Лев Колодный - Тверской бульвар Страница 7

Ругать передумал. В отличие от Лермонтова женатый Пушкин ничего для себя интересного на бульваре больше не увидел. Не нашел на привычном месте героев «Горя от ума», ни Фамусова, ни Татьяны Юрьевны. «Хлестова в могиле; Репетилов в деревне»… Не увидев былого аристократического блеска, он с объективностью историка признал: промышленность в Москве «оживилась и развилась с необыкновенною силой. Купечество богатеет и начинает селиться в палатах, покидаемых дворянством». Что его отнюдь не печалило…

Приехавший учиться в Московском университете, Белинский, сравнивая две столицы, нашел, что «ядро коренного московского народонаселения составляет купечество». Его поразило, что купцами «кишат даже самые аристократические улицы и места в Москве, каковы Тверская, Тверской бульвар…»

В начале сороковых годов ХIХ века автор исторических романов Михаил Загоскин издал книгу под заголовком «Москва и москвичи», заимствованном в ХХ веке Владимиром Гиляровским. Гуляя на Тверском бульваре, его герой, присев на скамейку, подслушал невольно разговор двух зажиточных приятелей. И воспроизвел их диалог об удачных покупках. Один приобрел на аукционе картину за немалые деньги – триста двадцать пять рублей ассигнациями – и был рад:

– Славная картина; огромная, братец, – во весь простенок. Одна рамка этих денег стоит…

Другой на том же торжище накупил книг на французском языке, которого не знал.

– Диковинный переплет! И все такого большого формата, с золотым обрезом, есть и с картинками… Прекрасные книги, любо посмотреть, братец! А в шкафу под стеклом еще будет виднее!

В другом диалоге помещик, в Париже гулявший каждый день по бульварам, жаловался, что в Москве ему некуда пойти, потому что на Тверском бульваре встретит «двух-трех порядочных людей и целую толпу оборванных мужиков, запачканных прачек…»

На Тверском бульваре начинается сюжет классической повести «Тарантас». Она была роскошно издана в 1845 году очень большим по тем временам тиражом 5000 экземпляров, который и в наши дни считается для прозы немалым. Повесть написал Владимир Соллогуб, уроженец Петербурга, граф от рождения, принадлежавший к высшему аристократическому кругу. Венчал его духовник императора в присутствии Николая I.

Комедию Соллогуба «Чиновник» поставил Александринский театр, на домашней сцене во дворце ее с одобрением смотрел Александр II, сказавший: «Давно бы пора говорить это».

Граф всю жизнь состоял на государственной службе и постоянно сочинял прозу, стихи, пьесы, мемуары. О себе Соллогуб говорил, что он литератор между светскими людьми и светский человек среди литераторов. На его стихи, посвященные «Княгине Ю.С. Г…ной», «Нет, не люблю я вас, да и любить не стану, коварных ваших глаз не верю я обману», вписанные в альбом родственницы Юлии Сергеевны Голицыной, звучит романс полтора века в самых престижных залах.

В «Крылатых словах» русского языка два перла принадлежат Соллогубу: «Беда от нежного сердца», от названия самого популярного русского водевиля; «Благодарю – не ожидал» происходит от шуточного стихотворного экспромта, где каждая строфа заканчивалась таким рефреном.

В конце жизни Пушкин состоял с графом в дружеских отношениях.

С Лермонтовым Соллогуб сочинил стихотворение:

О, как прохладно и весело намВечером плыть по заснувшим волнам…

Лермонтов, отправляясь на Кавказ, предложил Соллогубу: «Вернусь… выйду в отставку и тогда давай вместе издавать журнал». Белинский называл графа «первым писателем современной русской литературы». Гоголь читал в рукописи его повесть. Тургенев ценил талант писателя, его принимал в Ясной Поляне Лев Толстой.

Всего этого могло не случиться, если бы весной 1836 года незадолго до выстрела на Черной речке состоялась дуэль. Пушкину показалось, что молодой граф бестактно говорил с Натальей Николаевной. Помирил в Москве дуэлянтов Павел Нащокин, а к осени былая вражда сменилась взаимной приязнью, Пушкин предложил Соллогубу быть секундантом на дуэли с Дантесом, которая в тот раз не состоялась благодаря графу.

Вся Россия зачитывалась историей о том, как два друга, мечтатель и скептик, западник и славянофил, встретившись на Тверском бульваре, решили ехать из Москвы в симбирское село Мордасы. Они садятся в тарантас, едут по бездорожью, видят перед собой печальную российскую действительность, «скрывающую ее великое предназначение». Во сне мечтатель видит идеальнее будущее России, Москву и Тверской бульвар:

«Вековые деревья осеняли бульвар густою широкою тенью. По сторонам его красовались дворцы такой легкой, такой прекрасной архитектуры, что уже при одном взгляде на них душа наполнялась благородною любовью к изящному, отрадным чувством гармонии. Каждый дом казался храмом искусства, а не чванной выставкой бестолковой роскоши».

Новые дворцы не появились на Тверском бульваре, на месте сохранились малая часть из того, что видели мечтатель и скептик. Но именно эти «небольшие домики постройки начала ХIХ века в стиле ампир», как сказано в старом путеводителе, наполняют душу любовью и чувством гармонии.

Дипломат, живший в лучших городах Европы, великий поэт Федор Тютчев писал из Москвы жене: «Есть что-то удивительно ободряющее меня и освежающее в этом городе… Тверской бульвар неизменно производит на меня свое действие».

Во многих сочинениях классиков фигурирует Тверской бульвар, но об этом – в следующем «хождении».

Ботаник и борец в образе профессора Тимирязева

Начинается Тверской бульвар памятником Тимирязеву, установленном при жизни Ленина в 1923 году. В списке монументов, подлежащих украсить «красную столицу» по его настоянию, имени профессора Московского университета не было. Въехав в Кремль, вождь партии вместо разрушенных монументов «царей и их слуг» задумал увековечить тех, кто с ними боролся: «Нам нужно изобразить и Марата, и Дантона, Бабефа, Бакунина и многих других революционеров старых времен…»

В «Списке лиц, коим предположено поставить монументы в г. Москве и других городах РСФСР», насчитывалось свыше 30 революционеров всех времен и народов, начиная со Спартака, Брута, кончая Софьей Перовской и Кибальчичем. За ними упоминалось 35 фигур из сферы литературы, искусства и науки. План был настолько грандиозный, насколько и утопичный. За все годы советской власти установили девять памятников из этого списка в бронзе и камне. Бюсты и статуи из недолговечных материалов, во множестве появившиеся после революции, не сохранились.

Первым увековечила в бетоне Робеспьера в Александровском саду студентка Бронислава Сандомирская, ученица скульптора Волнухина. Под музыку «Марсельезы» на глазах красноармейцев его открыли 3 ноября 1918 года, а 7 ноября, в первую годовщину революции, взорвали. И не восстановили. Постаревшую Сандомирскую я увидел, когда она вернулась из лагеря и принесла в редакцию «Московской правды» фотографию статуи – все, что у нее осталось.

Имени Тимирязева в ленинском «плане монументальной пропаганды» не оказалось. Но для памятника ему нашелся вечный камень и лучшее место в городе на площади Никитских ворот. За что такая честь? За то, что известный ботаник и физиолог, член-корреспондент Императорской Петербургской академии, увенчанный мантией почетного доктора наук Кембриджского университета за приверженность учению Дарвина, в отличие от страдавших при «военном коммунизме» коллег не только принял советскую власть, но и рукоплескал ей.

К.А. Тимирязев

Оппозиционность царскому правительству Тимирязев проявил в 1911 году. Тогда назначенный министром народного просвещения профессор Московского университета Кассо начал искоренять либерализм в профессорской и студенческой среде. Получив образование в лучших школах Европы, Кассо защитил там магистерскую и докторскую диссертации. Но, обращаю внимание читателей, вернувшись на родину, чтобы занять кафедру, ему пришлось защищать обе диссертации в России. Общаясь до получения портфеля министра среди студентов, Кассо хорошо знал, что они не столько учились, сколько занимались политикой. Студент Московского университета Каракозов стрелял в Александра II. Студент Казанского университета Ульянов основал партию большевиков. Студенты убивали губернаторов и градоначальников.

Вступив в должность, Кассо выпустил циркуляр «О надзоре за учащимися высших учебных заведений», возложив его на ректоров и профессоров. В знак протеста свыше ста из них во главе с ректором Московского университета Мануйловым (а не профессором Тимирязевым, как писала советская энциклопедия «Москва») подали прошения об отставке. (В их числе оказались те, кто при советской власти стали пассажирами «философского парохода» и вынужденными эмигрантами.) Когда в Государственной думе обсуждалось «дело Кассо», большевик Бадаев произнес речь, написанную для него Лениным: «Наше министерство народного просвещения есть министерство полицейского сыска, глумления над молодежью, надругательства над народным стремлением к знанию».