От лица огня - Алексей Сергеевич Никитин Страница 13

в распределители, частью на базары, и Бессарабка тут же выплеснулась за стены крытого рынка, затопив Бассейную. Нужными остались хлебные магазины — очереди в них занимались с ночи. Очереди и бездомные собаки стали лицом центральной улицы Киева в те годы. В парках на холмах, тянувшихся вдоль Днепра, собаки сбивались в агрессивные стаи и совершали набеги на мусорники и дворовые свалки.

Фасады совсем ещё недавно роскошных домов стремительно ветшали. Киев заполнило новое поколение — дети крестьян. Они не умели жить в городе, страдали от этого и потому не любили ни Киев, ни своё городское существование. Впрочем, молодёжь осваивалась быстро и спустя год-другой после приезда уже вполне ощущала себя городской, всё увереннее влияла на жизнь Киева, меняла её так, как подсказывали вкус и новые знания о правильном и необходимом. На время Крещатик потерял даже название — так продолжалось неполных пятнадцать лет.

Только в середине тридцатых, когда миновал чудовищный, невиданный прежде Украиной голод, а город стал столицей республики [7], сюда начала возвращаться жизнь. Первыми открылись коммерческие хлебные магазины, следом продуктовые — гастрономы, кондитерские, рестораны. Промышленных товаров, одежды, обуви не хватало по-прежнему, но украинцы, отступившие на шаг от черты голодной смерти, готовы были радоваться тому, что выжили, и верить в лучшее. Это была жизнь с опаской, с оглядкой, без прежнего размаха, но всё же жизнь. И теперь, августовским вечером, Крещатик заполнили не только автомобили городских и республиканских ответработников, но и экипажи, нанятые личностями свободных и оттого не очень понятных профессий, которые умом и деловыми талантами сумели заработать достаточно, чтобы тратить, не считая, в стране, где деньги признаны злом, хоть и временным, но необходимым.

Для Ильи Крещатик был родной улицей, одной из тех, где прошло детство. Он ездил «на колбасе», пока здесь ещё ходили трамваи, его друзья жили в окрестных общагах, он знал каждую нарпитовскую столовку, мог пробраться без билета в любой из кинотеатров, пройти дворами и проходными подъездами от Золотых ворот до Старого Пассажа. И хотя совсем ещё близкая история Киева отражалась в каждом окне Крещатика, для него она была историей давней — услышанной или прочитанной, но не пережитой; она была историей поколения его родителей, но не его.

Илья простился с Сапливенко на углу Энгельса и Круглоуниверситетской и несколько минут спустя был на Крещатике. Из дверей трёхэтажного кинотеатра Шанцера, занимавшего едва не половину квартала между улицами Ленина и Свердлова, плотной толпой валили зрители, взмокшие в невозможной духоте зала. «Шанцер» пережил несколько переименований, наконец, стал «Комсомольцем Украины», но для киевлян, не спешивших принимать торопливые нововведения властей, так и оставался «Шанцером», хотя его создателя и первого владельца, подданного Австро-Венгрии, Антона Александровича Шанцера, последний раз видели в городе в восемнадцатом году.

У выхода из кинотеатра, как обычно в это время, начиналась давка, и уже кружил медленный людской водоворот — поток зрителей сталкивался с вечерней публикой, с теми, кто выбрался из раскалённых городских квартир и теперь прогуливался в ожидании вечера и прохлады медленным, но полным тихого достоинства шагом.

Во дворе соседнего, тридцать восьмого дома, прятался ещё один кинотеатр с простеньким, нешироким залом, длинным и узким фойе. Прежде он назывался «Рот-Фронт», но пять лет назад сменил название и репертуар, теперь здесь устроилось детское кино «Смена». Где-то во дворе или в толпе возле входа в «Шанцер» Илье нужно было найти Петьку — Гитл попросила встретить брата и отвести его домой. Петьке уже двенадцать, запросто мог бы дойти сам, но мама попросила, и в этой мелочи ей лучше было не отказывать. Хорошо, если хотя бы Петьку она не вплела в свои планы, правда, по всему выходило, что уже вплела, иначе этим вечером Илья шёл бы не к ней, а домой, вернее, в общежитие техникума физкультуры, к жене и новорождённой дочке.

В «Шанцере» уже третью неделю крутили «Если завтра война…», и над входом в кинотеатр нависал гигантский вздыбленный фанерный танк — афиша фильма. По вечерам контуры танка подсвечивались электрическими лампами, от этого фанерная махина выглядела внушительно и грозно.

Илья потолкался в толпе зрителей, но брата не нашёл и заглянул в соседний двор. Там, рядом с изображением идеально лысого, аккуратно бородатого старичка, окружённого страдающими от разнообразных болезней животными, томился Петька. В «Смене» шёл новый детский фильм «Айболит». Старик на рекламном плакате напоминал Ленина из «Ленина в Октябре», который в «Шанцере» крутили почти полгода, а в кинотеатрах поменьше и заброшенных судьбой дальше от центра города продолжали показывать и теперь. Похоже, Шурик Янковский, рисовавший афиши для «Смены», поленился изображать доброго доктора. Одолжив у соседей старую афишу, он добавил вождю пролетариата круглые очки, творчески переосмыслил размеры бороды и отправил его лечить зверей. Илья шесть лет учился с будущим художником в одном классе, неплохо знал его привычки и почти не сомневался, что Шурик поступил именно так.

Петька ждал Илью не один, рядом топтался его приятель и сосед по дому Аркаша Ресман.

— Илюша! Гром и молния! — объявил Петька, увидев брата. — Я морской разбойник Беналис! Ха-ха-ха!

— Тринадцать тысяч проклятий! — поддержал друга Аркаша.

— Поплыли, морские разбойники. Гром и молния будут дома, если вы опоздаете к ужину.

— Мы опоздаем к ужину на целых четыре минуты! — обрадовался Петька. А Аркаша подтянул капризным голосом: — Есть от чего сойти с ума!

— Я Беналис, Аркаша, а ты — Варвара!

Аркаша обиделся, он не хотел быть Варварой.

— Раз я Варвара, то ты Джамбо.

— Раз я Джамбо, то мне нужно мороженое. Илюша, мне нужно пятьсот порций мороженого!

Илья сперва решил не услышать намека в Петькиной болтовне, но потом всё же не удержался.

— Если я куплю тебе мороженое перед ужином, то тринадцатью тысячами проклятий дома может не обойтись.

Петька ненадолго примолк, обдумывая слова брата, и решил, что тактику следует сменить.

— Если ты купишь нам с Аркашей мороженое, я расскажу, кого мама позвала на ужин.

Всё-таки не просто так послали его за Петькой этим вечером. Есть у Гитл план, он у неё всегда есть.

— Ты думаешь, мама не сказала мне, кто придёт на ужин? — равнодушно спросил Илья. На площади Калинина толпа гуляющих поредела, и они с мальчишками пошли быстрее. Часы на здании горисполкома показывали половину восьмого.

— Нет. Знает только Биба и то по секрету. И ещё она сказала, что рядом с гружёной телегой идти всегда легче.

Гитл продолжала женить Илью. Она искала для него невесту так, словно никакой жены у него не было, не было свидетельства о браке, выданного в феврале загсом Кагановичского района, а две недели назад у неё не родилась внучка.