Валерий Шамбаров - Агенты Берии в руководстве гестапо Страница 27

Военный атташе в Берлине Левичев в докладе Ворошилову от 12 мая 1933 г. сообщал: «Часто просто недоумеваешь, когда слышишь, как фашистский оркестр наигрывает «Все выше и выше», «Мы кузнецы», «Смело, товарищи, в ногу»… Немцы самым последовательным образом стремятся показать всему свету, что никаких серьезных изменений в советско-германских отношениях не произошло… Со стороны рейхсверовцев встречаю самый теплый прием. Не знаю, что они думают, но говорят только о дружбе, о геополитических и исторических основах этой дружбы, а в последнее время уже говорят о том, что, мол, и социально-политические устремления обоих государств все больше будут родниться: «Вы идете к социализму через марксизм и интернационализм, мы тоже идем к социализму, но через национализм»… И поэтому главной основой дружбы, включительно «до союза», считают все тот же тезис — общий враг Польша».

Делались попытки сближения и на партийном уровне. В конце мая почва для этого зондировалась через полпреда в Берлине Александровского — в качестве одного из вариантов предлагалось организовать рабочий визит в Москву Геринга. Среди руководителей НСДАП, как и среди генералитета, также существовало сильное просоветское крыло. Целый ряд гауляйтеров считали союз между двумя странами единственно возможным политическим решением, которое позволило бы Германии возродить свою мощь и избежать опасности со стороны Запада. А уж объединение сил против Польши считалось само собой разумеющимся. Гауляйтер Данцига Раушнинг установил хорошие личные отношения с советским полпредом Калиной, напрямую обращаясь к нему за помощью, когда поляки пытались ущемить немецкие интересы в данном регионе. И советская сторона всегда шла навстречу, оказывая на Варшаву требуемое давление. Гауляйтер Восточной Пруссии Эрих Кох (будущий палач Украины) шел еще дальше — он разработал грандиозный план создания «транснационального трудового государства» путем полного объединения Германии и СССР. Карты такой союзной державы с детальными расчетами всех выгод и проектами внутреннего устройства демонстрировались в его кабинете, представлялись наверх, пропагандировались в партийном окружении. И его план находил очень много сторонников, особенно среди молодых военных и инженерно-технических работников — уж больно все казалось логичным и выигрышным.

В июне 1933 г. германский генштаб провел военно-штабную игру. По ее исходным данным предполагалось, что между Берлином и Москвой заключен тайный союз. СССР начинает войну против Польши. Франция, не знающая о существовании союза, вмешивается на стороне поляков. Но в этот момент Германия занимает позицию вооруженного нейтралитета и неожиданно для Запада объявляет всеобщую мобилизацию (заодно перечеркивая тем самым Версальский договор). В результате Франция и ее союзница Чехословакия оказываются в замешательстве, в связи с новой внезапной угрозой не могут оказать Польше реальную помощь, и она подвергается быстрому разгрому со стороны Красной Армии, а ее разбитые войска вынуждены отступать в Восточную Пруссию, где их интернируют.

А 8 июля на приеме в советском полпредстве военный министр генерал фон Бломберг говорил: «Несмотря на все события последних месяцев, рейхсвер по-прежнему, так же, как и германское правительство, стоит за политическое и военное сотрудничество с СССР». Причем текст его речи был предварительно согласован с Гитлером…

И только к осени советско-германский альянс распался. Способствовали этому несколько факторов. В Москве Гитлера недооценили. Сочли, что его правительство будет таким же кратковременным, как кабинеты Папена или Шлейхера. Аналогичного мнения в то время придерживались многие, в том числе французские и английские эксперты, а писатель Томас Манн известие о приходе к власти нацистов встретил с широкой улыбкой: «Тем лучше, они не продержатся и восьми месяцев». Советская сторона считала, что нацистское правление лишь будет способствовать дальнейшей раскачке Германии — и откроет путь коммунистам. Американский посол в Берлине Додд докладывал в МИД США: «Россия со своей стороны согласна подождать до быстрого падения Гитлера и видит в германском коммунистическом движении преемника его власти».

Подобные прогнозы имели под собой основания. Положение в стране оставалось очень нестабильным. Хотя КПГ была разгромлена, но роль «революционной партии» с успехом перехватило… левое крыло самой НСДАП. Прокоммунистические тенденции в партии были очень сильны. Например, президент Верхней Силезии Брюкнер обрушивался на капиталистов вполне по-ленински, утверждая, что сама жизнь их «есть непрерывная провокация». Один из лидеров нацистской Рабочей федерации Келер проповедовал: «Капитализм присвоил себе исключительное право давать трудящимся работу на условиях, которые сам же и устанавливает. Такое преобладание аморально, его нужно сломать». Председатель нацистской фракции ландтага Пруссии Кубе (будущий палач Белоруссии) требовал экспроприации земли: «Национал-социалистское правительство должно заставить крупных помещиков разделить свои земли и передать большую часть их в распоряжение крестьян». А особенно радикально была настроена огромная армия штурмовиков, насчитывавшая 4,5 миллиона человек. Уж они-то, войдя во вкус буйства, останавливать «революцию» никак не желали, охотно подхватывали все экстремистские лозунги. На чем играл Рем. Самого его коммунистические теории мало интересовали, но он (не без основания) полагал, что его обошли при дележке руководящих постов, рвался к власти и охотно поддерживал оппозицию, приняв на себя роль ее лидера.

Но если позиции Гитлера оставались непрочными, то и фюрер, в свою очередь, считал в это время положение Сталина шатким. В СССР продолжался голод, в городах из-за «затягивания поясов» нарастало недовольство Сталиным, в партии и комсомоле поднималась стихийная оппозиция, а изгнанный Троцкий расписывал в интервью западным газетам, какой поддержкой он пользуется в коммунистических массах и сколько у него в России сторонников. И поскольку нацисты, как и коммунисты, идеализировали свое учение, в Германии возникли даже теории, что в Советском Союзе грядет новая революция, «национальная». В апреле 1933 г. немецкий посол в Москве Дирксен писал Гитлеру: «Большевизм в России не вечен. Процесс развития национального духа, который показывается теперь во всем мире, охватит, в конце концов, и Россию. Большевизм с его нуждой и ошибками сам подготовляет почву для этого». Это донесение было перехвачено советской разведкой и, дойдя до Сталина, сердечному согласию между державами отнюдь не способствовало.

Впрочем, это было не главным. Для Гитлера в данный момент союз с Россией был бесполезен. Даже вреден! Во-первых, такое сближение вело бы к усилению левого, оппозиционного крыла НСДАП, которое грозило свергнуть фюрера. Во-вторых, союз с СССР стал бы, мягко говоря, неравноправным. Как видно из приведенного выше сценария военно-штабной игры, Германия в 1933 г. могла в нем играть лишь вспомогательную роль. С соответствующим распределением плодов побед. И при существовавшем «весовом неравенстве» возникала опасность, что Москва подомнет под себя «младшего союзника». Поэтому фюрер говорил приближенным: «Я не боюсь разлагающего влияния коммунистической пропаганды. Но в лице коммунистов мы имеем достойного противника, с которым надо держать ухо востро. Германия и Россия удивительным образом дополняют друг друга. Они просто созданы друг для друга. Но именно в этом и заключается опасность для нас: Россия может засосать и растворить наш народ в своих просторах… Что до меня, то я, очевидно, не стану уклоняться от союза с Россией. Этот союз — главный козырь, который я приберегу до конца игры. Возможно, это будет самая решающая игра в моей жизни. Но нельзя начинать ее преждевременно, и ни в коем случае нельзя позволять всяким писакам болтать на эту тему. Однако если я достигну своих целей на Западе — я круто изменю свой курс и нападу на Россию. Никто не сможет удержать меня от этого. Что за святая простота — полагать, что мы будем двигаться все прямо и прямо, никуда не сворачивая!»

То есть, Гитлер видел возможность сыграть на противоречиях между западными державами и Советским Союзом. Для того чтобы Германия усилилась и могла играть самостоятельную роль в мировой политике, требовалось попустительство Запада, которое позволило бы избавиться от ограничений в военной области. Следовательно, требовалось не союзничать, а, напротив, демонстративно поссориться с Москвой! Чтобы бывшие победители Германии уверились в исключительно антисоветской направленности нацизма.

И подобные шаги начали предприниматься. В Англию поехали делегации во главе с Герингом, Розенбергом, Гугенбергом. Они заявляли, что из-за кризиса в Советском Союзе возможен его распад, а стало быть, неплохо заранее договориться о разделе «шкуры русского медведя». 4 июля 1933 г. советская военная разведка доложила Ворошилову, что в Британии Розенберг ведет секретные переговоры. «Особый проект предусматривает раздел русского рынка. По мнению германских кругов, следует ожидать скорого изменения политического положения в России и соответственно этому желательно заблаговременно разделить эту громадную область сбыта». Конечно, это тоже было доложено Сталину. Резко изменился и тон немецкой пропаганды. Советское полпредство в Берлине сообщало: «С июля 1933 г. развертывается продолжающаяся до сих пор кампания о так называемом «голоде» в СССР. По размаху и широте эта кампания беспрецедентна в истории антисоветских кампаний. В августе развернулась бешеная персональная травля тов. Литвинова».