Биология войны. Можно ли победить «демонов прошлого»? - Георг Николаи Страница 21

2. Культурный (относительно мирный) период, в течение которого только определенная каста профессиональных воинов занималась военным ремеслом, в то время как все прочие люди интересовались культурой.

3. Архаистический (сентиментально-воинственный) период, когда вновь организованные «народные войска» снова превратили всех людей в воинов (он начинается с эпохи войн Великой революции, т. е. с конца XVIII столетия).

Хотя полудикие первобытные люди были в общем, надо думать, миролюбивы, тем не менее едва ли подлежит сомнению, что с того момента, как произошло первое братоубийство, человечество находится в состоянии беспрерывной войны, в том смысле, что сперва все люди, а затем одни только мужчины жили и живут в постоянной готовности взяться за оружие для защиты и нападения: подобно тому, как в настоящее время некому защищать права отдельных государств, кроме них самих, так и в былые времена отдельная личность жила «своим правом», и ей самой приходилось защищать это право от посягательства со стороны другого лица; эта защита при отсутствии каких-либо правовых гарантий по необходимости базировалась на применении силы. Поэтому взгляд на войну как на естественное состояние представляется совершенно понятным, а так как первобытному человеку все его привычки и поступки казались правильными и справедливыми, то неудивительно, что на известной ступени развития люди считали войну или состояние войны чем-то законным и хорошим.

Взгляд этот неправилен, но понятен. Еще Гераклит называл войну отцом всего сущего (polemon patron pantwn) и видел в ней движущее начало всего мира. Но подобно тому как первобытный человек, вероятно, брался за оружие в силу необходимости, так и для Гераклита война была только средством; цель же социальной жизни он тоже усматривал в мире.

Однако не только закон и право, но и слова передаются как болезнь, из поколения в поколение (Гёте); и плохо понятое и вырванное из общей связи изречение Гераклита довольно часто повторялось теми, кто искал философского обоснования для своей воинственности.

Сами философы почти никогда не высказывали подобного взгляда. Хотя Платон в своих «Законах» и говорит устами Клиния, что фактически все государства постоянно воюют между собой, но он тут же указывает, что это явление ненормальное. Нечто такое, что можно было бы истолковать в смысле признания законности войны, мы встречаем впервые у Гоббса, который в своем трактате «De cive» («О гражданине», 1642) говорит, что люди не только фактически воюют между собой, но и что война вполне естественное состояние. Однако еще в 1851 г. Форлендер разъяснил, что эта мысль только гипотетическая научная абстракция, а отнюдь не философско-исторический взгляд К тому же Гоббс полагает; что подобное состояние должно быть изжито.

Вообще до XIX столетия в мировой литературе война восхвалялась очень редко, и, хотя в древних сказаниях и легендах мы повсюду встречаем указания на борьбу между богами и людьми, нигде не говорится о том, что эта борьба достойна похвалы и моральна Полководцы, описавшие свои походы, как, например, Ксенофонт и Юлий Цезарь, никогда не восторгались войной.

Чтобы представить себе отношение первобытных людей к войне, приходится брать примеры из новейших эпох Аналогия бросается здесь резко в глаза, и наши военные организации удивительно напоминают нам варварские времена.

Мольтке и его школа

Апологеты войны встречались изредка уже давно. Так, например, Макиавелли в своей книге «О государе», восхваляя и оправдывая убийство, измену, предательство и насилие, словом, все, что может открыть путь к власти, восхваляет и оправдывает также войну. Если он и не заходит так далеко, как наши современники, которые не стесняются говорить даже о пользе войны, то все-таки о вреде войны он высказывается с довольно предосудительным легкомыслием как истый ученик Цезаря Борджиа.

Но если Макиавелли и восхвалял войну, то в свое время он все же стоял особняком, и даже те, кто на практике следовали его принципам, были настолько совестливы, что, по крайней мере, в теории оспаривали его взгляды. Так продолжалось довольно долго, и лишь во второй половине XIX столетия некоторые лица рискнули открыто стать на сторону Макиавелли. К сожалению, это произошло, главным образом, в той самой Пруссии, король которой когда-то написал сочинение «Анти-Макиавелли». Этот странный возврат к взглядам первобытного человека станет нам более понятен, если мы примем во внимание, что он обусловлен троякого рода обстоятельствами.

Прежде всего следует отметить, что в течение прошлого столетия была восстановлена казавшаяся навеки исчезнувшей подготовка всего народа к войнам. С тех пор в войне было непосредственно заинтересовано уже не только ограниченное число солдат, как то наблюдалось прежде, а весь народ. С человеческой точки зрения вполне понятно, что отцы научились любить тех солдат, к числу которых принадлежали их сыновья; от солдат любовь перешла на армии вообще, а от них и на войну, хотя идея народных армий, которые возникли в эпоху Великой революции, служила первоначально именно противовесом идее войны, так как тогда имелось в виду создать войска для выступления против войны, организовать народные массы в знак протеста против опиравшейся на солдатчину тирании.

Французская революция создала по образцу Америки свои народные армии. Вначале их существование вызывалось необходимостью бороться за свободу, впоследствии же они были использованы преимущественно для таких войн, которые носили более или менее династический, или, по крайней мере, чисто личный характер. Но во время этих войн они не оправдали своего назначения, между тем как воевавшие с Францией государства, перенявшие у нее же систему конскрипций (наборов), одержали ряд блестящих побед. Но у них, как и во Франции, созданная первоначально только на время войны и для борьбы за свободу военная организация превратилась затем в постоянный институт, проникшийся духом меттерниховской эпохи.

Таким образом, современные исполинские армии, возникшие благодаря революции, стали орудием в руках реакции. Происхождение их было вскоре забыто; существование же их способствовало росту воинственности народов, так как все существующее стремится, как известно, к тому, чтобы проявить деятельность, соответствующую его назначению.

Затем тот часто оспариваемый, но в общей своей форме бесспорный биологический принцип, который был установлен Ч.Дарвином, а именно, что борьба за существование заключает в себе все предпосылки к успешному развитию расы, послужил с теоретической точки зрения также источником возрождения воинственности людей. С тех пор многие, впрочем, главным образом профессионалы-военные, стали усматривать в борьбе, как и в войне вообще, не только нечто красивое, но и целесообразное и даже этически ценное.

Наконец, принято думать, что объединение Германии явилось прямым результатом трех последовавших одна за другой войн, главным