Никита Кузнецов - Слава и трагедия балтийского линкора Страница 20

До следствия, однако, было еще далеко. Пока же командир «Славы» основную вину за произошедшее возложил на и. о. старшего офицера корабля старшего лейтенанта Михаила Ивановича Смирнова. С точки зрения Коломейцова, дело было так: прибыв на корабль, он сразу начал подтягивать дисциплину, чем вызвал недовольство офицеров и их обсуждение действий командира; после прибытия выписанного из России М.К. Энгельгардта члены кают-компании перенесли на него свое раздражение командиром, а, кроме того, своими высказываниями против командира провоцировали его на резкие заявления. Старший же офицер не смог навести порядок в кают-компании, прекратив обсуждения распоряжений Коломейцова, и в неверном свете информировал командира о событиях: «Между мной и кают-компанией стояла стена в лице старшего офицера». «Энгельгардт лично ни при чем, это козел отпущения. Интрига же идет с целью сломить упрямого командира, забрать его в руки и служить так, как нравится и приятно офицерам. Считаю необходимым списать и. д. старшего офицера старшего лейтенанта Смирнова, если как не зачинщика, то как попустителя, или же как офицера, который не может держать в руках кают-компанию»{21}. Заканчивался рапорт Коломейцова примечательными словами: «Наружная, внешняя дисциплина подчеркивается офицерами, но за моей спиной идет интрига, и т.к. старший офицер заодно с кают-компанией, то считаю, что прежде всего следует удалить одного интригана, который, как строевой морской офицер, негоден на корабле, ибо морского дела не знает, команды боится и кают-компанию в руках держать не может или не хочет, т.к. это не кают-компания, а какая-то республика»{22}.

В целом конфликт на «Славе» закончился сравнительно мирно. Списанный командиром старший офицер М.И. Смирнов 20 апреля уехал в Россию, вместо него временно был назначен командиром не очень-то им любимый старший минный офицер В.К. Леонтьев. 27 апреля прибыл назначенный на смену Смирнову бывший старший офицер линейного корабля «Пантелеймон» капитан 2-го ранга Б.И. Доливо-Добровольский. Показательно, что М.И. Смирнов приказом от 2 мая был назначен… и. д. старшего офицера «Пантелеймона». Такая вот рокировка без ущерба для карьеры офицера, конечно, в какой-то степени была «щелчком по носу» Н.Н. Коломейцову. Не исключено, что назначение состоялось после беседы с М.И. Смирновым в Главном морском штабе.

«Дуэльную историю» Н.Н. Коломейцов фактически «замял», не дав ей никакого формального решения в законном порядке, в чем главный военно-морской прокурор Н.Г. Матвеенко чуть позднее усмотрел «противозаконное бездействие власти»{23}. Через несколько дней после памятной Пасхи командир пришел в кают-компанию обсудить ситуацию. В разговоре он получил от офицеров заверение, что бойкот Энгельгардта относился только лично к ревизору и не носил характера скрытой демонстрации недоброжелательности к командиру. Успокоившись в этом отношении, Коломейцов дал в Петербург телеграмму, в которой сообщал, что после списания старшего офицера и беседы с офицерами не видит необходимости в других списаниях. В написанном им 28 апреля рапорте он указал, что «не находит более препятствий на списание Энгельгардта, тем более, что лейтенант Галлер изъявил желание принять ревизорство»{24}. Николай Николаевич понимал, что существование рядом офицеров, которые, возможно, по решению Суда посредников вскоре сойдутся на дуэли — недопустимо. При этом он не уставал подчеркивать: «Однако списание Энгельгардта никоим образом не может иметь характера репрессивного. Это прекрасный офицер, трудолюбивый работник, аккуратный ревизор, но недостаточно выдержанный и резкий с товарищами, и при попустительстве лейтенанта Смирнова был доведен до вызова на дуэль», 3 мая (вот работала почта!) документ поступил в Главный морской штаб и в тот же день (!) был доложен морскому министру, который приказал немедленно списать Энгельгардта в Россию, передав дело на отзыв главному военно-морскому прокурору. В тот же день в Тулон ушла шифрованная телеграмма: «Министр приказал немедленно списать лейтенанта Энгельгардта и отправить его в Петербург»{25}. 5 мая Михаил Константинович сошел на берег.

Дальнейшая судьба М.К.Энгельгардта незавидна. Летом 1911 г. он плавал на заградителе «Онега», причем аттестация уже была не блестящей — «мало инициативен». 2 января 1912 г. он был зачислен в запас флота, а 5 марта того же года — исключен из списков флота умершим. Верны ли сведения В.Н. Янковича о его самоубийстве — из документов выяснить не удалось.

Эти два офицера — М.И. Смирнов и М.К. Энгельгардт — так и остались единственными, списанными в результате конфликта.

Между тем ремонт корабля наконец-то был закончен. После соответствующих испытаний «Слава» 23 июня 1911 г. вышла из Тулона в Саутгемптон и 10 июля пришла в Россию. Все материалы по «тулонской историю) в июле 1911 г. были переданы Главным морским штабом командующему Морскими силами Балтийского моря вице-адмиралу Н.О. фон Эссену для проведения «подробного формального расследования». Николай Оттович 12 июля поручил эту не очень приятную процедуру начальнику 1-й Минной дивизии контр-адмиралу светлейшему князю А.А. Ливену{26}.

Александр Александрович собрал показания большей части офицеров «Славы», а также в письменном виде задал ряд вопросов Н.Н. Коломейцову. Не опросил он лишь находившегося в Кронштадте М.К. Энгельгардта — «по недостатку времени» (на получение письменных показаний М.И. Смирнова из Севастополя время нашлось). Бросается в глаза, что показания Коломейцова испещрены на полях пометами князя, большинство из которых — «неправда». Заключение А.А. Ливена, представленное им 29 августа 1911 г., было однозначным — но его убеждению, инциденты «были вызваны исключительно неумелым и бестактным поведением самого командира капитана 1-го ранга Коломейцева». И далее:

«Этот офицер очевидно мало знаком с организацией службы на корабле и, прибыв на “Славу”, своими бестолковыми распоряжениями и приказами не только не водворяй порядка на судне, но нарушав его на каждом шагу; рядом бестактностей он деморализовал как офицеров, так и команду. Видя, что вследствие собственного неумения у него дело не ладится, он это приписывал противодействию офицеров, существовавшему на самом деле лишь в его воображении. Наконец, он совершенно подпал под влияние лейтенанта Энгельгардта, который ловко сумел воспользоваться слабостями командира для сведения личных счетов со старшим офицерам и другими членами кают-компании»{27}.

Главный военно-морской прокурор Н.Г. Матвеенко фактически согласился с Ливеном, так как после знакомства со всеми материалами пришел к убеждению, что «капитан 1-го ранга Коломейцев выказал полную свою неспособность быть начальником и руководителем отдельной воинской части и вряд ли может быть поэтому оставлен в должности командира без явного вреда для службы»{28}. Не усмотрев в материалах дознания никаких признаков интриг, а также чего-либо, что в поведении офицеров могло бы вызвать нарекания, прокурор признал мнение Коломейцова о «скрытом противодействии» и интригах «несоответствующими истине», а подачу им рапорта — «более чем легкомысленным поступком». Он согласился с А. А. Ливеном, что командир, подпав под влияние Энгельгардта, «всецело поверил заявлениям последнего о том, что все недоразумения между ним, лейтенантом Энгельгардтом, происходят исключительно на почве критики и осуждения офицерами действий и распоряжений командира». Более того, прокурор пришел к заключению, которого не сделал Ливен: «…я лично прихожу к выводу, что образ действий капитана 1-го ранга Коломейцева по отношению к команде мог удручающе влиять на последнюю и тем создавать почву, благоприятную для агитации». Для 1911 г. — достаточно серьезное обвинение.

В вопросе же о дуэли мнения А.А. Ливена и Н.Г. Матвеенко разошлись. Если первый считал, что дело следует передать в Суд посредников, то второй высказался категорически против: «1) при рассмотрении этих недоразумений в их исторической последовательности Совету посредников ввиду тесной связи действий лейтенанта Энгельгардта с действиями и распоряжениями капитана 1-го ранга Коломейцева, — пришлось бы неизбежно коснуться и сих последних, что я признаю неудобным; 2) недоразумения эти в сущности были уже ликвидированы списанием лейтенанта Энгельгардта с корабля; 3) сделанный лейтенантом Энгельгардтом членам кают-компании вызов… не может считаться приемлемым и должен быть признан ничтожным, тем более что этим вызовом лейтенант Энгельгардт, видимо, искал не действительного удовлетворения за нанесенную ему обиду, а лишь выхода из создавшегося для него неудобного положения». При этом прокурор счел, что Энгельгардтом «выказаны в полной мере такие отрицательные качества, которые с моей точки зрения характеризуют его не только как нежелательного, но и вредного для службы офицера»{29}.