Ольга Зиновьева - Москва. Наука и культура в зеркале веков. Все тайны столицы Страница 10

Арциховский, правда, не написал капитального труда по Москве. Но он всегда уделял ей внимание и сформулировал научные задачи дальнейших исследований в программной статье «Основные вопросы археологии Москвы»[13]. Его имя как главного редактора стоит на трех первых томах «Материалов и исследований по археологии Москвы»[14]. Содержание первого выпуска, впрочем, не подтверждало авторского тезиса о малой развитости археологии Москвы. В него уже вошли, кроме программной статьи, ряд базовых трудов: два свода к археологическим картам Москвы и Подмосковья, составленные ранее О.Н. Бадером и С.К. Богоявленским; отчет Е.И. Горюновой о работах на второй очереди метрополитена; результаты работ студенческих практик на курганных группах Царицына и Салтыковки; предварительная версия будущей керамической стратиграфии города, над которой уже начал работу М.Г. Рабинович («Гончарная слобода XVI–XVIII веков»)[15]. Последняя работа была особенно перспективна: она строилась на свежих фактах, собранных при строительстве, начатом в 1940 г. и продолженной в 1946–1947 гг. на Котельнической набережной. Это были уже не наблюдения при земляных работах, а методически правильные раскопки на месте будущего высотного здания на мысу при впадении в р. Москву реки Яузы (на левом её берегу, у церкви Никиты Мученика). Это было одно из нескольких мест, где выдающиеся знатоки Москвы (И.Е. Забелин и др.) предполагали древнейшее поселение города, легендарное село «Кучково».

Для выполнения программы научных раскопок Академия наук создала специальную Московскую археологическую экспедицию, руководителем которой стал совсем молодой тогда М.Г. Рабинович. Выбор не был случайным: ученик А.В. Арциховского и М.Н. Тихомирова, знакомый по раскопкам в Великом Новгороде с методом послойного снятия грунта и точной профессиональной фиксацией, он смог организовать на Яузе образцовые с точки зрения методики работы. Впервые в Москве культурный слой открывали без спешки, пласт за пластом, фотографируя тщательно зачищенные профили и планы, скрупулёзно точно вычерчивая их в масштабе, отбирая находки и «привязывая» их к сооружениям и пластам с подобающей внимательностью. Многое изучалось впервые, как, например, кладбище XVI в. (до середины ХХ в. ученые обычно ими пренебрегали). Были получены данные, легшие вместе с находками в соседней Гончарной слободе в основу сплошной и подробной статистической шкалы для керамики, обычной в культурном слое Москвы. Но мысль о расположении здесь древнейшего центра города подтверждения не получила: домонгольские находки были крайне малочисленными, а жилые постройки появились не ранее XV в.

Хронотопография керамических находок в Москве. XII–XVII вв.

Схема освоения территории Москвы на основе керамических находок (по М.А. Бойцову).

Это были первые подлинно системные научные работы, очень быстро опубликованные (МИАМ, 1949 г.) и ставшие прочной ступенью для тех, кто продолжил полевые исследования в Москве. Кроме общей отчетной статьи, М.Г. Рабинович опубликовал и «микромонографию» «Московская керамика», легшую в основу всех дальнейших классификаций.

Одновременно оживились наблюдения над работами в городе. Они стали зоной ответственности Музея истории и реконструкции Москвы (сейчас Музей истории Москвы). Его сотрудники начали отмечать все, даже случайные, вскрытия культурного слоя в городе, заводя научный паспорт на каждую из таких точек, и готовить таким образом информационную базу. Особое направление составило усиленное изучение и каталогизация монетных кладов, которыми особенно богата Москва. Началось издание трудов музея, выпуски которых состояли в основном из исследований по археологии города и его окрестностей (издание продолжается до сих пор). Его фонды пополнялись найденными при наблюдениях в городе вещами (в 1930-х гг. они поступали в основном в Исторический музей). Особенной удачей стала обработка и публикация В.Б. Гиршбергом прекрасной коллекции надгробий XVI–XVII вв., собранных при строительстве школы в Георгиевском монастыре на ул. Дмитровке[16].

Центральным «полевым проектом» в Москве с конца 1940-х гг. должны были стать раскопки на другом (правом) берегу р. Яузы, против Котельников, в Зарядье. Их необходимость вызвала начинавшаяся ещё до войны безумная «очистка» древнейшего района посада Москвы для нового строительства (потом здесь появится гостиница «Россия», ныне снесенная). Естественно, что Московская археологическая экспедиция, «перебравшись» с одного берега на другой, продолжила свои исследования. Но М.Г. Рабинович вскоре (1951 г.) был вынужден выйти из процесса исследований: его карьеру археолога прервала начавшаяся кампания борьбы с «космополитизмом». Ученого уволили из Института истории материальной культуры по причине «несовместимости» его фамилии с должностью руководителя археологических работ в Москве[17].

На посту руководителя Московской археологической экспедиции Академии наук его сменил Александр Федорович Дубынин (1903–1992), который уже в 1920-х гг., учась в МГУ, познакомился с древностями Подмосковья (раскопки курганов у станции Клязьма (Пушкинский район) и в Черкизове. Работы в Зарядье продолжались до начала 1960-х гг. и дали материал столь же важный для археологии Москвы, как раскопки на Яузе – хотя, в отличие от них, он опубликован далеко не полностью и ждёт новых исследователей.

Однако это была уже другая историческая эпоха. Настала «оттепель». Для исследований внезапно открылся долгое время наглухо закрытый Кремль. Доступ для осмотра его древностей разрешили в 1955 г., а в 1960-х гг. потребовалось вскрыть огромную площадь культурного слоя в исторической зоне, на месте строительства Дворца съездов. Работы возглавил известнейший, но уже начинавший стареть специалист по домонгольской архитектуре Н.Н. Воронин, которого изучение городского культурного слоя не особенно интересовало и давалось с известным трудом. Реально работами руководил Рабинович, преследования которого с началом «оттепели» прекратились. Применить наработанные научные методики удалось на незначительных в сравнении с общей вскрытой площадью участках. Но и они принесли массу находок. Среди них – остатки древнего рва и основания деревянных стен середины и второй половины XII в., срубленных в разной технике. Первая стена была линией четырехстенных срубов, а следующая по времени – «хаковой» конструкцией, в которой горизонтально лежащие стволы удерживают от деформации поперечные крюки-сучья (их специально оставляют на стволах), закрепленные к грунту клиньями[18]. На большей части вскрытого пятна исследователи могли только наблюдать ход работ (они шли два года, 1959 и 1960), о чем позже вспоминали неохотно[19]. Далеко неполной оказалась и фиксация (в том числе по условиям работ на режимном объекте).

Перспективы продолжения работ в важнейшей исторической зоне между устьем рек Яуза и Неглинная рисовались самые радужные. Но они не оправдались: полевая археология в центре Москвы оставалась заложницей государственных строительных проектов. С их завершением в начале 1960-х гг. наступило затишье, специально сформированная для развития столичной археологии Московская экспедиция медленно сошла на нет, подготовленные ею кадры перешли к кабинетной или преподавательской работе, а частью, уже в очередной раз, переключились на исследование других зон и периодов.

Хорошо, что полученные за несколько десятилетий материалы позволяли вести системный вещеведческий анализ, перейти к обобщению накопленных фактов и продолжить подготовку научных сборников и даже выпустить первые фундаментальные монографии.

Подведем итог. Основы научной археологии Москвы заложены за четверть века, за жизнь одного поколения, 1930-е гг. ушли на первичное знакомство с культурным слоем города на метрополитене. После раскопок в устье р. Яузы и первых сезонов Зарядья (1946–1953) стало возможно системное описание городских слоев, был составлен первый план системного изучения города. Сложились представления о двух разделах в археологии Москвы: слоев и сооружений XII/XIII–XVII вв. (подстилающих современный город – и окружающих или проникающих в него поселений и могильников (средневековых или более ранних, вплоть до каменного века). Культурный слой был описан, разработана типология керамики и методика её экспертизы. Выделены особые, характерные для Москвы типы предметов (белокаменные надгробные плиты с орнаментами и надписями). Начато изучение древних фортификаций Китай-города, Белого и Земляного города.

За этим стояли и более широкие результаты, важные для археологии России в целом.

Во-первых, изучение материальной культуры столицы осознали как особый раздел исторической археологии Евразии. Оно продвинулось настолько, что вошло отдельными разделами в общие курсы археологии – в оба учебника для вузов, составленные А.В. Арциховским в 1940—1950-х гг., и в репрезентативные сборники, представлявшие достижения советской археологии[20].