Иван Просветов - «Крестный отец» Штирлица Страница 34

У последней из ненаписанных повестей было лишь условное название — «Искусство проникновения». «Автобиография специалиста по науке “синоби” (теория разведки, созданная в Японии), который учился в школе Накано, затем в “Спай скул” в Америке, по окончании которой стал действовать на фронтах тайной войны»{253}. Еще в примечаниях к «Корням японского солнца» Ким кратко рассказал о синоби (ниндзюцу) — искусстве быть невидимым: незаметно или обманным путем проникать на неприятельскую территорию, в чужой дом и выполнять тайные задания. В конце 1936 года он решил написать книгу о синоби и попросил сотрудников иностранного отдела ГУГБ привезти ему из Токио соответствующую литературу{254}. Книга осталась в замысле понятно, по какой причине.

Вопрос, из каких источников Ким узнал о Наканорикугун-гакко. Причем в объеме, достаточном для фабулы повествования. Мог ли он ознакомиться с протоколами допросов пленных японских офицеров или сам участвовать в таких допросах? Думаю, да. К примеру, генерал-лейтенант Хата рассказывал следующее: «Курсанты проходили курс закаливания их личных свойств и характера с тем, чтобы в самых трудных условиях выполнять возлагаемые на них задачи. В школе [также] преподавались иностранные языки, военное и экономическое положение других стран и радиодело. Школа давала познания, необходимые для разведчика и диверсанта… Выпускники школы Накано везде добивались исключительно высоких успехов в своей работе»{255}.

Замысел «Искусства проникновения» по неизвестной причине трансформировался в другую повесть о шпионаже и ниндзюцу — «Школа призраков».

«Я хочу показать не примитивных и трафаретных шпионов — героев традиционных шпионских романов, а квалифицированных специалистов подрывной войны, вооруженных всеми “научными дисциплинами”, которые усиленно разрабатываются сейчас в Америке с целью более эффективной обработки сознания и психики людей», — объяснял Ким в заявке, направленной в «Советский писатель» в октябре 1962 года. Повесть он задумал «в форме исповеди курсанта специальной школы американской разведки», взяв за прототип своего вымышленного заведения «особую дипломатическую школу, созданную английской разведкой в Шамляне (Ливан) и описанную каирским журналом “Роз эльюсеф”»{256}.

Рукопись Ким обязался сдать в сентябре 1963 года, однако позже попросил об отсрочке: сперва для переделки повести («по соображениям политического порядка надо будет вытащить одну сюжетную линию, проходящую через всю повесть»), потом для поездки «в Африку и Европу — проверить на месте материалы для последних глав»{257}.

«Школа призраков» была закончена в октябре 1964 года, принята к публикации в журнале «Наш современник» в летнем номере 1965 года и включена в издательский план «Советского писателя» на 1966 год. Редакция журнала предварительно «послала повесть на спецконсультацию, где автору был сделан ряд замечаний, которые Р. Ким учел»{258}. Теперь не угадать, какой повесть была до правок и переделок. В итоге получилась энциклопедия шпионских знаний — недостаточно подробная, чтобы стать учебником, но довольно полная как описание системы подготовки разведчиков и диверсантов (рецензент даже заметил, что «специальная эрудиция автора порою не получает достаточно выразительного художественного изображения и некоторые страницы повести звучат как сугубо деловая информация»{259}).

Действие, судя по ряду намеков, происходит где-то в Восточной Африке, вероятнее всего в Эритрее. В разведшколе под кодовым названием АФ-5 занимаются курсанты из европейских, азиатских и африканских стран. Их учат быть «призраками» — не иметь, когда нужно, своего лица, надевать маски по ситуации, «расшифровывать» других людей и при этом самим оставаться закрытыми. Главный герой повести, ни разу не названный по имени, докладывает о ходе обучения человеку, по чьей рекомендации он принят в школу. Базовый курс школы — это техники наблюдения, установления контактов и уговаривания, шифровальное дело. Специализация — ниндзюцу, шпионская наука номер один. В АФ-5 преподают высший ниндзюцу: как организовывать политические инциденты, волнения, мятежи, перевороты и чрезвычайные ситуации для форсирования событий; частично — средний ниндзюцу: о методах вербовки, типах агентуры, видах агентурных комбинаций, использовании чужой агентуры (полевая разведка и диверсионные акции, не требующие высокого аналитического и психологического мастерства — это низший ниндзюцу).

Читать «Школу призраков» любопытно, но не как художественное произведение: первая половина повести похожа на конспекты вперемежку с дневниковыми записями. Интрига появляется, когда курсанты переходят к практическим заданиям. Сначала проваливается акция по подмене на городском складе груза лекарств, поступивших из социалистической страны. Подозрение падает на одного из преподавателей школы — Бана, специалиста по тайным убийствам. Следующая акция оборачивается катастрофой. Вместо намеченного к устранению кувейтского нефтепромышленника смерть настигает Командора — начальника школы. Бан исчезает и, когда агенты школы выходят на его след, кончает жизнь самоубийством. Главный герой повести, участник акции, остается вне подозрений и получает направление к месту службы.

Загадка провалов раскрывается в его последнем письме-докладе: «Я провел комбинацию по всем правилам, приводимым в трактате “Ниндзюцу-хидэн-сецунинмокуроку” — проник в замаскированном виде во вражеский лагерь, завоевал доверие и в нужный момент нанес удар». Курсант обыграл мастеров тайных операций! А началось все с поступления молодого писателя в частную сыскную школу с целью набраться нужных знаний для сочинения грамотных детективных книг. «Когда я узнал, что наиболее способных курсантов отбирают для дальнейших занятий и затем определяют на весьма доверительную работу, у меня возникла мысль использовать этот дар фортуны: собрать нужные сведения для сочинения достоверных рассказов и повестей о действиях секретных служб. А после встречи с вами, когда я понял, что вы поверили придуманной мною биографии и что я прошел (незаметно для себя) все тесты, я решил идти дальше… Искренне благодарю вас за то, что дали мне возможность пройти курс учения в школе АФ-5. Теперь я обеспечен материалами для серии шпионских повестей и киносценариев. В ближайшее время я созову пресс-конференцию и расскажу о том, что мне удалось узнать… Пусть мир узнает о делах, творимых и замышляемых вами и вам подобными».

«Школа призраков» стала квинтэссенцией «специальной эрудиции» Кима. И еще в повести о двойном агенте усматривается иносказательное признание. «Профессор должен быть доволен своим учеником…» Помните — Токио, колледж Кэйо? Романа Кима учили быть японцем, и в душе он наполовину стал им. Лучшие шпионы, как известно, получаются именно из таких знатоков иной жизни и культуры. Свое знание Ким обратил против той стороны Японии, которую не любил и отвергал. Работая в советской контрразведке, он вел свою личную тайную войну. Действуя при этом как настоящий синоби.

Последним повестям Кима почти не дали хода за границу. «Тетрадь, найденная в Сунчоне» девятнадцать раз издавалась за пределами СССР, в том числе во Франции, Италии, Норвегии, Швеции, Аргентине, Мексике, Японии. «Девушку из Хиросимы» перевели на восемь языков. «По прочтении сжечь» напечатали лишь в Болгарии, Румынии и Венгрии. «Школу призраков» при жизни автора — только в Праге, потом еще в Софии, Будапеште, Братиславе. В СССР она переиздавалась всего дважды{260}.

Новых повестей Роман Николаевич не напишет.

«Как построю жизнь по возвращении в Москву, не знаю, — в марте 1965 года писал Ким Славину из холодной Ялты, куда уехал, чтобы в одиночестве перетерпеть боль от внезапной смерти жены. — Одно ясно — никогда не будет такой подруги около меня, какой была Люба…» «Сделал начерно один детективный рассказик… Была бы Люба, почитал бы ей и узнал ее мнение. Но ее нет, и не будет больше. Вот теперь видишь, чувствуешь, как она заполняла до отказа мою жизнь, как было тепло с ней… Буду теперь без сердца, обойдусь без него. Для того, чтобы стучать на машинке, нужны пальцы и глаза, и голова… Этот удар такой, после которого я уже никогда не оправлюсь — буду до конца жизни находиться, как говорят боксеры, в состоянии “грогги”…»{261}

Душевное потрясение подорвало телесное здоровье. Врачи поставили диагноз: рак желудка. Делать операцию то ли было поздно, то ли рискованно. Друзья договаривались о консультациях с медицинскими светилами. Знакомые японцы, будучи в Москве, принесли новейшее лекарство на основе пчелиного молочка. Все это на время облегчало страдания. Иногда боли были такие, что Ким на целый день оставался в постели.

«Ни стона, ни жалобы. Вообще ни слова о беспощадно-мучительном, уносившем его силы. Он не утратил ни одного из главных интересов своей жизни, ни чувства юмора. Когда он вставал, то это был прежний изысканно-элегантный Ким» (воспоминания Вадима Сафонова). Лишь однажды Ким посетовал на утрату воли к творчеству. «Он указал на мой стол, заваленный бумагами, и сказал тоскливо: — А я не могу. Башка отказывается работать… Я стал говорить в утешение какие-то дешевые слова, вроде того, что болезни приходят и уходят, а работа остается. Ким слушал меня рассеянно, но вежливо улыбался» (воспоминания Василия Ардаматского){262}.