Хельмут Альтнер - Берлинская «пляска смерти» Страница 4

— Приговорен к смерти через расстрел. Прошение о помиловании отклонено.

На несколько секунд слова повисают в воздухе. Приговоренные опускают головы. Самому молодому восемнадцать, другие немногим старше. Офицер отходит, писарь растворяется в толпе. Вперед выходят три солдата и освобождают осужденных от наручников. Затем они снимают хлопчатобумажные робы с будущих жертв и ставят их перед столбами. Два белокожих, голубоглазых, хорошо сложенных юноши.

Третий парень поменьше ростом, более хилый. Несчастных привязывают к столбам кожаными ремнями, их тела дрожат под тонкими рубашками. Они еще раз смотрят на яркий солнечный день. Их детские глаза, уходя в иной мир, берут с собой на память красоту утра.

Расстрельная команда прицеливается. Раздается пронзительный крик.

— Прощайте, товарищи! — раздаются голоса осужденных. Вслед за ними я замечаю блеск резко опущенного вниз офицерского кинжала. — Огонь!

Внезапно все столбы пустеют, в крови лишь их древесина, как будто стреляли специально в нее. Доктор осматривает расстрелянных. Парень поменьше поднимает голову, и у него изо рта идет кровь. Доктор прикладывает пистолет к его виску и нажимает на курок. Звучит приглушенный выстрел.

Отрывистые приказы, и расстрельная команда уходит. У меня горько во рту, на обратном пути все мы неестественно бледны.

Грузовик с тремя гробами нагоняет нас у ворот казармы.

Мы молча входим в казарму. Старшие засыпают нас с вопросами, но мы молчим и днем ничего не можем есть. Военный прокурор сидит в столовой, балагурит и уплетает за обе щеки.

После обеда приходит лейтенант. Необходимо привести кого-то из новобранцев к присяге, и завтра они отправятся на фронт, но все они не из нашей казармы, они старше. Стену столовой украшает военный флаг рейха, а перед ним два пулемета. Перед приведением к присяге люди подвергаются серьезной проверке.

Я иду в столовую с Гейнцем и покупаю два фунта селедки. Затем мы выпиваем литр пива, чтобы утолить жажду. Нам хочется непременно напиться, чтобы поскорее забыть произошедшее. Когда мы возвращаемся, церемония приведения к присяге уже закончена, идет обмен адресами. Завязалась дружба, но теперь нам снова приходится расстаться. Такова судьба солдата!

Ночью я лежу в кровати без сна. Луна висит в небе желтым диском. Я вижу перед собой ребят у столбов. Вижу, как вздымается и опускается их грудь, как взгляды их глаз устремляются в синеву небес. Перед моим мысленным взором проходят последние минуты их жизни. Неужели так будет и со мной? Если мне суждено лишиться жизни, то я предпочел бы более достойную смерть.

Начинает светать, и я задремываю. Затем меня будит свист унтеров, и я встаю, разбитый и невыспавшийся.

Этим утром все делается в спешке. Унтер-офицеры обходят казармы и поторапливают нас. На завтрак нам дают суп, и мы торопливо его проглатываем. Затем ровно в восемь часов перед зданием строятся старшие. Мы еще раз проходим вдоль их шеренг и пожимаем им руки. У многих из них в руках картонные коробки с гражданской одеждой. Неужели они берут их на фронт? За нами приходит штабс-фельдфебель и уводит с собой. Затем по шеренгам проходят унтер-офицеры, проверяя обмундирование и снаряжение. После этого появляется лейтенант Штихлер. Штабс-фельдфебель Бекер докладывает ему. Командир роты прощается и объявляет им место назначения: Франкфурт-на-Одере. Призывников согласно приказу фюрера посылают для обучения на линию фронта.

Приказы отданы. Мы отходим в сторону и провожаем товарищей до ворот казармы. Когда мимо нас с песней строем проходят русские, сквозь тучи прорывается солнце. Жизнь продолжается.

Мы возвращаемся в казармы, но по дороге молодой шарфюрер СС в надетой набок не по уставу фуражке заставляет нас несколько раз пройти строем вокруг казарм. Затем мы без дела сидим в казармах приблизительно до десяти часов. Группа товарищей собирается вокруг стола в нашей комнате и начинает играть в карты. Играют до тех пор, пока наш покой не нарушает штабс-фельдфебель Бекер. Нам приказано постричься, но Штрошн и Гейнц решают уклониться от этого приказа. У меня волосы не отросли еще после лагерей имперской трудовой повинности, но кто знает, когда еще мне представится возможность привести себя в порядок.

Надеваю пилотку и иду в штаб батальона, где в уцелевшей части разбомбленного здания располагается парикмахерская. Я уже сижу перед зеркалом с накинутой на плечи простыней, когда являются два интенданта, и мне приходится встать и уступить их светлостям, которым парикмахер тут же с величайшим почтением предлагает занять мое место. Новобранцы находятся в самом низу иерархии и вынуждены ждать своей очереди. Когда я наконец пострижен, на голове у меня — настоящий прусский ежик.

Перед обедом нам приказывают убрать казарму в восточном блоке. Ее обитателей несколько дней назад отправили на передовую. Они оставили после себя порванные тюфяки, сломанные шкафчики и беспорядочно разбросанное постельное белье. Комнаты очень грязные, и мы стараемся побыстрее навести в них чистоту. Время от времени в дверь заглядывает унтер и отдает приказы. Мы его игнорируем, пока ему на помощь не приходят два его коллеги, которые заходят в комнату и начинают орать на нас. Мы стоим и спокойно слушаем, думая про себя: «Пошли вы к черту!», но, пока не вышел пар, изображаем внимание и даже капельку сочувствия. Затем троица исчезает, оставив в углу несколько набитых соломой тюфяков, которые они разорвали, чтобы досадить нам. По комнате медленно плывет густое облако пыли.

Подобные «незаменимые» филонщики везде одинаковы. Чем громче они орут, тем круче кажутся в казарме, но все отлично знают им цену. В казармах полно «незаменимых»: писари, санитары, всевозможные инструкторы и кладовщики. Все они обычные солдаты, но отчаянно цепляются за свои теплые местечки, как утопающий за соломинку, в страхе перед отправкой на фронт. Иногда мне ужасно хочется врезать им по морде.

Пообедав одними овощами, мы вынуждены мыть грязную столовую, где на полу уже много дней валяются картофельные очистки. В это время на кухне толстый повар смачно жует жирные фрикадельки. Жир течет по его толстым щекам. У нас от голода текут слюнки.

К тому времени, когда мы заканчиваем, происходит смена караула.

В столовую на обед входят венгры. Они робко уступают нам дорогу, но глаза горят гневом, офицеры с трудом их сдерживают. Бедные парни. Но когда взорвется вулкан их негодования, то все-таки лучше держаться от них подальше!

Затем наш взвод выстраивается для учений с противогазами и плащами. Нас около ста человек. Восемьдесят выбыло, но все время прибывают новые. Сегодня прибыл 58-летний призывник, у которого одна нога короче другой, однако и он признан «годным к прохождению военной службы».

На оружейном складе нам выданы новые фильтры для противогазов. Мы уже получили новые стекла для глаз. Все артикулы занесены в расчетные книжки, и теперь нам недостает лишь оружия.

Мы идем в газовую камеру, которая расположена за казармами под сенью деревьев. Штабс-фельдфебель Бекер пускает немного учебного газа, чтобы проверить наши новые фильтры. Заходим в камеру группами. Через окно в заполненную дымом комнату проникает свет. Товарищи ходят кругами, как доисторические животные или как цирковые пони. Нам нужно сгибать колени, прыгать, поворачиваться и скакать на месте. Под масками скоро заканчивается воздух, и глаза застилает туман. Кажется, будто в голове бухает барабан. Тут мы замедляем движение и прямо в противогазах делаем дыхательные упражнения. Отвинтите фильтр, затем снова прикрутите. Наконец мы поем, звуки песни доносятся, как из могилы.

Мы снова задыхаемся и срываем противогазы. Гейнцу приходится сдать свой на склад, поскольку он ему не подходит. Постепенно мы восстанавливаем дыхание, сидя на пеньках и слушая звуки природы. Где-то поет птица, издалека доносится гул огромного города.

Наконец выходят последние. Приняли участие даже Чучело и Ритн. Когда Ритн снимает маску и ветер треплет его светлые волосы, он на мгновение становится похож на большого ребенка, но скоро на лице вновь появляется привычное выражение. Насколько нас, немцев, меняет звание и чин, тогда мы чувствуем, что все остальные — марионетки и должны танцевать под твою дудку.

Вечером я сломал ложку, и интендант выдает мне новую в обмен на мою порцию сигарет. Затем перед отбоем мы с Гейнцем, Штрошном, Виндхорстом садимся в столовой играть в рамс.

Ночью нас снова будит воздушный налет. Окно в штабе батальона сияет ярко ночью. Прожекторы буравят небо, гулко гудят «Москито», землю сотрясают разноцветные, как огоньки рождественской елки, разрывы. С тяжелыми глухими звуками бьет зенитная артиллерия, отправляя снаряды высоко в ночное небо. Когда мы возвращаемся в кровати, небо над центром города освещают мерцающие красные огни.