Александр Андогский - Афган, снова Афган… Страница 46

— Наверное, здравицу в честь советско-афганской дружбы выкрикнул! — с подковыркой ответил я.

Все засмеялись.

Судя по всему, где-то вблизи, за горкой, должна быть деревня.

Наконец за очередным поворотом перед нами открылась привольно раскинувшаяся в чаше гор прекрасная зеленая долина. Из-за крон огромных деревьев выглядывали крытые красной черепицей и оцинкованным железом крыши каких-то дворцов.

— Это и есть дачи? — спросил я у Коли. — Ничего себе!

— О-о! Ты еще внутри посмотришь — ахнешь! — довольно смеясь, ответил Коля.

Петляя по узкой дороге между высокими глухими заборами, мы подъехали к нужной нам даче. Там нас уже ждали.

Глава 20. Ворота открылись…

Ворота открылись, и мы заехали во двор.

Обливаясь потом, мы вылезли из раскаленной на солнце, пышущей жаром машины и осмотрелись.

Если где-то и был рай на земле, так это — здесь.

Перед нами стоял двухэтажный белокаменный дворец с колоннами, башенками и лепниной. Вокруг здания росли огромные деревья, раскидистые кроны которых давали спасительную тень и прохладу. В ветвях пели какие-то птички. Перед фасадом дома — просторная асфальтированная площадка. От площадки вниз по склону — дворец стоял на небольшом холме — вела широкая каменная лестница с перилами. По склону шли заросли немного запущенного плодового и декоративного кустарника. От цветников легкий свежий ветерок доносил благоухание роз. А внизу виднелась окаймленная вековыми деревьями огромная круглая лужайка, засаженная газонной травой. Ее пересекал неширокий чистый ручей. Вся эта благодать была окружена высоким каменным забором с непременной колючей проволокой и битым стеклом по гребню.

Воздух был чист и свеж. Здесь дышалось гораздо легче, чем в пыльном Кабуле, да и немудрено: мы спустились метров на четыреста ниже уровня Кабула, здесь была долина, больше кислорода.

На ступенях дворца нас встречал сам начальник объекта — полковник Хабиби. Лет сорока пяти — пятидесяти, с седыми висками и умными живыми глазами на смуглом худощавом лице, среднего роста, с хорошей военной выправкой. Он выглядел внушительно и производил весьма приятное впечатление.

Приветливо улыбаясь, полковник поздоровался с нами за руку. Представились по именам. Беседа велась через переводчика Славу, который бойко лопотал на дари.

Потом прошли в дом. В просторной и прохладной гостиной вокруг овального резного столика стояли кресла, у стены — длинный диван. Открылась боковая дверь, и одетый в полевую, без знаков различия, военную форму молодой афганец внес поднос с фруктами и уже разрезанным арбузом. На столе появились прохладительные напитки — кока-кола, «Фанта», «Спрайт».

Полковник представил нам своего заместителя — худощавого капитана лет тридцати пяти. Звали его Ясин.

«Рожа хитрая, глазки бегают, в глаза не смотрит. Прохиндей», — решил я про себя.

Затем подошли еще двое сотрудников объекта — молодые ребята в военной форме без погон. Оказалось, что оба они хорошо говорят по-русски. Один — Абдулла — закончил в Союзе машиностроительный институт. Другой, по имени Ахмад, тоже учился у нас, но с началом событий в Кабуле в прошлом году был отозван для работы в контрразведке.

Афганцы были настроены дружелюбно. Обращались с нами очень уважительно, что было весьма приятно. Они услужливо подливали в бокалы холодную газировку, оказывали всяческие знаки внимания.

Рамазан еще не кончился, поэтому пить воду пришлось нам одним. Афганцы воздерживались: отдавали дань обычаю.

Мы обсудили технические вопросы процесса обучения, время начала и окончания занятий с учетом того, что курсанты уже работают и проводят самостоятельные операции. Договорились, что заниматься будем пять раз в неделю. Два дня не занимаемся. В пятницу — «джума» — выходной день у афганцев, а в воскресенье — выходной день у нас.

Полковник заявил, что посещаемость занятий будет стопроцентной, так как курсанты направлены на учебу приказом самого министра безопасности Асадуллы Сарвари. Человек он строгий, требовательный, любит, чтобы все его приказы исполнялись точно и в срок.

В то, что министр безопасности требователен и строг, я охотно поверил, так как кое-что о нем слышал. Недавно в одной воинской части в провинции Джелалабад был очередной мятеж, который достаточно быстро подавили. Но факт сам по себе был очень неприятный. Сарвари срочно прилетел туда для разбирательства.

Уцелевших мятежников в окружении конвоиров построили перед министром. Их было человек тридцать. Сарвари прошел вдоль строя, вглядываясь в лица испуганных и ободранных солдат, что-то вполголоса коротко спрашивал. Следом за министром, чуть поодаль следовала охрана и местное руководство. Там же был наш партийный советник и переводчик.

Вдруг Сарвари резко повернулся, выхватил из рук ближайшего к нему охранника автомат и клацнул затвором. Все шарахнулись в сторону. Широко расставив ноги, Сарвари с бедра, веером, стал поливать из автомата мятежников. Когда кончились патроны, министр отбросил дымящийся автомат в сторону и, ни на кого не глядя, быстро пошел к машине. Вслед за ним поспешила свита. Конвоиры, восприняв действия Сарвари как приказ, добили оставшихся в живых…

Да, министр был строг! Поэтому на занятия уж точно будут приходить все.

А между тем в разговор влез наш Николай и стал рассказывать о подготовленном им плане теоретических занятий. От нечего делать я стал рассматривать гостиную.

Напротив, на стене висели два огромных фотопортрета Тараки и Амина. Изображения вождей нам уже примелькались, так как были развешаны по всему Кабулу.

Тараки изображался красивым (в восточном понимании этого слова) и мудрым пожилым мужчиной с благородной яркой сединой на висках, черными густыми бровями и толстыми могучими усами. Неизменно вид у него был очень нарядный, внушительный и одновременно добрый. Морщин на лице не присутствовало. На щеках — румянец. Направленный чуть в сторону и вверх взгляд — пронзительный и мечтательный, как бы пронизывающий времена и пространства, видящий то, что недоступно простым смертным. Встречались плакаты, где Тараки был с румяным и упитанным ребенком на руках в обрамлении ярких цветов на фоне голубого неба («За детство счастливое наше спасибо, родная страна!..»).

Впоследствии я воочию убедился, что парадные портреты всегда лгут. На самом деле Тараки внешне был мало привлекателен: глубоко посаженные глаза с желтоватыми белками, под ними набрякшие мешки (явно что-то не в порядке с печенью и с почками, что было и немудрено при его пристрастии к спиртному), рябое лицо (про таких у нас в деревнях говорят: «Черти на морде горох молотили»). Когда вождь улыбался, то являл на обозрение огромные, кривоватые, широко отставленные друг от друга и желтые от никотина зубы. На голове — редковатые, забитые перхотью и пегие от седины, как окрас у миттель-шнауцера — «соль с перцем» волосы.

Амин на портретах выглядел более скромно, но тоже красиво. Умный, понятливый и преданный «отцу народа» взгляд, приятный и горделивый разворот головы, аккуратная стрижка слегка вьющихся, красиво уложенных волос. На губах — мудрая и ласковая полуулыбка. Определение «мудрый и преданный» так и напрашивалось при виде его портретного изображения. Вместе с тем, присмотревшись, можно было уловить в чертах лица Амина некие признаки хитрости, изворотливости, склонности к быстрому принятию решений и настойчивости в достижении поставленных целей. Таким он и был в жизни. Умный, изворотливый, подхалимистый и одновременно беспощадный и мстительный, самовлюбленный и властолюбивый до крайности. Настоящий образчик восточного тирана. Такому поперек дороги не становись — сожрет с потрохами и не пожалеет на это ни времени, ни средств!

Однако таких подробностей я, естественно, тогда еще не знал и поэтому просто глазел на портреты и прислушивался к беседе.

Сказать по правде, я не знал, как себя вести с нашими афганскими партнерами, так что от активного участия в разговоре решил воздерживаться. Сначала нужно отработать себе линию поведения, а потом уж ее реализовывать на всю катушку. Так что я просто сидел, слушал, запоминал, наблюдал за реакцией собеседников, пытаясь составить свое мнение о партнерах, определиться в отношении к ним. Во мне говорил контрразведчик, который попал в общество представителей иностранной спецслужбы. И хотя на данный момент предполагалось, что они как бы дружественно к нам настроены и мы являемся партнерами, неизвестно, что будет потом: будущее туманно и непредсказуемо.

«Сегодня мы — друзья, а завтра можем оказаться по разные стороны баррикад!» — думал я, и меня раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, мы должны быть с ними откровенны, но, с другой стороны, надо держать ухо востро! Я поглядывал на своих спутников, однако им, по-моему, такие мысли даже в голову не приходили. Ладно. Посмотрим, что будет дальше. Но для себя я уже решил, что контрразведка и в Азии остается контрразведкой…