Военные рассказы - Юрий Олиферович Збанацкий Страница 19

железке через каждые двадцать минут эшелон за эшелоном шпарят. На фронт танки, пушки тащат, немцы едут, даже песни горланят, гады. А с Украины добро увозят. Еле ползут: все ведь наше— уголь, пшеница, сало… Прошел эшелон с невольниками. Из вагонов девчата выглядывают, в последний раз, быть может, сердешные, посмотреть хотят на наши поля широкие, на леса шумливые, на небо наше прозрачное. Одна из окна белой косынкой махнула, словно чувствуя, что мы тут находимся.

«Не могу я, — говорит мне Федор. — Может, там из наших чья-нибудь сестра в рабство поехала. Вы видали— платочком кто-то в окно?.. Ведь они знают, что мы здесь, помощи нашей просят… Нет, не могу я!» — только и сказал. До того разволновался, даже слезы выступили.

Среди слушавших раздались сдержанные вздохи. Нестерчук поднял глаза на ребят, но ничего не увидел, ведь кругом царил мрак. Только теперь парторг заметил, что дрова в печурке прогорели, груда жара начала покрываться седым пеплом. Он подбросил сухих поленьев.

— А через день подходит ко мне Федор, веселый такой, сияющий — куда вся унылость его подевалась. Отводит меня в сторонку, сторожко огляделся вокруг, шепчет:

«Как вы думаете, товарищ парторг, надолго движение на железной дороге остановится, ежели взорвать мост через нашу речушку?»

Я задумался. Мне сразу стало понятным, что Федор надумал. Слов нет, если взорвать этот мост, то движение остановится надолго. Но вот как взорвать? Мост охраняло около батальона разного сброда, вооруженного до зубов. Зарылись в землю, пристреляли каждый метр земли — даже не пробуй подойти. Наш-то командир давно уж подумывал про это же самое.

«С месяц ходить не будут?» — торопит с ответом меня Федор и так смотрит, будто стоит мне только головой кивнуть — и мост сразу взлетит на воздух.

«Да не с месяц, — говорю, — тогда им вообще сюда можно путь закрыть».

«Правда? — обрадовался он. — Здорово! Тогда я пошел».

И Федор чуть не бегом от меня.

«Куда ты? Постой», — говорю.

«К командиру», — сказал он, не останавливаясь. И исчез.

Той же ночью отправился Федор с двумя товарищами на операцию. Он решил любой ценой взорвать этот мост.

Нестерчук начал снова прикуривать цигарку. Все выжидающе уставились на него.

— И взорвал? — не выдержав, спросил чубатый.

— Взорвал. Такие люди, как Федор, ежели за что возьмутся — непременно сделают.

Нестерчук глубоко затянулся, закашлялся. Потом, откашлявшись, несколько минут задумчиво смотрел на огонь, словно совсем позабыв, что нужно продолжать рассказ.

— И как же он потом, Федор? — несмело спросил кто-то.

— Ценой жизни взорвал он тот мост, наш Федор, — глухо проговорил Нестерчук. Затем, помолчав еще немного, рассказал про подвиг Федора Болвы — Ночь тогда была осенняя, дождливая. Охрана то и дело освещала мост ракетами, часто стреляла из автоматов и пулеметов. Выше моста, на реке, Федор построил с хлопцами небольшой плот, нагрузил на него мин, толу. А брать всего этого надо было много — мост железобетонный, крепкий, массивный. Десятком килограммов ничего не сделаешь. Тронулись по течению. Вся рота пошла прикрывать их. Сперва плот вел один Федор, остальные берегом пробирались, но, когда приблизились к мосту, двигаться таким манером стало опасно: могли заметить.

Федор еще задолго до этого придумал, как подобраться к мосту. Метров за четыреста от него все вошли в реку. Осторожно брели в холодной осенней воде, погрузившись по шею, потихоньку проталкивая вдоль берега замаскированный ветками плот. Нелегкое дело, хлопцы, несколько часов подряд пробыть в такой воде. Но наших ребят согревала надежда. Под мост проникли удачно. Даже овчарки ихние не услышали — так тонко было сработано.

Заложили мины, тол, осталось только шнур зажечь— тут-то их как раз и обнаружили. Осветили ракетами, обстреляли. Полезли под мост. Наши отстреливались из пистолетов — автоматов с собой не брали. Один из Федоровых друзей был сразу убит, другой — ранен.

«Прыгай в воду! Плыви!» — приказал ему Федор. «А ты?»

«За меня не беспокойся».

«Поплывем вместе…»

«Ты чего? Командира не слушать? Болва не уйдет, покуда приказ не выполнит. И ты выполняй. Ну!»

Партизан бросился в реку. Еще один раз его ранили, чуть было не утонул, но все же на берег выбрался, а утречком его наши подобрали.

Федор притих. Он не отстреливался — торопясь приспособить к огромной мине взрывной капсюль. Фашисты решили, вероятно, что партизаны все уничтожены, полезли к опорам, столпились наверху моста. А когда подошли к неподвижному Федору, тут-то он и взорвал мину. Мост взлетел на воздух…

Нестерчук умолк. Весело пылал в печурке огонь, а в лесу бушевал ветер. Молодые партизаны сидели словно окаменевшие.

— Нет нашего Федора… Зато та железнодорожная линия еще не действует и по сей день. Мы поклялись, что она не начнет действовать, пока здесь будут находиться фашисты, — помолчав, сказал Нестерчук.

— Да. Вот это был настоящий человек! — сказал тот, что огрел полицая по загривку.

Остальные в знак согласия лишь кивнули.

Спустя минуту так же, как и огонь в печке, вспыхнул оживленный разговор:

— Это человек был необычайной смелости, — сказал один.

— А что ему еще оставалось делать?

— Как что? — удивился чубатый. — Ведь мог же и он броситься в речку, не взорвав моста. Вот это герой!

Выслушав их спор, Нестерчук сказал:

— Он был самым обыкновенным парнем. Таким же вот, как и вы. Но в борьбе с врагом раскрылись его необыкновенная сила и чувство, которые оказались сильнее смерти.

— Какое же это чувство?

— Чувство любви к Родине, к своему народу. Эта любовь придает человеку силу принести себя в жертву во имя счастья Родины и всего народа. А разве у вас, товарищи, нет этих чувств? Есть, есть, хлопцы. Вы еще такие чудеса творить будете… Попомните мое слово! А теперь спать, спать.

Парторг выпрямился, распрямил спину, одним движением широких плеч поправил на себе полушубок, ласковым взглядом окинул зачарованных слушателей. По всему было видно, что им совсем не хотелось спать.

Когда Нестерчук укладывался на своем месте, к плечу его кто-то прикоснулся. Обернувшись, парторг по блеску глаз и черным взлохмаченным