Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин Страница 2

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Свою фамилию Федя получил в честь деревни, близ которой его нашли. Была в Химичево заброшенная усадьба, до революции принадлежавшая графине Анне Топот. В одичавший графский сад часто наведывались местные пацаны. Детский плач услышал Коля Васюк. Прервав яблочный рейд, он обошёл руины амбара. Ребёнок лежал в ржавом рукомойнике, под почерневшим грязным зеркалом и хватал небо крошечными ручками.

— На жука похож, — сказал Коля Васюк, и отнёс находку участковому, Сергею Говоруну.

Говорун был убеждённым холостяком и, как поговаривали, педерастом. Впрочем, человеком добрым и порядочным. Его старушка-мать, отчаявшаяся понянчить внуков, уговорила оставить ребёнка. Она и назвала его именем брата, умершего в младенчестве. Уж очень найдёныш напоминал ей Феденьку.

— Откуда ж ты взялся? — чесал затылок участковый. — С луны упал, что ли?

— А пусть и с луны! — восклицала мама. — Ты лучше погляди, какой он умный!

И она подносила к сморщенной мордашке Феди зеркальце. Завидев собственное отражение, ребёнок переставал ворочаться, замирал, и глаза его становились внимательными и пугающе взрослыми.

— Когда заговорит, всё расскажет, — улыбалась женщина.

Но услышать, как Федя заговорил, причём заговорил задом-наперёд, ей было не суждено. Сергея Говоруна зарезали в Челябинске, и соседи связали смерть с подозрительной чистоплотностью участкового и его пренеприятной манерой ухаживать за ногтями. Одним словом, с предполагаемым гомосексуализмом. Мать скончалась от инфаркта, пережив сына на две недели.

Федю же отправили в город, дали новую фамилию — Химичев, и поместили в детский приют.

Рос мальчик замкнутым, сторонился ровесников. Говорить начал в пять, и весь педагогический состав бился над тем, чтоб перевернуть его речь в положенную сторону. Федя упорно выдавал фразы-перевёртыши, вместо «Меня зовут Фёдор» — «Родёфтувозянем», и даже что посложнее.

Галина Петровна Мицна, сосланная в интернат из Москвы за жестокое обращение с подопечными, поборола странную привычку Химичева с помощью обычного хозяйственного мыла. Тщательно вымытый рот мальчика стал говорить, как положено. Химичев превратился из почти феномена в самого неприметного воспитанника интерната.

Он был напрочь лишён эмоций, и потому взрыв, случившийся с ним в семь лет, вдвойне поразил Галину Петровну.

Вернувшийся в свою комнату после уроков Федя обнаружил на кровати осколки разбитого зеркальца — любимой игрушки, с которой он не расставался и во сне.

Тоненький визг хлыстнул по ушам, мерзкий, как голый крысиный хвост. Федя переменился в лице, бросился на задиристого и крепкого Олега Вишнева, и принялся душить его. Перепуганный Олег бил сумасшедшего коленом в толстый живот, но тот не обращал на удары внимания, равно как и на призывы и угрозы Галины Петровны. Чтобы разнять мальчишек, потребовалось несколько минут, и Вишнев ещё неделю не мог нормально глотать.

Этого происшествия хватило, чтоб перевести Федю в интернат со строгой дисциплиной, и Галина Петровна, подписав бумаги, облегчённо вздохнула. Тихоня вызывал в ней брезгливость.

Что касается Химичева, он воспринял смену места со свойственным ему безразличием.

А спустя семь лет Федя выступал на сцене Химичевского клуба, и зал был полон, и зоотехник Коля Васюк взял у столичной звезды автограф.

Строго говоря, Федя не пел, а открывал рот под фонограмму, но двигался при этом так, что у бывших однокашников отвисла бы челюсть. Ссутулившийся лунатик превратился в чёртика на пружинке, он носился по сцене, нелепо подпрыгивал, тряс жирком, и девушки в зале млели: красавец, как танцует, какой взгляд!

И кричали его имя, вернее, имя оригинала, а клон, уникальный двойник, смотрел в зал невидящими слезящимися глазами и по-рыбьи разевал рот.

В гримёрке он снова затухал: сидел у зеркала, как статуя. Изучал отражение. Счастлив ли он был, разъезжая по задворкам Союза, выдавая себя за Звезду? Можно лишь предполагать и верить его едва слышным словам:

— Меня всё устраивает.

Так он обычно отвечал концертному директору.

Директора тоже всё устраивало, но уже через год коллективов, подобных «Апрелю», развелось десятки, и нужда в подделке отпала. Псевдо-«Апрели» расформировали, и судьбой экс-участников никто не интересовался.

Пятнадцатилетний толстяк с редкими волосами сел в поезд до Москвы. В чемодане лежало сменное бельё и баснословная сумма в пятьсот рублей — две зарплаты советского гражданина. И если бы пассажирам того поезда сказали, что с ними едет парень, который в течение года выдавал себя за вокалиста популярной группы, они бы покрутили пальцем у виска.

Три дня Химичев жил на Казанском вокзале. В уголке, у мусорной урны. И будто ожидал чего-то. Неоднократно к нему подходили бомжи из главных, но быстро оставляли в покое.

Как-то подростка приметил Гриша Чапурай. Гриша похищал детей, калечил, и заставлял попрошайничать. По-воровски озираясь, Гриша приблизился к Химичеву и проворковал:

— Ну-ка, за мной, толстячок.

Федя приподнялся с лавочки, и их глаза встретились.

— А, эт ты, Вадик, — рассеянно протянул Гриша Чапурай и помассировал переносицу. — Чё-ття сразу не признал. Как сам-то?

— Хорошо, — спокойно ответил Химичев.

— Вот и славно. Лады, пойду я, волка ноги кормят.

На третий день напротив Феди остановилась женщина с авоськами. Она долго смотрела на мальчика, затем прикрыла ладонью рот и заплакала. Она плакала о своём сыночке, утонувшем в реке прошлой осенью. Вокзальный паренёк был точной копией покойного Толика.

Зинаида Павловна Калугина позвала мальчика и он послушно подошёл к ней. Она спросила, откуда он, где его родители. Голоден ли он?

Спустя час Федя ел вареники на кухне Зинаиды Павловны, и женщина смотрела на него, как смотрят только матери. За её спиной висела фотография подтянутого парня с густыми светлыми волосами.

— Невероятно, — качала головой Калугина. — Одно лицо!

И Федю Химичева полюбили, вернее, полюбили в нём кого-то другого.

Он понимал, что любовь эта схожа с той, что горела в зрачках обманутых фанаток, когда он выступал на сцене… Но он разрешал себя любить. Он научился улыбаться и поддерживать беседу; социализировался настолько, насколько было нужно, чтобы продолжать жить в квартире Зинаиды Павловны. Устроился работать сторожем в универмаг с множеством зеркал.

К восемнадцати годам Федя похудел, и складки кожи висели на нём шкурой шарпея. Продавщица Катя считала, что он похож на Алена Делона, и подкармливала горячими пирогами. С ней он лишился девственности.

— Ты такой… необычный, — шептала она, перебирая клочковатую поросль волос на его груди. — Молчаливый, вдумчивый. Вот бы прочитать твои мысли.

Катя удивилась бы, узнав, что творится в голове её любовника, ибо там на первый взгляд не творилось ровным счётом ничего. Его внутренний мир был ледяной комнатой с заиндевевшими зеркалами и единственной дверью в конце немыслимо длинного коридора. Химичев