Егор Ковалевский - Собрание сочинений. Том 4. Война с Турцией и разрыв с западными державами в 1853 и 1854 годах. Бомбардирование Севастополя Страница 5

Политика Наполеона, как увидим, торжествовала.

Князь Меншиков имел поручение стараться заключить с турецким правительством конвенцию (о заключении нового трактата не было и речи). Мог ли наш двор требовать меньшего ручательства от Порты, которая не исполняла даже собственноручных хатт-и-шерифов султана, и без всякого предлога нарушала данные фирманы в пользу другой державы! Это заключение более торжественного акта составляло одно и единственное удовлетворение, которого требовал Государь Николай I за оскорбление, нанесенное Его достоинству нарушением слова султана и самых священных обязательств.

Конвенция относительно церкви, нам единоверной, не представляла ничего нового в народном праве. Во-первых, нет особой разницы между конвенцией и другими дипломатическими актами, исторгнутыми от Турции Францией и Англией в пользу единоверцев, и, во-вторых, в эпоху реформации, многие великие католические державы заключали с другими державами трактаты или конвенции, которыми обеспечивались протестантам разные привилегии, выгоды и льготы. В самой Англии подобных примеров много: так Кромвель, через представителя своего, пуританского посланника Самуила Мореланда, заключил в 1655 году трактат относительно веротерпимости в Савое, а Гиль подтвердил его в 1704 году и т. д. И теперь, во многих землях гражданское положение чуждого им вероисповедания основано на таких договорах; между тем государства, даровавшие подобные обеспечения, вовсе не почитают их нарушением своей независимости или неприкосновенности прав государя.

Наконец, как мы имели случай прежде заметить, для Турецкой империи эта конвенция не представила бы ничего необыкновенного, потому что сам факт ее уже существовал в нашем Кайнаржийском трактате, заключенном еще в 1774 году и подтвержденном Адрианопольским договором.

Тем не менее, однако, русский кабинет, поручая Меншикову заключение конвенции с Портой, не поставил ему необходимым условием эту форму акта. Он желал достигнуть цели путем переговоров, а не силой оружия; а потому русский посол, увидев на месте обстоятельства дела, ограничился требованием заключения сенеда, как акта более свойственного турецким формам и заключающего в себе менее значения по народному праву. Потом, встретив неправильные толкования и вследствие того непреодолимые препятствия по некоторым пунктам сенеда, он изменил или вовсе уничтожил иные из них; наконец, когда Порта, побуждаемая иностранными представителями, отвергала всякое соглашение относительно обязательного договора, посол наш, руководимый миролюбивыми видами С.Петербургского двора, объявил, что если Порта примет и немедленно подпишет составленную им ноту, то он согласится довольствоваться ею.

В проекте[14] ноты заключалось разъяснение некоторых статей существующих уже трактатов, подтверждение фирманов ихатт-и-шерифов, изданных в различное время правительством султана в пользу христиан и обещание покровительства и защиты православному исповеданию, какими пользуются другие исповедания в Турции; наконец, русский уполномоченный ходатайствовал о разрешении возобновления купола над храмом Гроба Господня и о построении в Иерусалиме церкви, богадельни и госпиталя для русских богомольцев.

Где же тут посягательство на власть султана, где нарушение прав его?

Если мы еще недостаточно доказали, что главнейшие католические и протестантские державы выговорили от Турции такие же права покровительства над своими единоверцами, каких Россия домогалась для своей церкви, то выпишем здесь слова протокола по делам Греции, от 13-го февраля 1830 года, за № 3-м. Этот акт подписан уполномоченным Франции Монморанси-Лавалем. «Уже несколько столетий Франция пользуется правом особого покровительства над католиками, подвластными султану; это покровительство его христианнейшее величество считает обязанностью вручить ныне будущему монарху Греции в отношении только тех провинций, которые должны войти в состав нового государства».

Далее, ограждаются права католиков в новом государстве.

Таким образом, Франция нисколько не колеблется объявить в формальном дипломатическом акте, что она обладает правом особенного покровительства в пользу католиков, подвластных султану, и удерживает его за собой во всех тех провинциях, которые не вошли в состав нового греческого королевства; а уполномоченный Великобритании приложил к этому акту свою подпись, вовсе не находя, чтобы это покровительство нарушало независимость Турции и самодержавие султана.

Скорее можно было бы упрекнуть нас в излишней уступчивости, чем в желании насильственно прервать сношения с Турцией, если бы дело шло не о такой монархии, которую уже два раза Император Николай I спасал от завоеваний ее смелого вассала. Сам отъезд свой князь Меншиков отлагал несколько раз, желая дать время одуматься министрам Порты. Но Турция, поощряемая надеждами на сильную защиту морских держав, которых намерения разъяснялись более и более, упорствовала в отказе.

Перемена министерства вполне убедила в направлении ее политики. Министром иностранных дел назначен был Решид-паша, безусловно преданный английскому посланнику в Константинополе. Решид-паша был прежде посланником в Париже и Лондоне. Эта личность довольно замечательная, имевшая сильное влияние в настоящем вопросе. Решид-паша образован на европейский лад и напитан духом новейших западных идей, которые его турецкая натура не могла вполне переработать и усвоить, а, между тем, он думал привить их к Турции. Это один из тех людей, которые, являясь в государстве в минуту его расслабления и политического упадка, своими несвоевременными и насильственными мерами еще более расшатывают его.

Великим визирем назначен был Мустафа-паша, известный по своему губернаторству в Кандии и тоже находившийся в связи с английским кабинетом. Сын его, Вели-Эддик, был в то время посланником в Париже и Брюсселе. О других министрах не к чему и упоминать.

Чтобы показать всю услужливую готовность некоторых иностранных представителей, желавших раздражить и возбудить Порту против России, упомянем, что еще в то время, когда в Лондоне, в палате лордов, в заседании 25-го апреля, Кларендон излагал миролюбивое направление посольства Меншикова, представитель Англии в Константинополе, полковник Роз, писал к адмиралу английского флота, находившегося в Мальте, чтобы он спешил со всей эскадрой к Дарданеллам, для поддержания политики Порты. Сама Франция послала свою эскадру в греческие воды еще 8/20 марта, когда переговоры шли миролюбивым путем, и, конечно, достигли бы успеха, желанного для христианства и человечества и избавляющего Европу от той кровопролитной войны, которую, таким образом, подготовляли морские державы.

Князь Меншиков оставил Константинополь и отправился в Одессу, 9/21 мая, а 16 мая прибыл туда же поверенный в делах при Оттоманской Порте, действительный статский советник Озеров, с императорской миссией.

Не смотря, однако же, на это русский двор все еще поддерживал сношения с Портой, все еще надеялся путем переговоров окончить вопрос, которого важность теперь являлась в другом виде, по случаю деятельного вмешательства и противодействия морских держав. Государственный канцлер обратился с письмом к Решид-паше, предлагая ему обдумать все последствия разрыва с Россией и извещая, что если Порта будет упорствовать в отказе, то русские войска займут Молдавию и Валахию, в виде залога. После всех уступок с нашей стороны, оставалось прибегнуть к этой понудительной мере.

Нетерпеливое желание морских держав ускорить разрыв между двумя державами, которые еще не прервали сношений между собой, разрушили всякую надежду к примирению. Они поспешно прибегнули к мерам действительным, которые наш кабинет представлял только как условные, и «французский монитер» официально объявил, что 4-го июня посланы приказания из Тулона и Марселя к адмиралам Ласюсу и Дундасу приблизить свои эскадры к Дарданеллам.

Конечно, такие меры только усложняли вопрос: с одной стороны, они поощряли Порту к решительному сопротивлению; с другой – принуждали Императора Николая I сильнее настаивать на том, чего требовали честь и достоинство России.

Из ответа Решид-паши, а равно из ноты его по этому предмету, посланной к представителям четырех держав в Константинополе, уже обнаруживаются иные начала политики турецкого министра. Он не думал об исполнении требований русского кабинета, но стремился к тому, чтобы подвергнуть сомнению все приобретенные нами по силе трактатов права, и, пользуясь настоящим положением, навсегда сложить со своего правительства прежние обязательства и отменить порядок вещей, освященный договорами и временем.

Могла ли после этого Россия оставаться при своих миролюбивых мерах?

Занятие княжеств теперь являлось не только понудительным средством, чтобы склонить Порту на прежний путь сношений с нами, но и правом возмездия против морских держав, занявших своими эскадрами порт близ самих Дарданелл. Мера эта была столь естественна, что иностранные державы в то время единогласно согласились не считать ее поводом к войне (casus belli). Более – лорд Сеймур, английский посол при C.-Петербургском дворе, доносил от 11/25 января 1853 г. (в депеше № 2)[15] правительству: «Я убежден, что переговоры, подкрепленные угрозой и военными движениями, будут достаточны, чтобы вынудить от Порты благоприятный ответ на справедливые требования России». В другой депеше, к гр. Нессельроде 29 дек. 1853, 10 янв. 1854 г., он писал, что отстраняет от Англии всякое участие в тех принудительных мерах, к которым прибегает Франция, желая отклонить султана от удовлетворения требований России; напротив, английский кабинет настаивает на исполнении их Портой.