможно, когда рожаешь одного за другим. Может, познакомить их, чтобы жена на живом примере могла убедиться: если постараться, то очень даже возможно? Да ну ее. Ему совершенно не хотелось знакомить Терезу с Беверли Китинг. Свободной рукой он обхватил ее за спину, ощутил под пальцами молнию платья. Джин с апельсиновым соком – поистине колдовское зелье. Девочка покачивалась между ними, и он поцеловал Беверли. Вот, значит, как повернулся сегодняшний день. Закрыв глаза, он длил поцелуй, пока тот электрический разряд, который проскакивал меж ними там, на кухне, не пробежал дрожью по хребту. Свободной рукой Беверли обвила его талию, кончик ее языка скользнул меж его зубов. Произошло что-то почти неуловимое. Он почувствовал это, но она отступила. Девочка осталась на руках у Казинса, потом, покраснев от натуги, заверещала пронзительно, но коротко, а потом икнула и приникла к Казинсу.

– Так мы ее задавим, – засмеялась Беверли и наклонилась к детскому личику. – Ты уж извини нас.

Он держал ребенка на руках – знакомая невесомая тяжесть. Беверли взяла с пеленального стола мягкую тряпочку и вытерла Казинсу губы.

– Помада, – сказала она и, подавшись вперед, снова поцеловала его.

– Ты… – начал он и осекся: так много всякого теснилось в голове, что трудно было выбрать что-нибудь одно.

– Я пьяная, – сказала она и улыбнулась. – Пьяная, вот и все. Неси ребеночка Фиксу. И скажи, что я приду через минуту. – И наставила на него палец. – А о прочем убедительная просьба не распространяться, – и снова засмеялась.

Казинс наконец осознал то, о чем начал догадываться с первой минуты, как только увидел ее – когда она заглянула на кухню и окликнула мужа. С этой минуты началась его жизнь.

– Иди, – сказала Беверли.

Она отпустила ребенка. Прошла в другой конец комнаты и принялась устраивать поудобней спящих девочек. Он еще минуту простоял у закрытой двери, не сводя глаз с Беверли.

– Что? – спросила она уже безо всякой игривости.

– Замечательный вышел праздник, – сказал Казинс.

– Не то слово.

У Фикса был лишь один резон послать его на поиски ребенка – Казинса никто из гостей не знал и, значит, ему было легче и проще пробиваться сквозь толпу. Казинс понял это только в ту минуту, когда все дружно уставились на него. Тонкая, как прутик, и даже загаром схожая с древесной корой женщина шагнула навстречу и, вскричав: «Вот она!» – наклонилась поцеловать обрамлявшие личико ребенка золотистые кудряшки, оставив на лбу у девочки след от губной помады. Ойкнула и пальцем попыталась стереть пятно, отчего малышка сморщилась, готовясь заплакать.

– Простите. – Женщина взглянула на Казинса и улыбнулась ему. – Фиксу не говорите, что это я, ладно?

Ему было нетрудно пообещать – эту загорелую он никогда прежде не видел.

– А вот и наша девочка. – Какой-то мужчина улыбнулся ребенку и похлопал Казинса по плечу.

За кого они его принимают? Никто не спросил, кто он такой. Один Дик Спенсер знал его тут – и тот убрался восвояси. Покуда Казинс лавировал сквозь толпу на кухню, его снова и снова на каждом шагу останавливали и окружали. Вокруг только и было слышно: «Ах ты лапочка!», «Привет-привет, моя красавица!». А девочка вправду была чудесная – теперь, при свете, он и сам это видел. Вылитая мама, и кожа такая же, и глазки широко расставлены – слышалось со всех сторон. Ну, копия Беверли. Он держал ее на сгибе руки. Девочка то приоткрывала глаза – сверкающие синие маячки, – то снова закрывала, будто проверяла, по-прежнему ли она у него на руках. Ей было уютно и удобно там, как любому из его собственных детей. Он умел держать их.

– Вы ей явно нравитесь, – сказал человек с кобурой под мышкой.

На кухне курили несколько женщин. И пепел стряхивали в чашки – верный признак того, что увеселились вконец. Теперь оставалось только ждать, когда мужья скажут им, что пора по домам.

– О-о, кто пришел… – протянула одна, и все уставились на Казинса.

– А где Фикс? – спросил тот.

– Не знаю, – пожала плечами женщина. – Вы уходить собрались? Давайте я возьму. – И протянула руки.

Однако он не собирался доверять ребенка первым встречным и со словами: «Я его поищу» – попятился.

Казинсу казалось, что он уже целый час кружит по дому Китингов, отыскивая сначала дочку Фикса, а потом его самого. Наконец хозяин обнаружился на заднем дворе, где беседовал со священником. Девушки, с которой тот танцевал, нигде видно не было. Людей на лужайке, да и не только на лужайке, заметно поубавилось. И солнечные лучи пробивались сквозь ветви апельсиновых деревьев уже сильно наискосок. Высоко над головой Казинс увидел единственный уцелевший апельсин, который непонятно как проглядели в угаре соковыжимания, привстал на цыпочки, высвободил одну руку – девочка покачивалась у него на другой – и сорвал.

– Господи, – сказал Фикс, вскинув на него глаза. – Где ж вас носило-то?

– Вас искал, – ответил Казинс.

– Да я все время тут был.

«В следующий раз вот сам себя и ищи» – чуть было не вырвалось у Казинса, но он совладал с собой:

– Тут, но не там, где я вас оставил.

Фикс поднялся и принял ребенка без изъявлений благодарности и прочих церемоний. В ходе передачи девочка недовольно пискнула, но сейчас же прильнула к отцовской груди и заснула. Рука у Казинса лишилась привычной уже тяжести, и ему не понравилось это ощущение. Сильно не понравилось. Фикс заметил пятнышко на лбу дочери.

– Ее что – роняли?

– Это губная помада.