Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин Страница 3

А ещё сильнее Катя поразилась бы, осознай она, что её возлюбленный не голубоглазый шатен. Совершенно.

В девяносто шестом Зинаида Павловна заболела. Она не поднималась с постели, впадала в забытье, теряла память.

— Это я, мама, — терпеливо говорил Химичев. — Я, Федя.

— Ты не Федя! — кричала старушка. — Прогоните его, он лжец, самозванец, он чудовище!

Ночью Химичев собрал чемодан — не намного объёмнее того, с которым приехал в Москву, и покинул умирающую Зинаиду Павловну. Катю не предупредил. Ему были глубоко безразличны её переживания. И, опустившись на полку поезда «Москва-Киев», он навсегда забыл её имя.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В Киеве он снял квартиру за полцены — потому что напомнил кого-то хозяйке.

Он работал в магазине, продающем зеркала, и с каждой зарплаты покупал по зеркалу. Теперь в его комнате жили сотни Химичевых, и иная компания ему не требовалась. Хозяйка посчитала бы весьма чудным наличие зеркал на полу и под подушками. Но Федя загодя готовился к её визитам и прятал отражения в шкаф.

За три года киевского периода он не нашёл ни девушки, ни друзей, зато значительно продвинулся по ледяному туннелю своего внутреннего мира. И таинственная дверь стала чуть ближе.

Галина Петровна Мицна поразилась бы, узнай, что заторможенный экс-подопечный всерьёз занялся наукой.

Свободное время он проводил в библиотеках, читая всё, что было связано с зеркалами, от книг по истории быта до художественной литературы. Через призму амальгамы он погрузился в физику и поэзию. К двадцати четырём годам он прочёл тысячи стихов и рассказов, в которых так или иначе фигурировали зеркала, погрузился в литературные эксперименты футуристов с использованием слов-перевёртышей. Амбарная книга была заполнена примерами зеркальных шифров, палиндромами, вырванными из контекста цитатами, вырезками из газет. Тяжеловесные тома о преломлении луча интересовали его наравне с бульварными байками о призраках из зазеркалья.

С девяносто восьмого года Химичев приступил к изучению итальянского языка. (Репетитор был уверен, что работает с сыном некоего Михаила Аркадиевича).

Параллельно он выделял часы для прогулок в парке. Он уже не был сутулым, прячущим взгляд, юношей. Шёл, подняв голову, и всматривался в прохожих. Что касается внешности, то описать её беспристрастно не представлялось возможным. Одни сказали бы, что он худ и сероглаз, другие отметили бы разительную схожесть с Михаилом Ефремовым; третьи, к пущему удивлению вторых, описали бы роскошные усы розовощёкого гражданина. И все они были бы правы и неправы одновременно, ведь что такое истина, если не субъективная, как отражение в зеркале, иллюзия?

К зиме с Федей начали здороваться незнакомые люди.

— Привет, Андрюша!

— Здравствуйте, Константин Геннадиевич.

— А чего это ты, Лёша, мимо проходишь?

Федя бросал вежливые фразы и шёл дальше. В уголках его плотно сжатых губ зарождалось почти что чудо: тень первой за двадцать пять лет искренней улыбки.

Он был готов сделать следующий шаг, но прежде нуждался в неоспоримом подтверждении своей власти.

Дом на станции Золотые Ворота он выбрал наобум. Позвонил в случайную дверь.

Открыла привлекательная блондинка лет сорока пяти, в халате, с кухонной лопаткой в руках. Аппетитно запахло домашней едой, и аскетичный Химичев вспомнил, что последнюю неделю питался исключительно хлебом.

Блондинка посмотрела на незнакомца краем глаза и убежала в квартиру, крикнув:

— Заходи, у меня котлеты горят!

Химичев неторопливо снял ботинки. Заглянул в гостиную и спальню. Задержался у зеркала, напротив кровати. Судя по убранству, блондинка жила с мужчиной, но без детей.

Федя проследовал на кухню. Хозяйка порхала у плиты, управляясь с двумя кастрюлями и сковородкой.

— Ты почему так рано? Начальства нет?

— Отпустили, — коротко ответил Химичев и сел за стол.

Блондинка выставляла тарелки и рассказывала о своём дне, о том, как приходила мама и подгорели блины.

Он молча жевал, наслаждаясь вкусной едой и компанией чужой женщины.

— Что-то не так? Ты какой-то странный.

Химичев встрепенулся:

— Почему странный? Что именно тебя смутило во мне?

Блондинка непонимающе улыбнулась:

— Ну… ты держишь вилку не в той руке. А теперь задаёшь странные вопросы.

Химичев мысленно обругал себя и взял вилку в правую руку.

— На работе устал.

— Бедный мой, — она погладила его по щеке. Минуло четыре года с тех пор, как он занимался сексом.

Он оглядел её, чуть увядшую, но не утратившую былой красоты женщину. Вымазанную в муке шею. Крепкие икры. О, нет, он не возжелал её, но эксперимент требовал чистоты. И следуя тропой ледяного коридора, он протянул руку, распахнул её халатик.

Женщина вздохнула, подалась навстречу.

Качнулась полная, тяжёлая грудь с загрубевшими сосками. Химичев стиснул её, скользнул пальцами по шраму от аппендицита, вниз, в густые волосы, таящие влажное тепло.

— Максим, — прошептала она.

— Напомни, во сколько я обычно возвращаюсь с работы?

— В шесть.

У Феди был в запасе час, и он провёл его в объятиях женщины, чьего имени не знал. Она стонала удивлённо и восторженно, а он смотрел поверх её головы на собственное отражение и улыбался. Действительно улыбался.

Пока она была в душе, он ушёл. Столкнулся в подъезде с интеллигентным мужчиной в очках. Мужчина нахмурился, судорожно пытаясь вспомнить Химичева и на всякий случай поздоровался.

— Добрый вечер, Максим, — кивнул Химичев.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

В январе он оформил загранпаспорт. Процесс не занял много времени. Работница ОВИРа приняла его за президентского зятя.

Федя подумал, что чувство, растопившее лёд его губ, и есть человеческое счастье. Отныне он не просто шёл к цели. Он научился упиваться дорогой.

Возле съёмной квартиры Феди, ставшей тесной от зеркал, недавно вырос особняк, столь же роскошный, сколь и безвкусный. Федя часто видел выезжающего из ворот громилу с бульдожьей, покрытой оспинами, физиономией и в лыжной шапочке.

— Эй, — окликнул он соседа.

Громила оглянулся, глаза его враждебно сверкнули, но через миг пришло узнавание.

— Эммануил Робертович? Какими судьбами?

Химичев объяснил.

— Да не вопрос, что вы! Для таких людей ничего не жалко!

На следующий день громила отдал бывшему воспитаннику челябинского интерната и бывшему двойнику поп-звезды пять тысяч долларов.

— Мои двери всегда для вас открыты! — добавил он, тряся руку Феди в своих лапах.

Ночью Химичеву снился замёрзший океан, где вместо льдин были изломанные осколки гигантских зеркал. Зеркала тёрлись друг о друга и хрустели, осыпались серебром, и вихрь поднимал к чёрному небу тучи зеркальной пыли.

— Дом, — бормотал Федя во сне.

Утром он собрал вещи — с учётом книг и записей