Эллен Фьестад - Вместе мы удержим небо Страница 19

– Нет, до сорока – да ни за что. Не хочу быть такой старухой.

Лука смотрит в окно.

– Но все-таки. Это такой шаг, это уж как-то слишком. Чтобы в моей груди билось чужое сердце.

– Лука. Оно не чужое. Оно мое.

33

Лука идет в парк. Бродит между деревьев, со всех сторон ее окружают их стволы. Оберегают ее. Она прислоняется спиной к вековому дубу, через одежду ощущает его грубую, жесткую кору. Поворачивается к дереву лицом, обхватывает его руками: руки не соприкасаются пальцами, у дерева слишком толстый ствол. Она чувствует, как бьется сердце в ее теле, прижавшемся к сухому и теплому стволу дерева. Слышит, как удары сердца отдаются в ушах.

Пахнет древесной корой, землей и зеленью. В кронах деревьев над ней гуляет ветер, она вглядывается вверх, меж листьев: высоко-высоко в небе виднеются звезды. То, что они задумали, – сумасшествие. Но когда их тела натолкнулись друг на друга той ноябрьской ночью, что-то произошло. С тех пор не прошло еще и года. А кажется, что они всегда были вместе. Она и Гард. Но чего-то всегда и не доставало. Одной последней вещи. Может быть, именно этой. Поменяться сердцами – безумие. Но, может быть, именно этого ей и не хватает. Чудесного безумства в духе Гарда.

Она смотрит вниз, на свои ноги. Они примостились между гигантскими корнями дерева. Корни выпирают наружу сквозь затоптанную почву. И уходят вниз, в глубину подземных ходов, где червяки проедают себе путь в земле и тем самым позволяют воздуху добраться до корней. Целая сеть подземных каналов. Глубоко под землей, в темноте, корни находят себе дорогу. В темноте, ничего не видя. Так все обычно и находят свой путь.

34

– Ладно. Давай сделаем это.

– Ты и правда согласна? – Лицо Гарда словно освещается изнутри, он берет ее за руки.

– Да, я согласна. И давай тогда поскорее все сделаем, пока я не передумала.

– Если ты сомневаешься, мы можем и не делать этого. Ведь потом не переделаешь назад. Это не татуировка какая-нибудь.

– Нет, мы это сделаем. – Она смотрит ему в глаза.

– Ты должна быть абсолютно уверена.

– Я уверена. Я целые сутки думала об этом.

– O’кей.

Гард кивает. Смотрит на нее. Смотрит на эту маленькую девушку с большими черными глазами. Ее сердце будет биться в его груди. Это просто запредельно.

– Господи, как же я тебя люблю.

35

Они остановились в одной из центральных гостиниц. Операция назначена на следующее утро. Сегодняшний вечер у них свободен. Последний вечер со своим собственным сердцем. Они зашли в ресторанчик. Спросили официантку, не посоветует ли она, куда можно пойти хорошенько развлечься. Официантка сказала, что ее парень играет в одном заведении возле пакгаузов, на окраине города. Самое клевое место в городе, сказала она. Туристы о нем и не догадываются.

Как только они входят, в грудь Луке ударяет глубокий звук бас-гитары. Вышибает из нее воздух. Это их последний вечер перед тем, как все изменится и ничто уже никогда не будет прежним. Заведение, которое им посоветовали, оказалось бывшей церковью, переоборудованной в клуб. Снаружи ни души, а внутри толпа народа всех цветов и размеров. Их обдает удушливым теплом, гул голосов и музыка сливаются воедино и охватывают их обоих, несут их внутрь помещения. С высокой стены их приветствует рукой Дева Мария: витраж отсвечивает зеленым, лиловым и желтым цветом.

Диджей стоит в алтаре: это девушка, на голове у нее нимб из светящегося пластика. Вокруг них толпы народа: наверху на галерее, на лестнице вниз, в крипте. Диджей будет играть до тех пор, пока все не попадают от усталости. Танцпол бушует словно гейзер. Все скачут вверх-вниз. Настойчивый бит заставляет двигаться всех вокруг. Подбрасывает их в воздух, удерживает их в трех сантиметрах от пола. Гард рядом с ней, берет ее за руки, его губы шевелятся, выговаривая какие-то слова, но его рот – черное немое отверстие. Лука проваливается во тьму между его губ, летит вниз, падает с дикой скоростью головой вниз, она вся во власти этого падения; Гард закрывает рот – и Лука снова отброшена назад, на танцпол. Перед Лукой танцует эта огромная черная дыра, произносящая слова, которых она не может слышать, но которые она все равно понимает. Потому что теперь они составляют единое целое, они больше никогда не расстанутся. Даже смерть не сможет разлучить их. После этого. После того, что случится завтра. Они стоят неподвижно в бурлящей массе людей. Народ скачет вокруг них как сумасшедший, а они просто стоят. Совершенно неподвижно. Вокруг них словно очерчена окружность, которую никто не может переступить. Будто понимая, что этих двоих нужно оставить в покое. Как будто зная, что скоро эти двое совершат что-то неслыханное. Впервые за всю историю человечества.

Их окутывает зеленый дым, весь мир теперь зеленый, бас-гитара рвет тело Луки по живому, ей кажется, она сейчас разорвется на части, и это чудесно, так непостижимо чудесно – в этой гуще, среди этого зеленого дыма, слушать стон бас-гитары; со всех сторон их окружают потные человеческие тела, но они не чувствуют их прикосновений – существуют только они двое, здесь, сейчас, она и Гард, и больше никого. Во всей этой стране никто не знает, кто они такие. Есть только они вдвоем и музыка, которая не стихает и которая не стихнет до первых проблесков дня; они пьют воду – им не требуется алкоголь, головы у них совершенно ясные и в то же время совершенно отсутствующие в этом мире; существуют только этот ритм, и эта бас-гитара, и их тела, тесно прижавшиеся друг к другу.

36

И вот они на Линденштрассе, 189. Здесь книжный магазин. В нем масса народа, но в этой толпе прямиком к ним идет мужчина в костюме. Наверное, прочитал все на их лицах. Два юных человека, жмущихся друг к другу в чужой стране. Мужчина приятен, корректен, одет в черный костюм. Он разговаривает с ними так, как если бы они пришли пообедать в дорогой ресторан. Лука с Гардом переглядываются. Гард берет ее за руку, они кивают друг другу, как бы отсчитав новую эпоху, и вслед за мужчиной выходят на улицу. Теперь пути назад нет.

Их ждет такси с затемненными стеклами. Мужчина открывает перед ними дверцу. Перед Гардом в мягком джемпере с капюшоном и перед Лукой в черных джинсах с дыркой. Дверца захлопывается за ними. На заднем сиденье они обнаруживают непроницаемые повязки на глаза. Мужчина затягивает их потуже. Не просит извинения. Вообще ничего не говорит. Гард чувствует под пальцами холодную кожу сиденья. Лука слышит дыхание Гарда. Сжимает его руку. Машина долго едет. Поворачивает направо, останавливается на светофоре. Поворачивает налево, выезжает на шоссе. Они едут и едут, мужчины на переднем сиденье не произносят ни слова; Лука и Гард не смеют пикнуть, чувствуют только, как крепко их руки держатся одна за другую. Автомобиль мчится по шоссе, должно быть, они уже в другом городе? Гард дышит чаще и чаще, ерзает на сиденье. Лука замечает это и кладет руку ему на плечи. Укладывает его головой себе на колени, придерживает его, словно маленького ребенка. Гладит по волосам. Мужчина на переднем сиденье покашливает, и они страшатся подумать о том, что ожидает их за полосками ткани, закрывающими им глаза. Лука начинает тихонько мурлыкать старинную колыбельную, которую частенько пела ей бабушка. Дыхание Гарда становится ровнее. А они все едут и едут. Лука напевает и гладит его по волосам, а другой рукой крепко обнимает его. Они съезжают с шоссе на менее оживленную дорогу. Сбрасывают скорость, осторожно скатываются с невысокого пригорка. Слышат, как открываются ворота, это гараж, наверное? Наконец автомобиль затихает. Перед ними открывается дверца.

– Добро пожаловать, сэр. Добро пожаловать, мисс. Следуйте за мной, – произносит по-английски чей-то голос.

Мужчина в костюме снимает с их глаз повязки и улыбается им. Табличка на стене указывает на вход в клинику.

Держась за руки, они устремляются вперед по коридору. Лука не думает о крови, скальпелях и холодной стали. Она думает о парне, который торопливо идет впереди нее. О парне, который держит ее за руку, который тянет ее за собой по тускло освещенному коридору. Единственный источник света здесь – зеленые светящиеся стрелки на полу. Они спешат поскорее добраться туда, куда ведут их эти стрелки. Прочь от выхода, прочь от внешнего мира. В темноту, в тепло. Они держатся за руки, смеются, в них все кипит, и они не в силах остановиться. Их шаги гулко отдаются эхом в коридоре клиники, но это ничего, там сейчас никого нет, только они двое и хирурги со своими ассистентами. Они – это два бьющихся сердца в двух трепещущих телах. Два сердца размером со сжатые кулаки скоро поменяются местами.

37

Лука пытается открыть глаза. У нее не получается, веки склеились. Где она? Дышать тяжело, в руках какое-то странное ощущение, Лука не может их поднять. Кто-то смачивает ей рот. Кусочки влажной ткани цепляются за сухую кожу губ. Прохладная, чудесная вода. Она хочет еще, так хочется пить. Пытается проглотить то немногое, что осталось у нее на губах, но этого тоже мало. Ей удается приоткрыть глаза, откуда-то свысока над ней склонилось чье-то лицо, кто это? Все плывет перед глазами, это лицо, голос, произносящий что-то по-английски, она не может разобрать что, пытается приподняться на локтях, видит, как лицо приближается, чья-то рука заставляет ее снова лечь, она порывается сказать что-то, спросить, где она, почему все такое странное, потом разражается безумным смехом: все стало вдруг таким уморительно смешным, не все ли равно, где она и почему ей так жутко хочется пить, у нее же нет тела, она смеется и не может остановиться, у нее нет тела, можете себе представить что-нибудь более смешное – у нее нет тела! Но смеяться она все-таки может, она – ангел, она – космический пришелец, который явился на землю, чтобы все здесь съесть, звук ее смеха достигает ее ушей, она не может понять, кто же это так смеется, это та женщина на картине? Женщина, которая сошла с картины и снова прижимает ее к кровати? Внезапно ее охватывает неизъяснимая усталость, и ей становится ужасно грустно: она плачет и плачет, никогда еще за всю ее жизнь ей не было так жалко себя, слезы градом катятся по ее щекам, но ей не удается утереть их. Рука не слушается ее. Она откидывается на подушку, погружается все глубже в хлопковую ткань, окружающую ее со всех сторон, и женский голос пропадает вместе с лицом; ее увлекает за собой река, широкая, тяжело катящая волны река, которая неторопливо и беззвучно несет свои воды куда-то между больших зеленых деревьев. Она не знает, куда несет ее этот поток, да ей и все равно куда; она знает только, что вот сейчас она здесь. Ее уносит все дальше, масса воды удерживает ее на плаву, ей совсем не страшно, она просто плывет, уносимая потоком, и это самое прекрасное из того, что она испытала в жизни, и она хочет остаться там навсегда.