Валентин Бочкарев - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V Страница 2

Так как доставка провианта в действующую армию являлась для населения крайне обременительной, то государь возложил рассмотрение вопроса о точном распределении этой повинности на комитет министров. Он обязан был «вникать в возможность исполнения, стараться сделать наряд подвод сколь возможно облегчительным для обывателей». Изыскание средств для ведения войны входило также в круг деятельности комитета в 1812 г. Это доставляло ему тем более затруднений, что, как видно из представленной в заседании 10 апреля министром финансов записки, «никогда продовольствие войск не было столь затруднительно и не требовало такой попечительности, как теперь». Чтобы выйти из создавшегося финансового кризиса, комитет в апреле 1812 г. постановил выпустить 6 %-ные облигации государственного казначейства сроком на один год на сумму от 6 до 10 миллионов рублей «для безостановочного удовлетворения чрезвычайных военных расходов». Финансовые затруднения усиливались еще и оттого, что война наносила глубокий ущерб русской внешней торговле. В июле и августе обсуждал в течение нескольких заседаний комитет вопрос, как поступить с судами союзных с Францией держав, которые застигнуты были в русских портах открытием военных действий. После продолжительных прений комитет высказался за допущение в русские гавани судов всех национальностей и отверг предложение о конфискации находившихся в России кораблей враждебных государств в виду того, что эта мера «нанесет существенный ущерб русской торговле». Под влиянием тревожных вестей с театра военных действий в тот же день — 12 июля, когда обсуждался вопрос об обороне Петербурга, комитет имел суждение о том, чтобы, «в случае опасности здешней столицы, вывезены были из оной все те предметы, которые неприятелю в руки достаться никак не должны». Вывоз найден был пока преждевременным, и было постановлено только заготовить по Тихвинской дороге вплоть до самого Ярославля перевозочные средства так, «чтобы по первому востребованию по 1000 подвод на каждой станции было». В начале августа из морского ведомства был даже откомандирован по требованию комитета чиновник «для найма судов, могущих быть приспособленными к отправлению из столицы всех тех предметов, которые вывезти потребуется»; при чем на задатки судовладельцам ассигновано было 25 тыс. руб. Однако дело осложнялось тем, что, как выяснилось из доставленных в комитет сведений, общий вес предметов, подлежащих вывозу, достигал 500 тыс. пудов и под перевозку их требовалось 2.314 подвод; сверх того, под церковные сокровища, по представлению Св. Синода, надо было приготовить 13 больших судов. Со стороны министра народного просвещения 10 сентября было сделано указание, что, кроме дел и вещей, назначенных к отправлению, находится «в Академиях: Наук, Художеств и Медико-Хирургической много редких и драгоценных вещей, а при Императорской Публичной библиотеке депо манускриптов, о вывозе коих не сделано постановления, равно как и об отправлении казенных студентов Медико-Хирургической Академии и Педагогического Института, воспитанников Академии Художеств, Царскосельского лицея и здешней гимназии, коих сохранение считает он, министр просвещения, необходимым, дабы они, в случае несчастия, не могли быть взяты неприятелем в военную службу и против нас же действовать». Обсудив и взвесив все это, комитет постановил, что, «ежели бы надлежало по крайней необходимости оставить здешний город, то нет никакой возможности всего вывезти, а тем паче, что заблаговременно вывозить нельзя, а, в случае настояния в том надобности, недостаточно будет ни времени ни способов». Государю же комитет отправил донесение в том смысле, что «в случае необходимости в возможности будет только спасти одни самонужшейшие вещи и бумаги». Но чтобы несколько успокоить встревоженное столичное население, комитет в середине сентября одобрил составленное государственным секретарем объявление, в котором предполагалось довести до всеобщего сведения, что «отправление из С.-Петербурга нужных вещей делается из одной предосторожности». После выступления Наполеона из Москвы опасность неприятельского нашествия на Петербург миновала, и в заседании 25 октября комитет постановил заготовленные на станциях подводы отпустить по домам. Однако комитет не мог сосредоточить свое внимание исключительно на спасении столицы и на предполагаемой ее эвакуации. В него то и дело поступали донесения из Москвы и из губерний, угрожаемых неприятелем, о переводе во Владимир, Ярославль, Вологду и города среднего Поволжья правительственных учреждений, учебных, воспитательных и благотворительных заведений и об отправлении туда казенного имущества, делопроизводства присутственных мест, архивов и церковных драгоценностей. Слишком большой и неосновательной поспешности в этом отношении комитет не одобрял. Так, 15 октября им было сделано замечание тульскому губернатору за то, что «без предписания начальства и уведомления главнокомандующего армиями об опасности от неприятеля», он закрыл присутственные места и остановил производство дел.

Вследствие расстройства административного механизма в целом ряде губерний, комитету пришлось приложить много усилий к поддержанию правильных почтовых сношений между Петербургом и внутренними губерниями. В июле 1812 г. министр полиции Балашев вошел в комитет с предложением учредить по губерниям должности временных генерал-губернаторов с целью водворить «единоначалие» в местном управлении. «Ибо, — говорил он, — раздробительность властей всегда производит бессилие, а в обстоятельствах критических и самую опасность». Комитет, разделяя вполне точку зрения Балашева, постановил: «В тех губерниях, в которых нет генерал-губернаторов и военных губернаторов, вверить начальство особам по избранию его величества», предоставив этим главным начальникам «полную власть над всеми частями в губернии, к какому бы ведомству, военному или гражданскому, они ни принадлежали». Вскоре после этого постановления сенатор Миклашевский был отправлен с самыми широкими полномочиями в Тверь, а сенатору Каверину на правах гражданского губернатора поручено было управление Калужской и Смоленской губерниями. Когда в южных губерниях появилась чума как раз в разгар войны и стало известно, что эпидемией захвачен весьма большой район, то комитет отправил для борьбы с нею сенатора кн. Куракина, уполномочив его действовать «полною властью», останавливать даже рекрутский набор, если он признает это нужным, предписав «всем начальствам в крае» исполнять исходящие от него приказания.

Елагинский дворец. (Спб. 1826 г.).

Как только выяснилась неизбежность войны, комитету для водворения спокойствия среди населения пришлось предпринять ряд чрезвычайных полицейских мероприятий. В распоряжение начальников пограничных западных губерний ассигновано было по 10 тыс. руб. каждому «в видах предоставления им более способов действовать при исключительных обстоятельствах»; земские же суды пограничных местностей были пополнены двумя лишними заседателями по назначению от правительства. Усиливая штат местной полиции, комитет вырабатывал меры предосторожности и цензурного характера. 12 апреля он имел суждение о «политических статьях, помещаемых в российских газетах». По предложению министра народного просвещения комитет, во избежание распространения ложных слухов, особенно среди людей «самых низких состояний», счел полезным постановить, чтобы «издатели всех газет в государстве, в коих помещаются политические статьи, почерпали из иностранных газет только такие известия, которые до России вовсе не касаются, а имеющие некоторую связь с нынешним нашим политическим положением заимствовали единственно из „С.-Петербургских Ведомостей“, которые издаются под ближайшим присмотром». С конца апреля в виду предстоящих военных действий решено было лицам, отправляющимся за границу, паспортов в Петербурге не выдавать, но «снабжать их только, по исполнении ими обыкновенных обрядов, видами до границы, где и обязаны они относиться к военным начальникам». Затем 28 мая заслушан был доклад министра полиции, утвержденный государем, чтобы «российским подданным без особого высочайшего повеления паспортов за границу не выдавать». Что касается лиц, приезжавших в Россию, то комитет 26 апреля постановил: «На въезд в Россию паспортов не посылать, так как оный совершенно воспрещен». Иностранцам, находящимся в пределах империи, согласно постановлению от 28 мая разрешен был беспрепятственный выезд через Ригу и Ревель, при чем паспорты выдавались только тем из них, «кои желают ехать за границу без возврата». По вступлении неприятеля в Россию последовало 9 июля высочайшее повеление комитету «произвести подробный разбор иностранцев, находившихся в России», при чем петербургскому главнокомандующему дано было право высылать за границу тех из них, «кои окажутся неблагонадежными или сомнительными», или же удалять их из столицы в другие города в пределах империи. В виду того, что иностранцы, несмотря на запрещение, продолжали приезжать в Россию, 9 июля было сделано постановление: «Приезжающих в Кронштадт иностранцев неприязненных наций вовсе не пропускать, объявив им, чтобы они возвратились, и предварив их, что, если они не отправятся обратно, то будут посланы в дальние города». 30 сентября в комитете обсуждался вопрос о мерах, которые должны быть приняты «по случаю учреждения неприятелем в Москве особого городского управления и участия в оном некоторых местных жителей». 27 октября над ними решено было нарядить следствие «для определения виновным строжайшего по законам наказания». И по выступлении неприятеля из России комитету приходилось уделять довольно много внимания чрезвычайным полицейским делам. Население, особенно пограничных местностей, было взволновано приходом французов и долго не могло успокоиться. Так, напр., в 13 верстах от Митавы местные жители, вооруженные косами, топорами и дубинами, отбили нескольких рекрут. У смоленского помещика увезли ночью крестьян со всеми их семьями и имуществом на семи тройках. Один виленский еврей доносил об образовании среди поляков обширного заговора в пользу французов и о том, будто бы ими решено сразу перерезать всех русских евреев и немцев. От гродненского почтмейстера приходили тревожные слухи о том, что 1 апреля будут перерезаны все русские и евреи в городе. Виленский губернатор сообщал, что среди населения упорно говорят о скором возвращении французов. Подобного рода известиями переполнены журналы комитета за 1813 г., что указывает, в какой лихорадочной атмосфере ему приходилось действовать.