Ольга Зиновьева - Москва. Наука и культура в зеркале веков. Все тайны столицы Страница 11

За этим стояли и более широкие результаты, важные для археологии России в целом.

Во-первых, изучение материальной культуры столицы осознали как особый раздел исторической археологии Евразии. Оно продвинулось настолько, что вошло отдельными разделами в общие курсы археологии – в оба учебника для вузов, составленные А.В. Арциховским в 1940—1950-х гг., и в репрезентативные сборники, представлявшие достижения советской археологии[20].

Во-вторых, сложилась московская школа археологии, во главе которой стояли сначала В.А. Городцов, а затем его ученик А.В. Арциховский. Её образовала кафедра археологии исторического факультета МГУ и Институт археологии Академии наук СССР, сотрудничавшие в изучении города с Историческим музеем, Музеем истории и реконструкции Москвы и другими. Это была та же школа, которая «отвечала за археологию» по всей гигантской тогда стране, от Карелии и Сибири до Молдавии и Закавказья, рассылая во все концы экспедиции и создавая на их основе местные научные школы и направления археологии Евразии.

Для этой научной школы работа в Москве с её окрестностями служила полигоном, богатым всеми видами памятников начиная с эпохи неолита. Именно на московском материале проходили практику, начинали самостоятельную полевую и лабораторную работу ученые, составившие славу советской археологии, ставшие лауреатами Государственных премий, профессорами, академиками. В начале их пути в науку неизменно лежали разведки и раскопки курганов, городищ железного века и стоянок эпохи неолита, участие в наблюдениях за земляными работами в центральных районах Москвы и раскопках Московской археологической экспедиции.

Но в самой Москве археология обрела противоречивый и драматичный характер. Исследования шли неровно, даже лихорадочно. На линиях метро культурный слой уничтожали сразу на всю глубину, но именно это позволило сразу выявить его главные особенности, составить общее представление о научных перспективах. Они обнадёживали: деревянные срубы и мостовые, городские некрополи с белокаменными надгробиями, клады и целые залежи керамической посуды у горнов Гончарной слободы. Возможность публикаций стимулировала интерес учёных, привлекала их к городу. Но археология древней столицы оставалась заложницей городского хозяйства и бурного развития «Москвы – столицы СССР». Это свойственно археологии любого мегаполиса, усиленное своеобразием социальной жизни в СССР. Меняющаяся быстро и под неустанным надзором власти Москва была мало приспособлена к ведению археологических работ, требующих спокойной обстановки и протяженности во времени. Почти замершие Суздаль, Ростов, Переяславль, не говоря о городищах типа Старой Рязани, повреждены меньше, а работать удобнее: нет многометровой толщи техногенного балласта, не надо применяться к срокам вечно опаздывающих или, наоборот, опережающих строителей, противостоять мертвящим запретам.

Периоды «героических штурмов» московских древностей сменяли долгие годы затишья. В результате, хотя общее поступательное движение продолжалось, развитие археологии Москвы в последней трети ХХ в. разделилось на два потока: полевые работы, зачастую связанные с вынужденными, диктуемыми обстоятельствами обширнейшими вскрытиями, и фундаментальные аналитические научные исследования разведочного и отчасти охранного характера. Первые дают небольшой научно-информационный выход (особенно в сравнении с масштабами переработки культурного слоя), но стремятся играть роль в общественной и культурной жизни. Вторые сопровождаются введением в науку новаторских методов, глубокой проработкой получаемых материалов и завершаются фундаментальными публикациями. Каждая такая монография – настоящий научный прорыв, в конечном итоге оказывающий воздействие не только на науку, но и на культуру города. Наблюдать за развитием этих направлений в последние полвека проще не в рамках хронологии, а по историческим частям и отдельным урочищам города, а также наиболее крупным городским проектам и научным проблемам.

От объектов к проектам: археология Москвы за последние полвека

Вернемся в Москву, которую мы оставили в 1960-х гг. К концу этого десятилетия темп даже строго ограниченных «дозволенными сроками» работ начал спадать. В археологии огромного города наступило затишье. Московская экспедиция, так и не опубликовав в полном объёме прекрасный материал Зарядья, перенесла работы в область. Особое значение приобрели раскопки и разведки вокруг города (Недошивина Н.Г., Розенфельдт Р.Л., Смирнов К.А., Успенская А.В., Юшко А.А. и др. См.: АКР. 1994). Вне стен Кремля работал теперь, почти в одиночку, Музей истории и реконструкции Москвы (МИиРМ). На всё менее доступных исследованию стройках копать становилось так трудно, что в прокладке Нового Арбата археологи просто не участвовали. Научные исследования ограничивались теперь музейной работой и составлением сводов, но именно это и обеспечило продвижение вперёд. Выходили просто написанные книги для краеведов, велась работа с молодыми археологами в кружке, через который прошли многие юные любители старины, работая на курганах и городищах по окраинам города. Кружком и отделом археологии МИиРМ руководил в те годы А.Г. Векслер, он же писал популярные книги и бесчисленные газетные статьи, упорно убеждая руководство города, его жителей (и даже коллег) уделять внимание культурному слою. Александр Григорьевич столь же упорно вёл, пусть в ограниченных масштабах, наблюдения за вскрытиями культурного слоя города и собирал материал для новой археологической карты. Это обеспечило передачу традиций изучения Москвы от 1950-х к 1980-м гг.

Кроме того, продолжалась начатая М.Г. Рабиновичем разработка базовой отрасли всякой почти археологии – керамической стратиграфии. При её построении исходят из предположения, что фрагменты битой посуды, выпавшие в слой в любой части города в одно и то же время, имеют очень похожий состав. Обычно это допущение эмпирически подтверждается. Подсчитав количество черепков всех типов в слое и сравнив со слоями из других мест города, можно понять, когда они туда попали. Сравнив стратиграфические (то есть послойные) разрезы в нескольких районах и сопоставив их наборы фрагментов, можно составить общую типо-хронологию – ведь битой посуды много везде.

Однако как выделить отдельные типы и как их изначально датируют? Выделяют по качеству и форме сосудов (или их черепков), а дату получают, опираясь на другие находки (монеты, печати) того же слоя, на последовательность слоев и их связь с сооружениями, даты которых известны (есть и другие способы, но мы говорим сейчас о тех, что применялись в середине ХХ в.). Эту огромную работу по сопоставлению провел М.Г. Рабинович, опубликовав внутри сборника материалов по работам в Кремле (Древности. 1971) целую монографию с таблицами форм сосудов, статистическими формально-технологическими подсчетами фрагментов по слоям и с общей характеристикой городской стратиграфии. В основе лежали находки в Гончарной слободе, которая стала со второй половины XV в. настоящим фабричным районом и продолжала выпускать достаточно однородную керамику до конца XVII в. Параллельно этой работе Р.Л. Розенфельдт подготовил специальный свод и историю московской керамики (Розенфельдт Р.Л. 1968). Теперь стало возможным составлять типовые статистические таблицы, внося в их клеточки количество фрагментов из слоя. Такую работу мог делать студент-лаборант, на обучение которого уходило всего несколько дней, а результатом становилась точная дата слоя или сооружения в нём. Сегодня трудно себе представить, что таких таблиц ещё в 1950-х гг. просто не существовало, настолько прочно они вошли в практику современной полевой археологии.

Кроме керамики, изучали и другие предметы, прежде всего монеты и клады, состоявшие из них (и вообще ценных для наших предков предметов). Эти работы лежали в общем русле развития русской нумизматики и велись прежде всего в Историческом музее известным нумизматом А.С. Мельниковой; многие из работ того времени в переработанном виде выходят до сих пор (Векслер А.Г., Мельникова А.С. 1988. Veksler A.G., Melnikova A.S. 1993). Особое направление в археологии составило изучение древностей погребального обряда, прежде всего надгробий и каменных гробов-саркофагов. Первые обширные своды этих материалов принадлежали исследователям из музеев Б.В. Гиршбергу (Исторический музей) и Т.Н. Николаевой (музей г. Загорска, ныне Троице-Сергиеве); позже на их основе и с привлечением новых материалов появится специальная серия изданий[21].

Один из первых стратиграфических разрезов культурного слоя Москвы: 1953 г., раскопки М.Г. Рабиновича на устье Яузы (на месте дома на Котельнической набережной)

Конечно, археология – это не только вещеведение. Но переход от него к историко-культурным, социальным и даже топографическим обобщениям очень труден, поскольку археологический материал всегда очень дискретный: некоторые точки изучены подробно, но между ними – огромные пространства и периоды, о которых неизвестно ничего. Их можно соединять с помощью других, не-археологических, материалов (летописей и актов, карт и других изображений), но при этом возрастает опасность ошибок, многие пути оканчиваются тупиком или даже ловушкой, в которую попадает недостаточно подготовленный ученый. В то же время специалистов, одинаково уверенно чувствующих себя в вещеведении и стратиграфии, естественных науках и летописании или изучении актов, крайне мало, если они вообще есть. Поэтому доброкачественных историко-археологических обобщающих работ обычно публикуется немного, и очень жаль, когда они остаются неопубликованными.