Михаил Талалай - Русский Афон. Путеводитель в исторических очерках Страница 10

Быть может, если бы погибшая келлия Св. Иоанна Богослова стояла на земле какого-нибудь греческого «материнского» монастыря, ее ждала бы более достойная участь. Обитель, однако, находилась в пределах сербского Хиландаря, который и сам переживает не самый блестящий период своей истории. Сербы-афонцы некогда охотно предоставляли свои земли русским монахам, зная, что те приведут в цветущий вид самые убогие уголки. Когда же русский Афон стал угасать, опустевшие обители использовались соседями как даровые источники церковной утвари и стройматериалов.

Руины Иоанно-Богословской келлии. 1997

Так и братские корпуса довольно-таки большой Иоанно-Богословской обители были уже давно разобраны, однако церковь никто не трогал: по афонским традициям это строго возбраняется. Храм был небольшим, но его зеленая изящная маковка на высоком барабане всегда являлась украшением окрестности Карей, столицы Афона. Стоял он минутах в двадцати от этого политического центра Святой Горы, на крутом склоне над Андреевским скитом, и путники, направлявшиеся из Кареи к дальним монастырям на северном побережье полуострова, почти неизменно проходили мимо его стен.

И мне доводилось часто подходить к этой церкви, иногда для того лишь, чтобы полюбоваться родным силуэтом маковки с осьмиконечным крестом на фоне расстилавшейся внизу средиземноморской зелени и эгейской синевы. Не раз собирался ее сфотографировать, но всегда что-то мешало: то забывал камеру, то хотел пройтись налегке, без тяжелого «Зенита». В тот приезд, летом 1997 года, вооруженный фотоаппаратом, я вышел к знакомому холму, повернул на проторенную дорожку и остолбенел от непривычной пустоты. Может, ошибся, не туда попал? Но груда камней и обломки от маковки, рассыпавшиеся внизу по склону, безжалостно свидетельствовали: здесь стоял Божий храм. Ярко палило солнце, щебетали птахи, зеленела листва, – но мнилось, что на Святой Горе появилась кровавая рана.

Пора сказать несколько слов об истории исчезнувшей с лица земли обители. Она имела статус келлии, что на Афоне обычно соответствует крупному монашескому учреждению (непременно с церковью), однако по статусу келлии – ниже двадцати «господствующих» монастырей, а также скитов. Основал Иоанно-Богословскую келлию в XII веке знаменитый святитель Савва Сербский. Когда в 1896 году русский старец иеромонах Герасим и его ученики получили разрешение ее занять, обитель находилась в совершенно запущенном виде, и новой братии пришлось потратить немало трудов на возобновление ее из развалин. Работы по строительству храма начались в 1897 году, а его освящение совершилось 8 мая 1902 года, в престольный праздник, – так что пяти лет не дожила церковь до своего столетия. В следующие годы о. Герасим возвел большой четырехэтажный корпус, главное помещение которого было отведено под больницу для афонитов, чем возрожденная обитель снискала заслуженную популярность. Вскоре появились новые постройки с трапезной на 250 (!) человек, кладовыми, братскими и паломническими помещениями. Литератор А. А. Павловский, автор путеводителя по Афону 1913 года, в таких выражениях описывал эту келлию: «При массе цветущей зелени и весной и летом обитель имеет очень восхитительный вид». И далее: «Обитель похожа на крепость, как бы висящую в воздухе» (имелось в виду ее расположение на склоне горы). Настолько жизнедеятельна была эта келлия, по существу являвшаяся цветущим монастырем, что ею была устроена в Пятигорске, у подножия горы Бештау приписная обитель, под названием Второ-Афонский Успенский монастырь. Как и Ново-Афонский, он славился на Кавказе своим святогорским духом и дал России многих подвижников, а в эпоху гонений – исповедников.

Теперь все это – дела минувших дней, и паломник, взбирающийся здесь по афонской круче, больше не перекрестится при виде главки с осьмиконечным «русским» крестом.

Монастыри Зограф и Хиландарь

Национальность для Афона – дело второстепенное: в этой удивительной монашеской республике за ее тысячелетнюю историю сплавились воедино молитвенные подвиги самых различных наций – греков, славян, грузин, румын, и образовалась нация новая, афонцы. Но по нашей немощи, по незнанию греческого, по привязанности к родине мы, русские паломники, тянемся в первую очередь к Пантелеимоновскому монастырю. А во вторую – к двум другим славянским монастырям, Хиландарю и Зографу, рассчитывая там на особую теплоту и сердечность. Что и находим.

Два этих монастыря имели и имеют особую судьбу, на которой отразилась многовековая история взаимоотношений греческого и славянского миров. Славяне двинулись на юг Европы в эпоху великого переселения народов, и нельзя сказать, что тогдашние эллины встретили пришельцев хлебом-солью. Часть славян ассимилировалась, внеся свой вклад в генофонд современных греков и в топонимию Греции (славянские топонимы встречаются даже на Пелопоннесе). Другая часть, включая наших пращуров, вела активные боевые действия с византийцами. Особенно много проблем у Второго Рима было с сильным болгарским царством, а один из византийских императоров получил ужасное прозвание Болгаробойца. Впрочем, Византия умела включать в свой состав, или по крайней мере в свою орбиту, разноплеменные народы. И мы, конечно, никогда не забываем, что именно от нее получили свое главное духовное сокровище – Православие.

Болгарский монастырь Зограф. 1999

В красивейшем болгарском Зографском монастыре, отстроенном почти заново в конце позапрошлого века для двухсотенного братства, сейчас обитает около десятка иноков. Обитель – ближайшая к Уранополю, к границе Афона с миром. У ее причала корабль с паломниками делает вторую, после хиландарской арсаны, остановку. На причал обычно никто не сходит: пилигримы-греки не останавливаются в Зографе, хотя имеют на это полное право, и плывут дальше, в благоустроенные греческие монастыри.

Получасовой подъем в гору приводит в чудную лощину, где и высится Зограф, самое имя которого порой трактуют как «живописный». Основан он был в честь св. Георгия Победоносца в XI веке тремя братьями-болгарами и испокон веков считал Россию защитницей и покровительницей. В монастыре, несмотря на его нынешнюю бедность, ведутся восстановительные работы, поэтому первым, по всей вероятности, вас встретит рабочий-болгарин, который, без затруднения перейдя на русский, с готовностью отведет к отцу-гостиннику. Мой спутник рассказал, что работает в Зографе уже год, но, так как греки туристическую визу дают только на месяц, а потом сурово штрафуют, он раз в тридцать дней ездит в Болгарию, отмечается на границе – и обратно. В странноприимнице, несмотря на летний наплыв паломников на Афон, пусто. Один из монахов взялся сопроводить по обители.

Внутренний двор. Монастырь Зограф

В просторном монастырском дворе – два храма. В малом – чудотворная икона Божией Матери «Акафистная», история которой, изложенная по церковно-славянски на мраморной доске в притворе, читается без затруднений. В соборном храме, кафоликоне, – три чудотворные иконы св. Георгия. Самая чтимая из них приплыла на Святую Гору по морю, и монахи, возложив ее на дикого мула, решили отдать икону тому монастырю, к которому животное приведет. Мул взобрался нахолм напротив Зографа; теперь здесь стоит в память об этом событии храм, куда ежегодно на Юрьев день идет крестный ход. Всего же в Зографе двадцать две церкви – по две на монаха.

Монастырь Хиландарь. 1999

По афонским правилам, паломник может жить в монастыре одну ночь. В болгарском же проблем со свободными помещениями нет – живи хоть всю жизнь. Богослужение к тому же родное, славянское, хотя его восточный распев нашему слуху кажется немного монотонным.

От болгар к сербам проложена тропа. Она переваливает через хребет, минуя различные климатические области, разветвляясь и принимая разнообразные формы: от мощеной дорожки до узкого, в одну ступню, желоба. Пройдя первоначальный этап пути, через некоторое время я вышел… опять к Зографу, только не с западной, как раньше, а с восточной стороны, не менее живописной. Говорят, что между монастырями два часа ходу, но это для тех, кто ходит ежедневно. Мне пришлось идти, сбиваясь с магистрали, часа четыре. Впрочем, благодатное присутствие Ангела-хранителя чувствовалось всегда: когда я по причине одичания местности начинал сомневаться, бывают ли здесь люди вообще, мне попадалась в утешение пустая банка из-под кока-колы, а когда по прошествии двух часов я вознамерился увидеть сербский монастырь, мне тут же попался прибитый к дереву указатель «Хиландарь». Это была, однако, лишь середина пути.

Изможденный солнцепеком, я наконец прошел сквозь Святые врата обители, не заметив даже указатель к архондарику – странноприимнице, куда полагается поначалу идти паломнику. Ангел-хранитель повел меня к трапезной, где два послушника накрывали на стол. «Русский? Из Петербурга? Как там у вас Валаам?» Я был вполне вознагражден теплой встречей. Послушники налили мне добрую чашу вина: «Вообще-то у нас угощают с дороги в архондарике, но русским можно везде».