Фридрих Гаклендер - Европейские негры Страница 3

– Ныньче поутру умерла у меня маленькая сестра, отвечала Клара, приподнимая голову, и глаза её наполнились слезами.

– Неужели? Умерла твоя бедненькая сестрица? Ах, как жаль! И ты шьешь для неё это платье? тоном искреннего сожаления сказала Тереза.

Клара молча наклонила голову.

– Сколько лет было ей, бедняжке?

– Только два года. Какой милый, какой милый был это ребенок!..

– Теперь ей лучше, нежели было бы на свете, сказала Тереза. – Но мне жаль тебя: ведь ты ее очень-любила?

– Как мать она любила ее, сказала Мари.

Несколько других танцовщиц, в том числе и блондинка Элиза, подруга Терезы, с состраданием подошли к разговаривающим. Скоро присоединились к ним все остальные девицы, бывшие в комнате, и поразительно было видеть, какою грустью заменились улыбки на этих, за минуту веселых, лицах. они, разодетые так фривольно, стояли грустные, серьёзные, молчаливые. И странный контраст с мертвою тишиною этой комнаты составляли доносившиеся из двух других комнат шум, болтовня, хохотня, веселые напевы, стук кастаньет и быстрый шорох ног, выделывающих замысловатые па.

– Зачем же ты обшиваешь ей платье черными лентами? сказала Тереза после долгой паузы, нагнувшись и рассматривая платье: – ведь маленьких девушек всегда хоронят в платьях с розовыми лентами. Да ведь нужно бы настоящие ленты, а не миткалевые.

– Да, так и есть, ты спорола их с какого-то старого платья. Это не годится, продолжала Тереза, выпрямляясь. – Твоя сестра хоть в гробу должна быть одета не хуже других детей. – Allons, mesdames! прибавила она, обращаясь к другим: – найдите скорее розовых атласных лент. Сколько тебе их нужно?

– Оставь, оставь, Тереза! говорила Клара: – это ненужно, зачем это?

– Я так хочу. Ведь ты еще только начала пришивать черные ленты; спори их. Mesdames, поскорее давайте розовых лепт!

Девицы уже рылись в своих ящиках и одна уже несла розовые лепты.

Через минуту и в остальных двух комнатах все искали розовых лент. Целая куча их была собрана для сестры Клары.

Как тронуло бедную девушку это участие и как утешительно было ей теперь смотреть на белое платьице, убранное светлыми, радостными розовыми лентами! Как мила в них будет бедная девочка!

– Когда же вы хороните сестру? сказала Элиза, подавая ей несколько букетов искусственных цветов – лучший, почти единственный свой наряд, которым она жертвовала, чтоб убрать гробок девочки: – когда вы ее хороните? Ведь нам надобно же проводить ее – не так ли, mesdames?

– Конечно, подтвердила Тереза: – мы все будем провожать ее и принесем цветов, сколько можем собрать.

– Благодарю вас, сказала Клара. – Похороны будут завтра в десять часов.

– Непременно, все будем, решительно повторила Тереза и взяла готовое, мило-отделанное розовыми лентами платьице, показывая всем, как прекрасно оно теперь вышло.

В этот миг три раза прозвучал звонок – знак, что танцовщицы должны выходить на сцену. Поспешно бросилась каждая запереть свой шкапчик, еще раз оправиться перед зеркалом и, взглянув, хорошо ли сидят башмаки, шумно побежали они вверх по ступеням лестницы, ведущей на сцену.

III. Балет

Перед балетом дают обыкновенно какой-нибудь дюжинный водевиль с простенькими декорациями, чтоб задняя половина сцены оставалась свободна для приготовлений к балету.

Ныньче дают балет в четырех действиях и двенадцати картинах, с раздирающими страданиями любовников и большим количеством патетизма, нежели смысла. Одна из чувствительнейших сцен, очень-трудная, должна быть еще раз репетирована. Дело в том, что жених, барон, граф или герцог, в первом действии являющийся добрым малым, хотя его страшно-нафабренные усы и служат ясным предзнаменованием, что он развернется яростным тигром – этот жених, как заведено в балетах, по-несчастью, застает у своей невесты влюбленного в нее юношу. Тут-то начинаются ужасы: жених сначала останавливается, как пораженный громом; потом, с яростным взглядом, почти не шевеля ногами, перелетает на противоположную сторону сцены. Астольфо, то есть влюбленный юноша, выхватывает меч; двадцать танцовщиц (свита невесты) единодушно дрожат и отскакивают и снова подбегают; свита жениха надменно издевается над Астольфо; наконец невеста, лежавшая без чувств, вскакивает, как на пружинах, ловит руку своего Астольфо и перед глазами изумленного жениха принимается вытанцовать с ним pas de-deux, которым ясно показывает, что вот-де самый этот Астольфо с детства был предметом моей страстной любви, и что я-де не изменю ему, хоть пилите меня пополам, а за тебя, барон или герцог, не пойду, не пойду и не пойду – вот тебе и все!

Эту сцену наскоро репетировали перед спектаклем, и первый танцор, за отсутствием балетмейстера исполнявший его должность, вздумал осмотреть, хорошо ли и правильно ли одеты кордебалетные танцовщицы. Иным эта ревизия со стороны красивого молодого человека была приятна, другие оборачивались спиною, когда он подходил к ним, третьи спокойно продолжали разговаривать между собою, нисколько не конфузясь его пытливыми взглядами.

– Где мамзель Клара? сказал он, не замечая, что она стояла недалеко от него, за декорациею, изображавшею сад. – Где мамзель Клара? повторил он громко: – прошу ее подойти сюда.

Ослушаться было невозможно и девушка с неудовольствием вышла на слабо-освещенную сцену, где оставался уже только один первый танцор.

– Странно, сказал он с гадкою улыбкою: – что вас всегда надобно звать по нескольку раз. Вам было бы лучше, прибавил он, понизив голос: – слушаться моих слов с первого раза.

– Что вам угодно? боязливо спросила Клара.

– Пока я желаю очень-немногого. Вы танцуете в переднем ряду и отчасти со мною: мне нужно взглянуть, как вы одеты; потом сделаем репетицию наших па.

– Я одета хорошо, отвечала девушка, отступая назад.

– Не широки ли вам башмаки? Хорошо ли сидит на вас трико? Я не хочу, чтоб оно давало складки. Позвольте-ко взглянуть; идите же сюда.

Девушка стояла неподвижно. И если б на сцене было светло, видно было бы, как выступил румянец на её щеках сквозь белила.

– Полно-те ребячиться! Вы знаете, со мною негодится шутить. Вы не получите прибавки к жалованью в следующем месяце, если я опять должен буду жаловаться на ваше упрямство и непослушание. Идите же сюда!

Она приподняла на вершок шелковую юбку, так, чтоб видно было колено.

Он сделал к ней несколько шагов; она отступила.

– Вы все ребячитесь; вам надобно во многом измениться, иначе не ожидайте никаких успехов. Не слишком ли туго вы зашнурованы?

– Я не шнуруюсь туго, отрывисто сказала Клара и хотела уйти.

Но первый танцор удержал ее за руку.

– Кажется, наши портнихи шьют на вас небрежно. Для вашей дивной тальи негодятся чужие старые спенсеры. Для вас нужно бы всегда шить новые костюмы. И если, Клара, вы захотите…

Клара хотела вырвать свою руку из его руки, но он предупредил это движение и крепче сжал ее.

– Кажется, продолжал он, нагибаясь к девушке: – начальница гардероба неблаговолит к вам; она дает вам спенсеры слишком-много подбитые ватой… Мы сейчас увидим это…

Но, к-счастию девушки, услужливому товарищу надобно было оставить это исследование, потому что из-за кулис вылетели, быстро вальсируя, две танцовщицы и, не удержавшись, натолкнулись на него так сильно, что он схватился за колонну, чтоб не упасть. В тот же миг они подхватили изумленную и обрадованную своим внезапным избавлением Клару, увлекши ее в бешеный танец и, сделав тур по всей сцене, скрылись вместе с нею за кулисами. Там сильная Тереза (одна из вальсировавших была она) остановилась и остановила двух подруг одним быстрым движением и с громким хохотом бросилась на софу.

– Как я благодарна тебе, Тереза, сказала Клара, переводя дух: – ты избавила меня своею шалостью от самого неприятного положения.

– А завтра же снова ты будешь поставлена в такое же положение, мой друг, с хохотом отвечала Тереза.

– Боже мой! правда, правда. Но что же мне делать? Я совершенно беззащитна, одинока!

– Я тебе скажу два средства, важно сказала Тереза, поставив одну ногу на софу, чтоб поправить башмак, соскользнувший от быстрого танца: – можешь выбирать любое: или тебе надобно войти к нему в милость…

– Никогда! ни за что! с негодованием вскричала Клара.

– Или, если не хочешь, найти себе покровителя, который бы мог сказать нашему первому танцору и всем тем, которые захотят осматривать твой спенсер: «Любезнейший, если вы вздумаете надоедать мамзель Кларе, даю вам приятное для меня обещание устроить, чтоб вас ошикали три раза сряду…»

– Или, прибавила Элиза, также вальсировавшая с Терезою: – твой покровитель объяснится с обидчиком где-нибудь в темном переулке.

– Делается и так, смотря по характеру; но это не совсем благородно, надменно возразила Тереза.

– Но я не хочу иметь таких покровителей, робко отвечала девушка.

– Поздно, мой друг, сказала Тереза, обнимая стройную её талью: – ты не избегнешь той же участи, какой не избежали мы все, если пошла по одной дороге с нами.