Валентин Бочкарев - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V Страница 19

Ополчения делились обычно на полки — во втором округе, в губерниях Петербургской и Новгородской — на дружины. Полки были и конные, и пешие. Полки и дружины часто расформировывались, в виду той убыли, которая в них замечалась. Так, например, в Нижнем Новгороде из первого ополченского набора по 4 воина со 100 душ образовалось 5 пеших полков и один конный. Пешие полки были четырех-батальонные, позднее перед самым выходом в г. Глухов, где был назначен сборный пункт для всего ополчения 3-го округа, было предписание сформировать из них трех-батальонные. Состав полка был следующий (наличность полка):[5]

Конный полк состоял из 1000–1200 человек. Дружина — 4 сотням — 800 воинов, сотня — 8 десяткам — 200 воинам, десяток — 25 воинам.

Ополчение 1812 года. (Картина Г. Д. Алексеева).

Ополчение 1812 года было настоящим воинством от земли, от русской крепостной земли того времени: офицеры — дворяне, кто в ополченском кафтане, кто в старом, вынутом из сундука мундире, с трудом налезающим на раздавшуюся за время отставки фигуру хозяина, кто в каком-то смешанном полувоенном, полуохотничьем одеянии: ратники — крепостные, далеко не всегда в предписанном ополченском снаряжении, сохранившие весь свой сермяжный и зачастую вовсе убогий вид… Этот не военный облик крепостной русской деревни особенно явно хранили на себе отряды ополчения на первых порах после сформирования, пока приходилось им стоять еще в родной губернии, квартируя то в той, то в другой усадьбе. Здесь все было по-домашнему: за офицерами при ополчении следовали их жены, приезжали гости, устраивалась партия в карты, — и бивуачное времяпровождение сбивалось на какой-то необычный военный пикник. (См. записки Золотухиной. «Рус. Стар.», 1889–1890 г.)

Картина Г. Д. Алексеева и имеет своим сюжетом такой привал ополчения в начале сентября 1812 г. где-то в средней России.

В дружине полагалось: 31 офицер, 60 урядников, 19 барабанщиков, лекарей, фельдшеров, писарей и 18 нестроевых. Всего в дружине было 928 человек.

Кн. Б. А. Голицын.

Как говорили в свое время критики милиции 1806–07 гг., вооружение было слабым местом нашего ополчения. Лорд Тэрконель в письме герцогу Йоркскому прямо пишет, что в образуемых ополчениях будет мало пользы, «пока не пришлется оружие из Англии». Есть ряд указаний французских источников, что ружья ополченцев были мало годные. Но и этими ружьями далеко не все были вооружены. В вышеприведенном отзыве генерала Вильсона нужно подчеркнуть его слова: «милиция со своими пиками». Действительно, целые отряды милиции совсем не имели ружей, что отражалось на войне. Московскому ополчению, двинутому еще до Бородина под Можайск, было выдано на полк по 500 ружей, т. е. приблизительно 1/5 воинов была вооружена ими. Кутузов требует выслать из Москвы все имеющиеся ружья. Целый ряд ополчений: тверское, владимирское — почти не имели ружей и выходили в бой с пиками, саблями, даже топорами. Очень знаменательною после этой картины является приписка гр. Ростопчина к Высочайшему воззванию, посылаемому в Калугу: «Теперь всего нужнее дворянство и стрелки» — это как раз то, в чем чувствовался недохват — офицеры и свободные ружья.

Одеждой ополченцев особенно не стесняли и это было понятно. Бедняки-помещики едва ли могли, как следует, обмундировать своих ополченцев. Бедняки-чиновники тоже не могли справить себя (им предписывалось носить обще-армейские мундиры или те, которые они имели при отставке), они получали «вспоможение» в размере до 180 рублей. Вот правила петербургского ополчения об одежде: Солдаты сохраняют свое крестьянское платье, но не длиннее вершка ниже колен. Фуражки суконные. Сапоги черные, настолько широкие, чтобы под ними можно было носить суконные онучи. Кафтаны тоже широкие, под ними овчинные полушубки. На фуражке выбитый из медной латуни крест с вензелем государя и с надписью: «за веру и царя». Ранец — на нем рубаха, портки, рукавицы, двое портянок, онучи и запасные сапоги. В ранце провиант на трое суток. В других ополчениях требовали, чтобы в походе ополченцы носили лапти. Бород у ополченцев не брили.

Кн. А. М. Голицын. (Сен).

Обучение ополченца было несложное — требовалось «вперить в воина знание своего места в шеренге и в ряду», «ружьем учить только на плече нести оное правильно, заряжать, стрелять и действовать штыком, на караул же делать не учить, маршировать учить слегка». Но наши начальники не вполне руководились этими правилами — одни из начальников льготу обращали в обязательство и выступали со столь обычным для того времени запрещением, так звучат напутственные распоряжения гр. Толстого: «Строго соблюдать чинопочитание и дисциплину, нижним чинам не позволять брить бороды». Если же ополченцы попадались под начало армейского генерала, тот не всегда считался с их особым положением в армии и требовал от них большего. Р. Зотов, известный в свое время писатель, служил в петербургском ополчении и оставил нам свои записки. В них он говорит, что лишь только дружины перешли на театр военных действий, как с них стали требовать строго военных знаний. Жалованье ополченцы получали оттуда, где прежде служили. Иногда некоторые из урядников и низших офицеров получали особые пособия. Начальники полков и дружин жалованья не получали, служба их считалась почетной.

Продовольствие в походе ополчениям частью шло из казны, из запасов, собранных в магазинах провиантских, частью ложилось всей тяжестью на плечи населения тех местностей, где имел следование данный полк или дружина. Офицеры и особые провиантские чиновники брали все у обществ под особые квитанции, потом эти квитанции, розданные по губернии, обменивались в губернском городе на одну, общую всему забранному. Эта повинность была очень тяжела для населения. Население русских областей и особенно близко лежащих к театру военных действий радо было бы принимать своих защитников, как это было, например, на базарах в Великих Луках, но переходы войск ополчения были так часты, что они совершенно разоряли местность. Ростопчин, как начальник Московской губернии, свидетельствует ее полное разорение. «Предписание интенданта Ланского всем проходящим через Московскую губернию войскам и командам довольствоваться от жителей на квитанции, что от Его Светлости предписано и Владимирскому ополчению, не довело бы людей до отчаяния, тем более, что им скоро и самим есть нечего будет».

Ополченец 1812 г. (Ист. муз.).

Также тяжелой обязанностью населения являлась постойная повинность. Возьмем хотя бы Дорогобуж в июле и начале августа 1812 г. С 15 июля начинают поступать к городничему Дорогобужа предписания: отвести квартиру для присутствия по набору временного ополчения (15 июля), 30 квартир для ратников (19 июля), приготовить сарай для приема провианта (21 июля), приготовить еще сарай, «дабы не было отдатчикам в приеме от них провианта задержания» (25 июля), нужно помещение для лазарета, отвести конюшни под людей, лошади будут пастись в поле (27 июля), а с этого времени в Дорогобуж, центр сходившихся смоленских ополчений, начинают подходить отдельные отряды. 27 числа подходит Сычевский отряд в 500 ратников, более 300 лошадей, 1 августа — гжатское ополчение в размере более 600 человек, требует себе помещения, 3 августа здесь же смоленское ополчение; оно, кроме помещения на 100 ратников (25 квартир), требует еще три квартиры для устройства сухарей. И это в то время, когда тут же проходили войска, когда проводили пленных, порою оставляли на пути. Спрашивается, где помещались сами жители?

Многие губернии организовывали отряды внутренней стражи, чтобы не допустить к себе как неприятеля, так прежде всего мародеров. Тамбовский губернатор остерегал жителей от мародеров: «я уведомляю вас, — объявлял он им, — что по всей Тульской границе расставлены из тамошних жителей ополчения в осторожность от злодеев. Конные разъезды множество ловят разбойников, называемых мародерами солдат и казаков». Среди этих мародеров были, конечно, и ополченцы, из приказов главнокомандующего узнаем, «что Юхновского ополчения прапорщик Ладницкий, отлучившийся от своей команды и приведенный в главную квартиру вместе с мародерами, предается военному суду». Весьма поучительна судьба этих мародеров: простых ратников прогнали сквозь строй, а резолюция по делу Ладницкого гласила следующее: «разжаловать на месяц в солдаты и, если в это время в дурном не будет замечен, сделать представление о возвращении прежнего чина». Едва ли подобная резолюция могла способствовать вкоренению начал законности и справедливости в сознание ополченцев.

Ратник московского ополчения. (Из книги Глинки «Русские в доблестях своих, в вере… к Отечеству», С.-П.-Б., 1842 г.).