Горы дышат огнем - Веселин Андреев Страница 34

увидев, что одна из планок верха кузова сломалась. Подбежал к грузовику. Постовой пытался было вернуть машину: куда, мол, она такая поедет, неисправная? Хаджиянчев встал и быстро загородил собой дыру в брезенте, через которую просматривались винтовки, не давая тем самым постовому заглянуть внутрь. И тогда завыла спасительная сирена — воздушная тревога! «Поднимай шлагбаум! — приказал Хаджиянчев. — В Самокове, здесь недалеко, можно будет починить!» Он вышел через другой проходной пункт и на первом же перекрестке вскочил в грузовик... Как взбесится завтра начальство! Что ты. Дойдет до царя, да и Гитлеру сообщат его доносчики...

А бай Стоян, устремив взгляд вперед, мысленно уже у Радиной реки, где у Ботевградского шоссе залегли ребята, охваченные возбуждением. Они не знают, что их ждет, но чувствуют: дело очень важное. А Велко знает: это он отправился, чтобы привести их на встречу. Знает и Лазар: сокровище, столько оружия!.. Какой человек этот унтер-офицер! Он понравился ему еще при первой встрече: высокий, стройный, плечистый, с продолговатым чистым лицом и живым взглядом, усы придают ему еще более мужественный вид. Приветливый и подтянутый, каждое движение по-военному точное и спокойное. С таким человеком нельзя не добиться успеха.

Летняя ночь в поле светла, но грузовик мчится с такой скоростью, что трудно что-либо разобрать. Хорошо, что шоссе прямое и пустое. Нет, не такое уж оно пустое. Внезапно перед грузовиком оказываются огромные возы c сеном. Возчики бросаются в стороны от этого сумасшедшего грузовика. Цано поправляет влажную прядь волос, просит сигарету.

Теперь уже можно зажечь фары. Со страшной скоростью проносятся мимо тополя. Бай Стоян чувствует лишь, как больно бьют ветки по нему. Цано почти лег на руль. Неожиданно тополя убегают назад, подгоняемые низенькими домиками и высокой будкой дорожного смотрителя. «Потише, поворот налево!» — кричит бай Стоян, но уже поздно. Шоссе на Ботевград отходит от Пирдопского под прямым углом. Асфальт мокрый. Цано резко поворачивает руль...

Земля бросается на них, моментально возвращается на свое место, а потом прижимает их кошмарной тяжестью. Кажется, само небо рушится на них, твердое и тяжелое. Раздается оглушительный грохот...

И буквально мертвая тишина...

Мрак. Бездыханье. Бай Стоян, прижатый к каменному забору за канавой, с трудом хрипит: «Ох, душно!», раздирает одежду на груди. На его правом виске выступила кровь. Он размазал ее. Его лицо и руки изрезаны стеклом. В темноте нащупывает выпавший пистолет. Шатаясь, поднимается на ноги... Хаджиянчев пытается подняться: он перелетел через кузов. «Я разбился!» — стонет он, но замолкает, увидев, что бай Стоян ранен.

Позже возникла легенда. Она более понятна, чем правда. Говорили: кругом — разбросанные пулеметы, патроны, поломанные винтовки; грузовик — в лепешку... Ничего подобного. Необъяснимо, но, при такой скорости, после такого поворота, когда машина должна была бы перевернуться вверх колесами, «опель» стоит, как ни в чем не бывало, только повернут в обратную сторону, кое-где видны вмятины. Бончо и Санка только ошеломлены случившимся, а вот у Василя рука повреждена довольно сильно. Цано, весь расцарапанный, ушиб ноги, но ходить может... Радости от того, что остались живы, никакой. Звучат глупые, ненужные слова: «Не может быть!.. Как так?..»

Они пытаются завести мотор, но что Цано понимает в этом деле? Им хотят помочь невесть откуда взявшиеся дежурные местной противовоздушной обороны, но Хаджиянчев отсылает их обратно: мы военные, сейчас прибудет помощь из Долни Богрова, и, чтобы скрыть, что они ранены, спрашивает: «Почему вы оставили свои посты?» Они вновь и вновь пытаются завести мотор, а «опель-блиц» молчит. Жестоко. Несправедливо. Цано в бессильной злобе пинает машину.

Но уже начинается день — двадцатое июля. Надо спасать людей. Они берут один пулемет, две винтовки, пистолеты, гранаты. Уходят недалеко в поле, останавливаются. Бай Стоян принимает решение: Санка и Бончо вернутся в Софию, хотя это, предупреждает он, и очень опасно. Прощаются быстро, сейчас нельзя давать волю чувствам. А четверо — в горы.

Но как они пойдут, разбитые, контуженные? Атанас — с переломанными бедрами. И все-таки они идут, опираясь друг на друга. Хоть ползком, но только вперед. Нет у них сил тащить пулемет, и они прячут его в речушке. Потом и винтовки. (А вы знаете, что такое партизану оставить пулемет и винтовку?!) Долга ли июльская ночь? И как близки и в то же время недоступны горы! Пришлось залечь прямо в поле, заросшем высокой травой.

Днем в погоню за ними были брошены автомашины и мотоциклы. Полицейские обшаривали все вокруг. Как только стемнело, четверка отправилась в путь. Точнее сказать, решила отправиться, а в действительности не могла сдвинуться с места. Как вдруг слабеет мужественный, крепкий человек! Но надо идти. Надо, надо! И нет сил. Хаджиянчев говорит: «Зачем погибать всем? Пусть бай Стоян и Васил Костов идут в отряд и вызовут людей на помощь...» Они прощаются по-мужски, сдержанно. Никаких пожеланий. Они излишни. Только молчаливые объятия.

Бай Стоян и Васил подходят вплотную к горам. Что это за село? Они слышат голоса. Спрашивают у двух крестьян дорогу, просят воды. Понятно, сейчас, сейчас... И те ведут их к общинному управлению в Кремковцы. Не успели они сделать и двадцати шагов, как навстречу им выбежали вооруженные люди. «Назад, сволочи!» — бай Стоян стреляет, и возглавлявший всю эту компанию почтовый служащий падает. Стреляет и Васил. Им удается уйти. Сзади слышны крики: «Ой, ой, на нас напали лесовики!» Раздается бой барабана, звучат команды... Потом их встретили чавдарцы. Бай Стоян посылает Васила разузнать, что стало с Атанасом и Цано. Но Васил натолкнулся на солдат и полицейских и сбился с нужного направления, взял севернее. А там Дисявица, родное плевенское село, уже близко... Но не пришлось ему побывать дома. Не пришлось... Предательство. Пытки. Молчание. Расстрел. Васил Костов, двадцати двух лет...

Атанас Хаджиянчев и Цано Вылчев лежат в густой траве в душном поле. Один из них неотрывно наблюдает за южной частью этого поля, другой — за той, что обращена к горам. Второй день без воды, испепеляющий от зноя день. В засохших стеблях — ни капли воды. Кровь в жилах и та, кажется, запеклась. Остается жевать сухие пшеничные зерна.

Приближается вечер. С ним должно прийти спасение. Но враги приходят раньше. Идут прямо на них. Доносчик сделал свое грязное дело...

Но земля — с ними: она дает надежную опору их локтям. И горы — с ними: они веют вечерней прохладой. И отсутствующие партизаны — с ними: они вселяют в них веру. И все же они безнадежно одиноки. Нет, пока еще не