А. Кошелев - Я дрался с самураями. От Халхин-Гола до Порт-Артура Страница 14

Говоря о наших танках того периода, нельзя не упомянуть о танках Т-26-огнеметчиках.

Когда советско-монгольские войска, преодолевая ожесточенное сопротивление противника, завершали его окружение, отдельные узлы сопротивления японцев были сильно укреплены, враг отчаянно сопротивлялся, приходилось выбивать его буквально из каждой щели. Вот здесь-то и пригодились наши огнеметные танки. Подходили они — и горела боевая техника врага, полыхали его инженерные сооружения, земля и все находящееся вокруг, взрывались склады боеприпасов. Иными словами, врага выжигали. Солдаты противника выскакивали из самых глубоких нор, бросая все, разбегались, куда могли.

…Много хлопот, смекалки и солдатской изобретательности потребовалось от личного состава батальона при подготовке к форсированию танками Халхин-Гола по дну. Это был настоящий, никем подробно не описанный подвиг. Мостов через быструю и многоводную реку с высокими берегами в то время не сооружали. Имеющиеся понтоны небольшой мощности не обеспечивали переправы танков и боевой техники. Искали выход.

Трудно сейчас сказать, кому принадлежала инициатива, но она вскоре стала всеобщей, охватила всех — форсировать своенравную реку по дну, провести танки в погруженном состоянии. На каждом танке стояли железные печи «НЗ». Из них смастерили цилиндры, которые удлиняли выхлопные трубы танков и выходили из-под воды, как перископы подводной лодки. Все люки танков задраили брезентом, щели зашпаклевали солидолом. В темное время проводились пробные погружения, вброд измеряли глубину реки, делали выходы на противоположном высоком берегу. Стальной трос служил ориентиром для движения танков под водой.

Все было предусмотрено: и скорость движения на разных участках переправы, и управление при быстром течении, и меры безопасности, если танк заглохнет на середине реки. Мы не могли учесть, пожалуй, только одного: ночью в горах выпали ливневые дожди. Вода к утру поднялась почти на полметра. Выхлопные трубы с удлинением оказались короткими. Что делать? Танки один за другим подходили к реке. Наступили сумерки. Не обладай командир батальона известной выдержкой, пришлось бы переносить переправу. Значит, отсрочка операции. Но Григорий Яковлевич Борисенко решил по-иному — приказал использовать все железо, вплоть до консервных банок, но удлинить трубы и приступить к переправе в указанное время. Твердая воля здесь имела решающее значение. Один за другим погружались танки в быстрый Халхин-Гол. Трудно передать все наши волнения и радость, когда первый танк появился на противоположном берегу.

Батальон успешно выполнил поставленную задачу. Танки были переправлены там, где их не ждал противник.

Еще не успели обсохнуть машины, как сразу же началась боевая разведка. Каждому экипажу по нескольку раз в день приходилось встречаться с врагом. Нагрузка была большая, тем более, что стояла жара, летел в смотровые щели песок, не бездействовали авиация и артиллерия противника.

В одном из таких рейдов пять танковых экипажей под моим командованием в глубине обороны противника наткнулись на позиции дивизиона дальнобойной артиллерии японцев, который очень беспокоил наши войска. При стремительной танковой атаке вражеские артиллеристы не успели сделать ни одного выстрела. Четыре пушки были выведены из строя, а расчеты дивизиона, укрывшиеся в окопах вблизи орудий, подавлены пулеметным огнем и гранатами членов экипажей, вышедших из танков, оставив в машинах по одному человеку. Это был рискованный шаг, но необходимый.

Окончательно уничтожить вражеских артиллеристов, взять «языка», прицепить исправные пушки ктанкам, погрузить на броню танков оборудование наблюдательного и командного пунктов можно было только выйдя из машины. Первым это сделал я, за мной последовали другие экипажи. Под свист вражеских пуль устранили некоторые неисправности в ходовой части, полностью уничтожили артиллерийский командный и наблюдательный пункты, а их оборудование — стереотрубы, буссоли, морские перископы и имущество связи — уложили на броню танка. Сзади прицепили исправные японские орудия. Все это под одобрительные и восторженные возгласы нашей пехоты было прибуксировано к нам. В итоге без потерь разгромили артиллерийский дивизион противника, который очень мешал замыканию кольца окружения.

Было и так. Нашему батальону приказали разведкой боем вскрыть огневую систему вражеской обороны. Несколько десятков танков на больших скоростях устремились на окопавшегося противника. Танковой атакой руководил командир батальона Григорий Яковлевич Борисенко. Я со своим экипажем был на правом фланге. Японцы открыли бешеный артиллерийский, минометный и пулеметный огонь. Один из идущих впереди танков загорелся, это был танк командира батальона. Мы видели, что экипаж сумел выскочить из горящей машины. Рискуя быть подбитыми, совместно с другим экипажем нам удалось перейти на малую скорость, почти на ходу подобрать товарищей, в том числе и всеми уважаемого комбата. Григорий Яковлевич в обгорелом комбинезоне, превозмогая нестерпимую боль от ожогов, продолжал руководить танковой атакой.

В одном из боев в момент тарана вражеской пушки с моей машины слетела гусеница. Танк закрутился на месте. Оставив в танке башенного стрелка Николая Мирошниченко с задачей вести огонь из пулемета по укрывшимся в щелях расчетам орудий, мы с механиком-водителем Василием Слободзяном вылезли через нижний десантный люк, чтобы устранить неисправность и надеть слетевшую гусеницу. Прикрывались от японцев пулеметным огнем, а башенный стрелок Мирошниченко умудрялся время от времени сделать по врагу и пушечный выстрел, не давая поднять головы вражеским артиллеристам. Поэтому мы со Слободзяном сумели быстро натянуть гусеницу и только сели в танк, как из-за сопки раздалось японское «банзай!»

Оказывается, разбежавшаяся японская пехота и артиллерийские расчеты пришли в себя и решили устроить «психическую» атаку на наш танк. Японцы осатанело набрасывались на машину. Ведь их учили, что наши танки вместо брони одеты в фанеру и их можно рубить клинком и колоть штыками. Но было поздно. Мотор заработал, атакующие нашли здесь не фанеру, а смерть. Подошедшие наши экипажи докончили начатое нами дело. Огневые точки японцев на Безымянном бархане перестали существовать.

Петр Егоров

летчик-истребитель

Первый бой — это самый страшный момент в жизни каждого, кому довелось воевать. Сколько бы ни говорили о храбрости и отваге, а человек всегда остается человеком: страшно впервые вот так близко посмотреть смерти в глаза. Со временем это чувство постепенно проходит. Появляются мастерство, сноровка, как во всякой работе, а вместе с ними и уверенность в себе, в том, что ты собьешь противника раньше, чем он тебя, и вернешься живым из этого боя и из следующего тоже…

Воздушные бои на Халхин-Голе — вернее, воздушные сражения — были масштабными. Одновременно участвовала вся истребительная авиация японской и нашей стороны. Сотни истребителей в воздушном пространстве, поднимаясь на высоту до 5000 метров и опускаясь до земли, бились обычно около часа. Ежедневно бывало по два-три боя. Шла борьба за господство в воздухе, борьба упорная и кровопролитная.

Когда наша эскадрилья подходила к линии фронта, бой был уже в полном разгаре. Со стороны это напоминало рой каких-то гигантских насекомых с той лишь разницей, что очень часто воздушное пространство прорезали огненные трассы — это стреляли наши И-16, имевшие по четыре пулемета «шкасс», каждый из которых давал 1600 выстрелов в минуту, а в боекомплекте каждая четвертая пуля трассирующая; снопы огня с дымом обозначали, что это стреляет японский И-97.

Наш командир капитан Кустов, имея большой опыт боев в Испании, вел эскадрилью в самый центр этого роя, где было просто страшно. Казалось, что все пули попадут непременно в твою машину. Я увидел, что один наш самолет делает переворот влево, другой — боевой разворот вправо, чтобы не столкнуться с другими, и не успел, как говорят, глазом моргнуть, как оказался один. Впереди летел вроде бы наш самолет. Но вдруг он резко развернулся, и в мою сторону полетел сноп огня с дымом. Тут я понял, что это японец, и дал очередь в его сторону. Он сделал переворот в одну сторону, я — в другую, и так, обменявшись пулеметными очередями, мы разошлись. Долго я еще носился в этом клубке, маневрируя, чтобы не попасть под прицельный огонь, и смотрел вовсю, чтобы не столкнуться с кем-нибудь.