Альбина Коновалова - Тайна без точки Страница 6

Заброшенный поселок или нет? А они все в России заброшенные.

Выкарабкиваясь из нищеты, идут ребята на подлодки. Конечно, по призванию! Конечно, по зову сердца! Конечно, мечтая о море!

Иногда гибнут! Наверное, это страшно, когда единственный сын становится заложником большой разрухи, называемой нашей страной.

20 августа.

«Зона бедствия» – ясно говорили все комнаты и залы Видяевского дома офицеров. Потом скажут: дурдом. Возможно – в дурдоме не была. Но некоторые родственники действительно напоминали умалишенных. Каждый уголок этого обычно пустынного заведения заполнен людьми.

В приемной теперь оперативный штаб, телефоны трещат, как в Смольном. В инструкторской – телеграф, можно позвонить по прямому даже за границу. В зале для бальных танцев разместилась финчасть, компьютеры дробятся в зеркальных осколках. Вдоль стены простые деревенские скамьи. Бессильно опустив руки, на них сидят родственники.

Эльмар Иванов. Отец старшины контрактной службы. У Ивановых этих вывернутые имена: отец Эльмар Васильевич, сын Василий Эльмарович.

– Смотрите, ботинки купил, – наивно говорит Эльмар. – Первый раз в жизни. Всегда в сапогах ходил. А тут деньги дали на дорогу…

В семье Ивановых пятеро детей. Сам хозяин получает 280 рублей в месяц, да и тех не видит в сельской глубинке. Он работает слесарем на линии дойки, жена – доярка. Таких денег, что получал его сын, старшина Василий – около 3 тысяч рублей – в родной деревне отродясь не видывали. Обычный контрактник, каких в Видяево много, обычный марий-элец с обычной русской фамилией, Вася, как оказалось, был единственным кормильцем большой семьи.

Эльмар показывает фотографии, рассказывает про марийский народ, говорит, что они такие смирные, что их даже в Чечню не берут, говорят, что сразу убьют.

Вспоминает о сыне, смеется, потом спохватывается:

– Ой, он же сейчас на лодке! А вы не думайте, что я такой болтливый, просто выговориться надо. Василий-то работящий был… – случайно оговаривается он.

Кроткая, тихая воспитательница детского сада Нина Романовна Аникиева сказала, как отрезала:

– Деньги получать не буду! Не могу… пока сын живой…

Накануне похода Роману Аникиеву исполнилось 22 года. Вместе с друзьями он пошел в сопки. Тогда сухой такой, жаркий день стоял, и на болотах высохла морошка, словно она никогда там не росла. Молодые и задорные – ребята бегали по сопкам и громко кричали. Все они были с «Курска», а жить им оставалось шесть дней. Рома прожил на этой земле ровно 22 года и шесть дней – он был самый молодым на подлодке.

Вечером мы посещаем семьи с военным психологом Виктором Иосифовичем Высоцким.

Скромная квартирка на первом этаже. Здесь жил со своим другом Вадим Бубнив. Его отец приехал из Копейска Челябинской области и сразу же попал в госпиталь. Мы знали, что его выписали и зашли.

– Как себя чувствуете, Ярослав Степанович?

– Да я-то что? Вот сына не вернешь…

– Рано еще отчаиваться, Ярослав Степанович!

– Я все понимаю, не надо меня утешать, – отвечает бывший шахтер. – Если тело достанут, как мне его перевозить?

Высоцкий рассказывает обстоятельно и со знанием дела.

– Что деньги выдают – это хорошо, – продолжает Бубнив, – ну а все остальное? Вот я стою в вашем штабе со своим горем, и ко мне очень внимательны. А тут слышу, как старший офицер кричит на подчиненного: «Ну ты, проститутка, как ты выполнил поручение?» Поверьте, я был лучшего мнения об офицерах и вообще о военных.

Мы отводим глаза. Мы тоже были лучшего мнения о флоте и нашей стране.

21 августа

Лишь тот, кто не знает Ирину Шубину, может не понять ее улыбку, когда она выйдет из машины.

– Держусь! – она сказала так, как будто хорошо держаться было главным смыслом ее жизни.

Мы обнялись, хотя не были даже близкими знакомыми. Пройдет еще два дня, и она сорвется в истерике.

– Хотим просто посмотреть, где же служит Игорь. Мы никогда не видели подводных лодок, – доверительно сообщают родители мичмана Федоричева.

Они только что приехали из Тульской области – настроены благодушно.

Видяево – словно черная метка. Люди приезжают спокойные и уравновешенные. А через какое-то время видяевский водоворот, втягивая в себя свежие силы, быстро выплевывает изжеванные.

В штабе знакомлюсь с Игорем Козадеровым, братом мичмана Владимира Козадерова, он из Липецка.

– Поддержите Наташу! – говорю ему. – Она в полном отчаянии, говорит, что никому не нужна, на руках двое маленьких детей.

– Нужна! – ответил Игорь. – Мы готовы отдать ей дом, только что отстроились для себя. В беде не оставим!

Тогда еще не приехал Президент страны, и не прозвучало обещание всем дать квартиры. Тогда еще никто не знал, как сложатся судьбы этих женщин. Пройдет день и тревога за судьбу детей у женщин если не уйдет, то утихнет немного.

Изменится и отношение к Президенту после его приезда.

– Состояние женщин ужасное, – рассказывал Валентин Онегин, главный психиатр области. – Проявляется резкая реакция на Президента страны. Женщины ждут хоть какой-то информации. Военные ее не выбросили.

Не выбросили! Это вообще-то сильно сказано. Военные выдавливали ее по капле, как будто она была взрывоопасной.

Почему-то именно в тот день стало известно неожиданно много. Что вскрыт спасательный люк. Что живых в девятом отсеке нет. И надежда остается только на пресловутые пустоты.

Женя Родионова и Таня Гелетина жили у Чубаревых. Я забежала к ним перед поездкой в аэропорт.

– Так, Таня ест фасолевый суп, запишем, – пошутила я, и Таня засмеялась.

Таню и ее маму Аллу Ивановну я видела впервые.

Когда позднее показывали видеозаписи трех друзей – Родионова, Гелетина и Чубарева – я спросила, кто эта красивая девушка?

– Да Таня-же это, – удивилась Женя.

Это были два разных человека – Таня до трагедии и Таня после.

– Борис очень любил свою жену! – рассказывали ребята со «стополсотого».

Мурмашинский аэропорт. Мы встречаем чартерный рейс из Москвы. Прибывают 103 человека. Перед самым вылетом прозвучало сообщение по телевизору, что живых в подлодке, вероятно, нет. Те, кто сейчас в воздухе, наконец, услышали глоток правды о сыновьях – мы ждем посадки со страхом.

Журналисты «охотятся» за военными. Те не отвечают ни на какие вопросы. Общение с журналистами приравнивается на флоте к государственной измене. Телеоператор, притворяясь рядовым гражданином, несет под мышкой «дуло» телекамеры, которая торчит из-под куртки. Автобусы для родственников въезжают прямо на поле.

Они выходят. Спокойны. Как мертвецы. Потухшие глаза. Бледные лица. Вещей нет. Как на экскурсию.

Сходят по трапу. Останавливаются, словно в раздумье, стоит ли ступать на эту землю. И ступают, автоматически выполняя то, что им говорят. Это шок.

Среди родственников маячат серые куртки специалистов МЧС. На несколько дней они станут ближе, чем брат или муж. Среди них дочь самого министра по ЧП Сергея Шойгу. Никто об этом так и не узнал.

Разумеется, в самолете ехали и журналисты – под разными соусами, но наметанным взглядом их можно было узнать. В тот же день после обеда Иван Нидзиев сообщил, что некий фонд хотел бы помочь семьям погибших.

– Ну и пусть оказывают, – ответила я. – Назвать счета?

– Нет, они хотят оказать адресную помощь. Расскажите им про отдельные семьи. Я вам кабинет выделю.

Мне показалось странным, что нам выделяю кабинет, но в той суете чего только не происходило. Начинаем беседовать, вижу, что один внимательно слушает, а другой, прикрывшись бумагами, подробно записывает. Заметив, что вопросы крутятся не вокруг бедности, а вокруг сенсаций, я ухожу. В общем, непрофессионально сработали ребята.

В автобусе пытаемся разговорить близких. Таковы рекомендации психологов.

Интеллигентные Коровяковы отвечают неохотно.

Николай Дураев, брат сестры Анатолия Беляева держится бодрячком. Круглое лицо его светится любопытством и живым интересом к происходящему. После экскурсии на АПРК «Воронеж» – такой же корабль, как «Курск» он получит инфаркт. Поэтому Дураевы уедут из Видяево последними.

– Я-то думал, что Толька наш котлетки жарит себе на этой подлодке, – скажет он позднее.

Слез нет. Какая-то неестественная тишина. Немолодая женщина часто хихикает.

– Хотите минералки? – предлагаю ей.

– Ну, конечно, хочу! – оживленно восклицает она и смеется, лукаво щуря глаза.

Становится страшно – это мама Мурата Байгарина.

В середине пути она потеряла сознание. Ее вынесли из автобуса и положили на траву.

А день был какой чудесный! Легкий, чистый, ясный. Счастливое солнце так сияло на ласковом небе, как будто никогда на земле не случалось никаких трагедий и никто никогда не сходил с ума.

22 августа

Главный день тревоги. В каждом звуке. В каждой слезе. В каждой вспышке истерики. Самый длинный день в моей жизни…