Сергей Ченнык - Вторжение Страница 17

В то же время, если они желали победить, а этого они очень хотели, то требовалось продолжение, развитие морской операции, перенос ее с моря на сушу. Теория Клаузевица требовала именно такого алгоритма действий. Но это было то, на что решиться было не так просто.

Нельзя сказать, что решение о действиях на континентальной территории Российской империи однозначно воспринималось в Лондоне, Париже, в действующей армии и на военно-морском флоте. Военное командование имело свою точку зрения и свое мнение, не всегда аналогичные государственно-политическому руководству. Тотальная война не планировалась однозначно. Союзники планировали максимально использовать возможность достижения изоляции района военных действий, что было (и оказалось) достижимым благодаря протяженности и сложности русских наземных коммуникаций, а также стратегической ситуации поставленной на карту территории.{145}

Британский опыт показывал, что война ограниченным контингентом достигает максимального успеха, когда ближе всего подходит к настоящей ограниченной войне. Так было на Пиренейском полуострове и так будет в Крыму, где целью войны было отвоевать у противника определенный участок территории, который в большей или меньшей степени может быть изолирован действиями военно-морского флота. Эффективность такой войны на деле зависит от слаженности, с которой будут действовать флот и сухопутные силы, чтобы дать контингенту силу и мобильность.{146}

Любая война, чтобы быть успешной, требует единства взглядов и действий как ее инициаторов, так и исполнителей. Но и тут все было не так, как хотелось. Английские историки Крымской войны утверждают, что лорд Раглан лично не одобрял высадку, считая ее запоздалой и опасной в столь позднее время года. Аналогично рассуждал и один из наиболее влиятельных лидеров союзных войск — командир английской Легкой дивизии генерал Джордж Браун. Независимый от армейского военного командования адмирал Дандас открыто выражал свои опасения, что ни армия, ни флот неготовы к такой операции.{147} Его точку зрения разделял адмирал Гамелен.{148}Этот вообще не стеснялся периодически напоминать о своих симпатиях к России.

Как бы это было ни удивительно, но не слишком оптимистично был настроен и маршал Сент-Арно, назначенный императором Наполеоном III главнокомандующим французских экспедиционных сил. Он открыто заявлял Наполеону, что насколько тщательно была проведена дипломатическая и политическая подготовка войны, настолько безалаберно организована ее военная составляющая. Не располагая точными данными о необходимых силах и средствах, имея туманные цели, нельзя было даже думать о каком-либо стратегическом планировании операции.{149}

Даже родственник императора, командир 3-й дивизии дивизионный генерал Наполеон был категорическим противником операции против России на ее территории.

«Принц решительно отвергал возможность экспедиции. Преклоняясь перед властью императора, он, однако, позволил себе заметить, что Наполеон III не был в состоянии в Биаррице оценить все трудности предприятия. Огромное расстояние, отделявшее его от театра войны, не позволяло ему видеть вещи в настоящем свете. Как преемник имени Наполеона I он справедливо желал продолжить летопись военной славы Франции, начатую его дядей, но не следовало нынешнему императору французов начинать тем, чем тот закончил; ибо и сам маршал сознавался, что вторгаться в Россию означало предавать себя на произвол судьбы».{150}

Хотя голос скептиков был громким, но ястребы преобладали не только численно, но и давили влиятельностью. Безоговорочными сторонниками десантной операции были герцог Кембриджский (командир 1-й (Гвардейской) дивизии) и генерал Бургойн у англичан.

Первый, до сих пор не участвовавший ни в одной из военных кампаний, давно мечтал отправить «гвардию в огонь». Потом он пожалеет об этом, когда увидит кучи «нафаршированных русской картечью» тел английских солдат. Для него стало открытием, что война настолько отличается от парадов.

Второй втайне считал себя самым большим интеллектуалом английского штаба и убеждал всех, что действия против Севастополя отвлекут значительные силы русских — и Турция вместе с союзниками сможет без проблем поддерживать горцев Кавказа, решая свои другие задачи в Черном море. По его мнению, русская армия, хотя и многочисленная, но уже, как и вся экономика России, не соответствовала времена.{151} У моряков самым воинственным был французский адмирал Брюа. Позицию Ландаса осуждали, критиковали, его самого едва не обвиняли в трусости. Гамелена вообще никто не желал слушать.

Самое время задать вопрос: если есть проблемы с решительностью высших военно-морских и сухопутных командиров, то планировалась ли вообще сухопутная операция против России? Может быть, десант в Крым — это инициатива отдельных самоуверенных союзных адмиралов и генералов? Или это просто затянувшаяся набеговая операция? Очевидно, что планировалась. И первое сухопутное сражение Крымской кампании, которым стала Альма, имело свое место в этих планах. Вот об этим мы сейчас и начнем размышлять.

РУКОВОДЯЩИЕ ИСПОЛНИТЕЛИ

В этой книге мы не будем подробно говорить о русских военачальниках. С ними у нас будет еще возможность детально познакомимся в следующей, посвященной непосредственно сражению. Наши главные действующие лица пока другие. А потому давайте внимательнее посмотрим на тех, кто привел врага на землю Российской империи, кратко познакомимся с ними и, может быть, постараемся понять. В конце концов, среди них было немало интересных людей, некоторые даже заслуживают определенного уважения.

Маршал Леруа де Сент-Арно, главнокомандующий французского военного контингента. Вся его предыдущая жизнь настолько интересна и так насыщена приключениями, что заслуживает отдельного повествования. Сент-Арно — «…относительно молодой, блестящий африканский ветеран, прославившийся завоеванием Малой Кабилии и сыгравший выдающуюся роль в декабрьском государственном перевороте; это был весьма деятельный генерал, способный из-за честолюбия и стремления к славе вести кампанию смело и решительно и отличавшийся в то же время крайним прямодушием, что давало ему возможность поддерживать хорошие отношения со своим английским коллегой».{152}

До войны занимал пост военного министра Франции, которую получил не столько по своим военным дарованиям, сколько за участие в перевороте 2 декабря 1851 г.[91]В начале Восточной кампании получил полномочия почти одновременно с английским главнокомандующим. Но в отличие от коллеги, который был просто завален указаниями и инструкциями, Наполеон III не столь ограничивал мелочной опекой своего военачальника, дав ему больше самостоятельности в принятии решений.{153}Сент-Арно был благодарен императору за доверие и при каждом удобном случае уверял, что победа рядом: «…прибыв к Севастополю, командующий французской армией… один из виднейших деятелей декабрьского государственного переворота рассчитывал: через 10 дней ключи от Севастополя будут в руках императора… теперь империя утверждена, и здесь ее крестины».{154}

Среди высших командиров английской армии и государственного руководства Великобритании отношение к Сент-Арно установилось, скорее, отрицательное. Энтони Стирлинг, подполковник Шотландской бригады, не оптимистичен в своем мнении о французском главнокомандующем, считая его человеком хитрым и расчетливым, без особых моральных принципов: «когда Наполеон замыслил государственный переворот, он увидел в этом возможность стать командующим армией».{155}

Принц Альберт, супруг королевы Виктории, в своем письме к брату принцу Эрнсту Кобургскому писал: «Кто нас крайне озабочивает, так это маршал Сент-Арно, проходимец до мозга костей, находящийся в руках некоего Т…».{156}

Подполковник Лайсонс, 23-й Уэльский фузилерный полк: «…несчастно выглядевший маленький человек, с высоким лбом и маленькими глазами».{157}

Мнение русских не сильно отличалось от впечатления, производимого Сент-Арно на англичан: «…временщик, достигший высших почестей и власти с помощью самых рискованных предприятий…».{158}

Зато рядовые и младшие офицеры французкого контингента обожали своего маршала: он был прекрасным организатором, имел высокий уровень популярности в армии и большой вес при дворе. Маршал платил солдатам той же монетой, прощал маленькие «шалости» в виде пары сожженных деревень и сотни-другой перебитых или ограбленных мирных жителей. Он верил им, они доверяли ему — и англичане могли лишь завидовать столь преданным отношениям между начальником и подчиненными. У них лишь редкие командиры (командир Шотландской бригады генерал Колин Кемпбелл, например) могли похвастаться таким.