Блицкриг в Европе, 1939-1940. Польша - Б. Лозовский Страница 22

ввода резерва ОКХ, последовательно снимать с польского фронта в общей сложности по крайней мере 25 дивизий, что решительно облегчило бы положение поляков, так как наступающая против них группировка уменьшилась бы почти в два раза. Однако союзное командование и пальцем не пошевельнуло, чтобы превратить реальную возможность в действительность. Оно стало верить в символическую, бескровную войну с Германией, войну, которая, подобно объявленной, но не состоявшейся дуэли, станет лишь поводом для «почетного мира» и даст моральное право, «не теряя чести», сговориться с Гитлером за счет Востока.

Так складывалось известное положение, которое вскоре получило наименование «странной войны»[133]. Союзные руководители не верили в настоящую войну и рассчитывали на мир с Германией. Л. Эмери пишет в своих мемуарах: «Концепция “странной войны”, как ее вскоре презрительно окрестили в Америке, была не нова. По существу говоря, именно эту идею Чемберлен и его коллеги по кабинету так усиленно старались внушить французам перед Мюнхеном»[134]. Мюнхенцы не теряли надежды, что, увлеченный своими победами, Гитлер уже сейчас продолжит поход дальше на восток и ввяжется в войну с Советским Союзом. Если этого не произойдет немедленно, то, во всяком случае, отсутствие такого буфера, как Польша, позволит гитлеровской армии прийти в соприкосновение с советской границей, а затем в какой-то момент при удобном случае перешагнуть ее.

Дезорганизация высшего командования завершилась отъездом в ночь на 7 сентября главнокомандующего Рыдз-Смиглы с частью офицеров Генерального штаба из Варшавы в Брест[135]. В Варшаве остался начальник Генерального штаба Стахевич с небольшой группой офицеров. Отъезд главнокомандующего мотивировался угрозой прорыва к Варшаве немецких подвижных войск.

Союзники предали Польшу. Но, сделав это, они обманули не только поляков, но и самих себя, ибо очень скоро гитлеровские армии, которым старательно открывалась дорога на восток, повернули на запад.

2

В то время, когда союзники тешили себя иллюзиями, когда солдаты французской армии на передовых позициях копали свои огороды и состязались в футбол, польский фронт, истекая кровью, рушился под ударами гитлеровских танковых и воздушных армад.

Германские подвижные войска развивали наступление. Их прорывы становились все опаснее. Удары авиации парализовали дневные передвижения. Организованная эвакуация населения прекратилась. Пылали города и деревни. Десятки тысяч беженцев, потерявших кров, объятых ужасом, толпами двигались на восток.

Перед лицом столь трагического развития событий польское верховное командование оказалось банкротом. Именно в эти дни развивается процесс распада системы польского политического и военного руководства. Реакционное правительство бежало из столицы, бросив на произвол судьбы народ и сражающуюся армию. Президент Мосьцицкий уехал из Варшавы в первый же день войны. 4 сентября началась паническая эвакуация государственных учреждений, документов и золотых запасов, 5-го выехали из столицы все члены правительства.

Министры думали временно обосноваться в Люблине. Но чиновники со всеми документами и канцеляриями не смогли прибыть в Люблин по короткому пути через Демблин, подвергавшийся воздушным налетам. Они двинулись разными дорогами и в Люблин не попали. Министры оказались без министерств. Одиночками и группами они разыскивали свой бежавший аппарат и друг друга, разъезжая на автомашинах по дорогам Польши. Многие высшие чиновники бросили государственные дела и занялись эвакуацией семей. Управление страной было парализовано. Мосьцицкий и Рыдз-Смиглы попытались учредить должность военного комиссара, который осуществлял бы в стране исполнительную власть. Назначенный на эту должность губернатор Полесья Костек-Бернацкий практически оказался бессильным что-либо предпринять. Министр иностранных дел Бек добился согласия французского правительства на право убежища для польских руководителей, которые должны были бежать через Румынию.

Старая крепость Бреста предназначалась для командного пункта главкома еще по стратегическому плану «Восток» в случае войны с Советским Союзом. Но когда постепенно в Брест начали съезжаться офицеры Главного штаба и после полудня 7 сентября прибыл главнокомандующий, они увидели крепостные помещения, совершенно не приспособленные к работе[136]. Телефонную связь удалось организовать только через 12 часов после прибытия главнокомандующего в Брест, и то лишь с армией «Люблин» и командованием 3-го корпусного округа в Гродно, а позже на короткое время — со штабом группы «Нарев». Единственной радиостанцией, прибывшей из Варшавы, длительное время нельзя было пользоваться: отсутствовали шифры, направленные в Брест по железной дороге. После налета немецкой авиации эта станция, которую из-за ее огромных размеров не могли даже поставить в укрытие, была серьезно повреждена и стала работать только на прием. Вскоре, однако, удалось достать коротковолновую морскую радиостанцию, и главком периодически связывался с Варшавой через Пинск. В таких условиях практически руководить военными действиями должен был Стахевич из Варшавы. Штаб главнокомандующего оказался неработоспособным. Однако Стахевич боялся самостоятельно принимать ответственные решения и постоянно обращался за указаниями в Брест, используя для этой цели главным образом офицеров связи, которые с огромным трудом пробирались на автомашинах по дорогам, забитым беженцами. Принимаемые решения безнадежно устаревали и, если доходили до исполнителей, уже не отвечали обстановке. Разделение Генерального штаба между Варшавой и Брестом привело всю его работу в хаотическое состояние. Долгое время не удавалось договориться, откуда, кто и какими войсками будет руководить. Документы и канцелярии, необходимые Стахевичу, оказались в Бресте. Стахевич в переговорах 7 сентября со своим заместителем Якличем, находившимся в Бресте, говорил: «...так работа не может продолжаться. Мы здесь совершенно истощены от усталости. У нас абсолютная нехватка офицеров... В течение целого дня из-за бомбардировок не имеем связи и только вечером можем поговорить, что заставляет меня самого принимать решения большой важности». А Яклич в ответ характеризовал Стахевичу положение: «У нас целый день постоянные поиски войск и высылка офицеров для восстановления связи... С внутренней организацией в крепости Брест большой балаган, который я должен сам ликвидировать. Постоянные налеты авиации. В Бресте бегство во все стороны»[137]. Развал управления резко углубил общий кризис войны. Командиры стали действовать на свой страх и риск, исходя из собственных расчетов, не зная намерений высшего командования и соседей. Одни спешили сложить оружие, другие, наоборот, мужественно и упорно сопротивлялись даже в безнадежной обстановке, третьи, как, например, генералы Демб-Бернацкий, Андерс и Скворчинский, бросали войска и дезертировали с поля сражения. Польский фронт постепенно распадался на отдельные очаги.

Изучая события тех дней, нельзя не прийти к выводу, что паника и растерянность, охватившие различные районы страны, верховное военное руководство и политическую администрацию, были лучшими союзниками гитлеровцев. Армия и население Польши оказались психологически не подготовленными к войне подобного рода и к борьбе с таким противником. Воспитанная в духе безусловных побед, армия переживала теперь несравнимое моральное потрясение, подрывавшее ее жизненные основы. Ощущение полного бессилия перед лицом опасного врага приводило к еще большему преувеличению его сил, порождало страх,