Никита Кузнецов - Слава и трагедия балтийского линкора Страница 22

После докладов нашего командира адмирал приказал «Цесаревичу» взять «Славу» на буксир.

Операция была не банальная для морской практики. Подали, выровняли и закрепили якорные канаты на «Цесаревиче». Осторожно давали малый ход. Потом все наладилось, и «Цесаревич» повел нас в Гибралтар. Там мощные английские буксиры (колесные) привели нас в аванпорт и поставили на бочки.

Мы не имели пара, а потому не было электричества, вентиляции и рефрижерации. Пришлось выгрузить на баржи весь боевой запас: снаряды, заряды, мины и пр.

Я срочно наладил ночную сигнализацию фонарем Табулевича, действовавшего дутьем. При походе на буксире «Цесаревича» я бросал ручной лаг (по малости хода). Эти старинные приборы времен парусного флота у меня были в полном порядке, больше для показа корабельным гардемаринам на занятиях.

В палубах было «пиронафтовое» освещение фонарями. Под каждым фонарем — ведро с песком и стирка.

Был конец июля, стояла сильная жара. Днем пекло солнце и накаливало Гибралтарскую гору. Ночью гора отдавала тепло обратно. На корабле без вентиляции было невероятно жарко. Весь корпус прокаливался.

Суда Гардемаринского отряда ушли в Черногорию. Мы спешно зачинивались «насколько возможно» для перехода в Тулон, на завод «Forge et Chantier de la Mediterranee».

После возможных починок части котлов «Слава» перешла в Тулон и вскоре ошвартовалась у завода «Forge et Chantier» в La Seyne на противоположном берегу бухты от порта Тулона.

Послушаем дальше, что говорит по воспоминаниям и мемуарам И.Ф. Берг:

— В Тулон приехала комиссия от Морского министерства для расследования дела аварии, включая адмирала Князева, инженер-механика генерал-майора Ведерникова, инженер-механика капитана Брунс.

Был произведен полный и подробный разбор дела. Офицеры подавали личные рапорты с описанием всего им известного по делу аварии.

В своем рапорте я упомянул о моих письменных докладах капитану Водову и подполковнику Онищенко.

Комиссией было постановлено, ввиду плохого состояния котлов и их шестилетнего возраста, сменить все котлы и произвести капитальный ремонт 8 донок.

Приезжали специалисты по котлам Бельвилля из Парижа. Но они точно не могли назвать причину аварии.

В Петербурге, тем временем, разбирали все документы по аварии. Мне потом передавали, что адмирал Рейценштейн, резюмируя прикосновенность офицеров личного состава, между прочим сказал, без вины в эту историю попал инженер-механик поручик Берг, так как он все сделал, что было в его силах.

Так объясняется то, что единственным уцелевшим из прикосновенных лиц был я.

По мнению И.Ф. Берга, следственная комиссия не выяснила точно причины аварии и если вынесла определенное постановление, то таковое и сегодня для него не убедительно. По этому поводу он говорит: «Вспоминая от времени до времени весь этот эпизод моей службы на “Славе” (1906—1912), авария котельной системы мне представлялась всегда как кошмар, как злое колдовство, насколько неувесисты были все найденные комиссиями и высшим начальством причины этой катастрофы».

Член комиссии, которая принимала котлы после их ремонта, инженер-механик генерал-майор Михаил Николаевич Яненко, близко соприкасавшийся с лицами, производившими следствие, говорит, что причиной катастрофы были признаны разъеденные штоки питательных донок.

В Тулоне командир, кап. 1-го р. Кетлер, старший инженер-механик, капитан Водов и флагманский инженер-механик подполковник Онищенко были сменены, отозваны в Петербург и уволены в отставку.

Мы все, офицеры, бесконечно жалели Кетлера. Это был очень выдержанный, образованный, воспитанный и приятный человек. Он уже несколько лет командовал «Славой» во внутреннем и заграничном плаваниях, был командиром, когда мы были на Сицилии при землетрясении и спасении погибших в Мессине. В своей прошлой службе Кетлер был военно-морским агентом (атташе) в Германии.

Вместо Кетлера был назначен кап. 1-го p. H.II. Коломейцев. Коломейцев был назначен Главным Морским штабом и «под шпицем» ему было, по-видимому, сказано, что на корабле «развал и беспорядок», и что нужно исправить все и подтянуть.

Сказано это было без всякого основания, без разбора порядка службы и вопреки той репутации, которую имели в то время корабли Гардемаринского отряда. «Слава» того периода была образцовым кораблем, служившим учебным кораблем для корабельных гардемарин и учеников строевых унтер-офицеров. Поэтому служба на нем неслась исключительно аккуратно, а персонал занимался обучением с полным энтузиазмом. Поначалу на Гардемаринский отряд офицеров назначали по предварительной баллотировке и за отличие. Из окончивших курс корабельных гардемарин первые получали предложение остаться на корабле на освобождающуюся вакансию.

Государь Император при посещении «Славы» сам говорил нам, что он считает «Славу» блестящим кораблем.

И вдруг, когда случилось несчастье, — «Слава» стала плохим кораблем.

Коломейцев с места стал «рвать и метать», стараясь подтянуть и, очевидно, «вырвать зло с корнем». Появились крики, ругань, чего раньше на корабле не было, и такая система была не в моде.

Сам Коломейцев — очень хороший моряк, храбрый офицер, волевой и напористый, но грубый и несколько отставший от боевого после-Цусимского флота периода возрождения. Он много плавал на «отхожих промыслах», ходил в полярные экспедиции, командовал ледоколом «Ермак».

Однако по прошествии некоторого времени Коломейцев, присматриваясь, стал приходить к заключению, что порядок и служба на корабле вовсе не плохи…

Но отношения между командиром и офицерами уже дали трещину, а это всегда плохо отражается на команде.

Жизнь несколько скрашивалась стоянкой в хорошем порту, в чудном климате на французской Ривьере. Час-два езды на поезде — и можно гулять в таких знаменитых местах, как Канны, Вильфранш, Ницца, Монако, Монте-Карло и пр.

Кое-кто из женатых выписали жен и поселились вблизи завода в чудном загородном месте Тамарис.

Одни из холостых окунулись в местную светскую жизнь, другие вошли в ту жизнь французских морских офицеров, которую так талантливо и красочно описал Клодт Фаррер в его «Les petites allees».

Когда определилось, что «Слава» остается в ремонте в Тулоне почти на год, немедленно социалистические партии, работавшие над созданием будущего счастья России, командировали своих агентов для пропаганды своих учений среди команды. Мы вскоре об этом узнали и даже знали имена или клички некоторых агентов.

Многие офицеры переменились, корабельные гардемарины ушли, а также все ученики, будущие строевые унтер-офицеры. Связь и близость с командой стали меньшей.

Обстановка на корабле была мрачная, так как не было электрического освещения и палубы были погружены во мрак. Вся машинная команда была занята ремонтом вместе с французскими рабочими.

Днем вахтенные начальники служили преимущественно переводчиками. К ним непрерывно приходили наши машинные и кочегарные унтер-офицеры вместе с французскими указателями и рабочими. Нужно было переводить их переговоры. Делать это было не просто, так как вплеталось много технических терминов, да к тому же французские рабочие в большинстве говорили на смеси провансальского наречия.

Однажды зимой к старшему офицеру пришел матрос и доложил по секрету, что он подслушал разговор нескольких матросов. Из этого разговора выяснилось, что группа распропагандированных матросов намеревается произвести вооруженное восстание на корабле, перебить всех офицеров, завладеть кораблем и уйти в Южную Америку.

Из этого доклада и других данных было намечено около 20 человек «революционного комитета».

Коломейцев немедленно приказал арестовать всех подозревавшихся и произвести у них обыск.

Арест и обыск были произведены. Арестованных заперли в рулевом отделении, под офицерскими помещениями.

В командирском салоне заседала комиссия из офицеров и части кондукторов. Обыск и опросы дали результат и выяснили список участников. Как всегда, был сформирован «революционный комитет», человек из 20, и были, кроме того, сочувствующие.

При обыске в вещах одного машиниста нашли шифрованное письмо. Это была криптограмма, т.е. шифр, когда одна буква текста заменяется другой.

На допросе машиниста спросили: «Что это такое?»

Он на это ответил, что это одно старинное «тверское» наречие.

— Ну а ты можешь его прочесть?

— Никак нет, Васкородис, не могу. Запамятовал.

При более подробном осмотре вещей этого филолога нашли ключ к шифру. Азбука была написана подряд в одну линию. Под ней подписана та же азбука, только в обратном порядке. Буквы верхнего ряда заменялись буквами нижнего. Такие примитивные шифры открываются очень легко по данным процентной встречаемости букв в русском языке. Но не было надобности ломать голову.