Наталия Гречук - Петербург. Застывшие мгновения. История города в фотографиях Карла Буллы и его современников Страница 19

Но к ремонту приступили только в 1906 году. Работы велись сначала на одной половине моста, потом на другой, чтобы не прерывать трамвайного движения. А для пешеходов и извозчиков, по информации «Петербургского листка», должны были построить временные мосты по обе стороны Невского.

Завершились работы на Аничковом в 1908 году.

«Городскому общественному управлению придется разбираться опять в очень неприятном деле… Переустройство Аничкова моста, которого с таким нетерпением ожидал столичный обыватель, оказалось сделанным очень небрежно», – заявляло 5 октября 1908 года «Новое время». И, со слов комиссии, составленной из специалистов, перечисляла эти «небрежности» – прогиб кирпичных сводов, просачивание воды в основной шов на стыке двух половин моста, незаделанные швы кладки на нижней поверхности сводов… Но Городская управа назначила другую комиссию, в которую вошел также и автор переустройства моста, Г.Г. Кривошеин. Эта комиссия никаких прогибов уже не обнаружила, а про швы сказала, что их можно и заделать.

У Управы, отбивавшейся от критики по части качества ремонта Аничкова моста, была на тот момент другая головная боль: ее вызывали в окружной суд ответчицей по делу о провале Египетского моста…

Ах, что это движется там вдалеке!

Если б надо было вам, любезный читатель, этак лет сто назад хорошим летним днем да без спешки добраться до Летнего сада, то можно было вам присоветовать следующее. Отправиться на какую-нибудь пристань на Фонтанке, например, на эту, у Прачечного моста, что на снимке – сесть там на пароходик и за пятачок доплыть на нем к пристани у сада.

Или опять же пароходиком двинуться туда по Мойке.

Или отправиться в путь широкой Невой, например, от Сенатской пристани. Шустрые паровые суденышки сновали тогда по всем столичным рекам и каналам, делая в пути частые остановки.

«Товарищество Петергофского пароходства», «Товарищество пароходного сообщения между Кронштадтом и Ораниенбаумом», «Шлиссельбургское пароходство», «Невское пароходство»… Все это петербургские компании, что обслуживали только столичные водные пути и ближние к ним. Но, пожалуй, ведущим среди них было Акционерное общество Финляндского легкого пароходства. Именно оно осуществляло в нашем городе основные пассажирские перевозки по воде. Оно же первым и организовало это самое «продольное», как когда-то его обозначили в Управе и Думе, движение по рекам – ведь поперек, с берега на берег, яличники перевозили пассажиров всегда.

А Управа с Думой, надо заметить, долго сомневались, стоит ли давать разрешение на пароходное движение в пределах столицы, особенно на малых речках и каналах. Посчитали, что оно окажется неудобным и опасным из-за множества рыбных садков, портомойных плотов, дровяных барж и т. п. Поэтому в 1873 году первому из инициаторов дали отказ, и потом повторяли его не однажды.

Но один из просителей оказался весьма настойчив и победил – это Рафаэль фон Гартман учредитель Общества Финляндского легкого пароходства. Устав общества, принятый 16 февраля 1877 года, был опубликован на русском и финском языках, так как оно хоть и работало на просторах столицы Российской империи, но было предприятием финским. И правление его находилось в Выборге, и подсудно оно оставалось выборгскому ратгаузу. Столичные же службы общества помещались на Офицерской, 26 (ныне – улице Декабристов).

«Финляндскому обществу легкого пароходства очень и очень недурно живется в Петербурге, – писала «Петербургская газета». – Оно вне конкуренции господствует на водах столицы, обменивая русские рубли на финские марки».

Из финнов набирались и все основные служащие – от шкипера до матросов, исключая разве сторожей на пристани да кассирш. По крайней мере, именно так было в 1894 году, судя по изданной тогда инструкции «Служебные обязанности служащих Финляндского легкого пароходства».

Впрочем, той же инструкцией в обязанность им вменялось умение объясняться по-русски и в отношениях с пассажирами не отговариваться незнанием языка. Требовались от них также трезвое поведение, честность и аккуратность. И почему-то специальное указание касалось необходимости почаще ходить в баню.

А вообще перечень обязанностей у всех служащих Легкого пароходства был необычайно обширен, за исключением сторожа на пристани. Но у того их пусть имелось и мало, зато одна – очень трогательная: «при высадке с парохода пьяного пассажира осторожно проводить такового на набережную»…

Начальство было весьма строгим с подчиненными: за малейшее нарушение – штраф, при повторном замечании – увольнение. Хуже всех приходилось шкиперу, ему еще вменялось, и возмещать убытки при повреждении парохода, произошедшем по его вине и небрежности.

Но если судить по рубрике происшествий столичных газет, «небрежностью» шкиперы отличались частенько.

«Жалобы на неосторожность шкиперов Финляндского общества не прекращаются, – возмущалось «Новое время» в одном из своих июльских номеров 1897 года. – Столкновения пароходов этого общества повторяются чуть ли не ежедневно. Вчера, 24 июля, в 7 часу вечера пароход, следовавший с пассажирами по Екатерининскому каналу, наскочил на судно с песком… Судно дало течь и затонуло. Столкновение вызвало у пассажиров парохода опасение за собственную безопасность… Многие покинули его».

Негодование репортера можно было понять: только накануне этого происшествия газета сообщила о столкновении парохода № 6 Финляндского общества с «Рыбкой», принадлежавшей Шлиссельбургскому пароходству. Случилось это, по словам газеты, прямо у пристани против Летнего сада. Отваливавший от нее переполненный пароход № 6 ударился в «Рыбку» носом и проломил ей борт. «Некоторые пассажиры получили повреждения».

И все равно эти маленькие речные суденышки пользовались популярностью у столичных жителей. В 1897 году, к примеру, только по Фонтанке за пятачок проехали пароходами 3 376 566 пассажиров. Кто-то даже настолько предпочитал их летом конке или трамваю, что покупал себе «круговые билеты», дающие право всего за два с полтиною ездить по всем линиям в течение целого месяца. Правда, при этом надо было потратиться еще и на фотографию для билета…

Для отдохновения и прогулок

Три века Екатерингофа

Столичная местность Екатерингоф славилась среди горожан обычаем устраивать в парке гулянья в первомайский день. Какие-либо политические ассоциации тут неуместны – гулянья затевали сначала в честь взятия Петром I крепости Ниеншанц 1 мая 1703 года, а потом, кажется, и про победу над шведами было забыто, просто встречали весну. Вот и на нашем снимке народ отдыхает в Екатерингофском парке 1 мая 1911 года.

Задний план фотографии занимает весьма скромное строение, известное петербуржцам прежних времен как дворец Петра. Хотя сказать, что этот дворец истинно петровский, первозданный, было бы натяжкой. В 1711 году, когда стали перестраивать один из царских городских домов, то бывший на том месте деревянный дом, чтоб не пропадал, перенесли в Екатерингоф – усадьбу, устроенную Петром для Екатерины I. В середине того же XVIII века свезли сюда за ненадобностью еще один деревянный дворец – стоявший у Летнего сада. Хотели просто приставить к петровскому, но строение оказалось несоразмерно, пришлось сделать по его бокам пристройки…

А вокруг раскинулся роскошный парк, с заведенным царственными владельцами «хозяйством». При Петре работали здесь коломянковая и полотняная фабрики. Анна Иоанновна намеревалась обратить Екатерингоф в огромное охотничье угодье со зверинцем. Елизавета устроила тут молочную ферму. А при Екатерине II парк поставлял огородные и садовые «произведения», как тогда выражались.

29 марта 1826 года до сведения обер-гофмейстера барона Альбедиля было доведено высочайшее соизволение на передачу Екатерингофа в городское ведомство – «со всеми тамошними устроениями», за исключением дворца. К тому времени находившийся прежде в совершенном запустении Екатерингоф уже привел в порядок петербургский военный губернатор граф М.А. Милорадович, за что современники весьма его хвалили. Между прочим, как писал в своем «Московском альманахе для прекрасного пола» Сергей Глинка, «соединяя приятное с полезным, граф употребил на возобновление оного поселян, приходивших в голодные годы из белорусских губерний»…

После «возобновления» парк приспособили для публичных гуляний. Сначала аристократических. Для светских посетителей построили музыкальный «воксал», камеру-обскуру. А летом 1835 года для них приготовили многодневный «спектакль» – в парке расположились лагерем пейзане-косцы в красных рубахах и почему-то в фесках, в целях рекламы нанятые табачным фабрикантом В.Г. Жуковым. Позже в Екатерингоф допустили и простонародье, а в 1880-е годы он вообще отошел в ведение Городского попечительства о народной трезвости, которое устраивало тут гулянья на Рождество, масленицу, Пасху и по другим случаям.