Геннадий Шубин - ООН в Азии и Африке (воспоминания российских офицеров-миротворцев) Страница 7

День за три (как в воюющей стране) нам так и не засчитали, поскольку Ангола на тот момент не считалась воюющей страной. Тем не менее, например, военнослужащим украинской понтонно-мостовой роты так и было определено: день за три. Так что их офицерам, служившим там по полгода, шёл дополнительный год к выслуге.

Очень многими делами, особенно бумажными, занимались именно мы — переводчики и офицеры по связи и взаимодействию. Это легко объясняется: мы хорошо знали язык, основную документацию ООН и местные законы-обычаи. В миссии ООН был такой SOP — что-то типа Устава ООН. Естественно, мы его изучали и пытались извлечь как можно больше выгод для наших ребят, чтобы как-то скрасить службу, проживание, питание и прочее.

Что мы только ни делали! Например, ночами было очень холодно. А наши ребята в Лубанго увидели, что в румынском батальоне у всех есть спальные мешки, причём с эмблемой ООН, то есть, явно не свои. Они тут же доложили в Луанду, и я пошёл выбивать это дело для наших. А когда приходишь к человеку, который отвечает за то, о чём просишь, он просто достает с полки этот SOP и начинает смотреть, положено нам это или не положено. Приходилось опять писать слёзную бумагу, что без этих спальных мешков наши лётчики замерзнут, а им летать, обеспечивать безопасность полётов, и так далее. Про своих курсантов я уже рассказывал — мы эти бумаги наловчились писать очень хорошо, всё по ооновской форме, в сильных выражениях и так далее. Я написал такую бумагу. А поскольку весь тыл, как я уже говорил, делился на гражданский и военный, я уже смотрел, как это лучше сделать. Например, идти к Толе Рябому, чтобы он подписал, а потом просто у него спросить, к кому лучше идти следующему, чья подпись ещё нужна. Он говорил, я приходил к тому товарищу, он спрашивал первым делом: «Рябой подписал? Ну, тогда и я подпишу». И так по цепочке, в итоге, когда приходишь к тому, кто непосредственно за это отвечает — в данном случае, за мешки — он видит кучу подписей и подписывает сам, а потом уже можно было ехать на склад и получать.

А на складе был ещё один украинский штабной офицер, Юра Сокивский, он был старый советский офицер, без примеси украинского национализма, просто видел, что приезжает свой и делал всё без проблем, что мог сделать, дай Бог ему здоровья. Так мы пробили для наших ребят эти спальные мешки, и много других вещей.

♦ Раскрой немного тему взаимоотношений внутри самой миссии представителей разных стран, разных национальностей. Может, были какие-то примечательные моменты.

Много было интересного. Мы очень дружили с болгарами, просто прекрасные были отношения. Были у нас словаки, с ними мы тоже подружились. Комендантом лагеря долго был словак, который очень много мне помогал. С украинцами у меня со всеми были хорошие отношения, тем более что я по-украински говорю свободно. У них одно время было требование, чтобы в их штабе говорили только по-украински — ради Бога, по-украински так по-украински!

С украинцами был совершенно смешной случай. Не помню фамилии этого «украинского офицера» — он чисто русский был, из Одессы, служил там и там остался. Вроде, Фёдоров была фамилия. И идем как-то мы из столовой вдвоём с нашим замкомандира отряда, полковником Патенко — а он как раз был такой «щирий хохол», как раз из Украины родом, плюс ещё Афганистан и Чечня за плечами, прекрасный человек. А навстречу идет этот Володя из Одессы с простой русской фамилией. Он меня увидел, поздоровался. Видит погоны полковника и представляется: «Майор Федоров, Украина!» Патенко посмотрел на него: «Хм! Полковник Патенко, Россия!» Потом весело поржали втроём. Володя тоже очень много нам помогал. Я их познакомил, вечером мы уже втроем пошли в «Голубой берет», выпили за дружбу народов.

У меня были нормальные отношения с поляками — наверное, потому что по-польски я тоже говорил достаточно неплохо на тот момент. Замечательные отношения сложились с бангладешцами, а в миссии было очень много бангладешцев. Там был такой офис Military Travel, где происходило оформление паспортов, поездок куда-либо, и один из офицеров был капитан Тарик, бангладешец. Когда мы с ним познакомились, он очень удивился, что я говорю на бенгали, а когда я через какое-то время написал ему записку на бенгали, он вообще обалдел, то ли от ужаса, то ли от счастья! Звонит мне: «Игорь, это ты написал?» «Я». «Не может быть! А приходи ко мне». Я пришёл, и он просит: «А покажи, как ты пишешь». Я написал ещё что-то, он был просто рад. Весть о том, что есть русский, который говорит и пишет на бенгали, разнеслась по миссии очень быстро. А паспорта он мне после этого продлевал для наших не за три-четыре дня, как полагалось, а за полдня. Если я просил — мол, Тарик, надо срочно сделать двенадцать паспортов — утром забирал паспорта наши, в обед уже приносил.

Начальник штаба был португалец, полковник Фариа, очень умный и образованный человек, вежливый, мягкий. У нас сразу сложились хорошие отношения. Говорили мы с ним исключительно по-португальски. Вплоть до того, что приехала как-то наша комиссия, с ним нужно было решать какой-то вопрос — пришли к нему, я попытался разговаривать с ним по-английски, потому что у нас в комиссии было два человека, которые знали английский — а он всё равно по-португальски! У него один адъютант был португалец, а второй — бангладешец, два майора. С ними вопросы решались тоже на раз.

Они помогли нам даже в одном очень неприятном случае, когда кто-то сделал фиктивные продовольственные карточки, и наши господа, из российского посольства, приехали по этим карточкам покупать продукты, а приехали со своими женами. И все бы ничего, только жены из одного конца магазина в другой стали перекрикиваться: «Дуся, а ты того купила?» Их заметил новый security officer, он был поляк, Анджеи Шлебовский. Он попросил их предъявить карточки. И естественно, стали они предъявлять, он заподозрил, забрал у них эти карточки. Что тут такого? Могли бы просто развернуться и уйти, и ничего бы дальше не случилось. Только они стали спорить о чем-то, что-то доказывать. А Анджеи же видит, что это русские, он сам по-русски немного говорил.

Они потом пришли ко мне — Игорь, у нас карточки отобрали. Я спросил, кто отобрал. Пошёл в офис «секьюрити», у меня был там знакомый индус, Рама. Попытался выяснить, кто забрал, и Рама мне ответил, что это, наверное, новый офицер, который у них совсем недавно, только приехал и «топот копыт» изображает. Я пришёл к Анджею: поляк, спрашиваю? Он отвечает, что поляк. Я стал говорить с ним по-полъски. Он удивился: русский? Отвечаю: русский. Откуда говоришь по-полъски? Я ответил, что родом из Беларуси. Начали мы разговаривать — а он в это время уже сидел и писал грозную бумагу насчёт этого случая. Короче, потащил я его, естественно, в «Голубой берет»… А он, оказалось, успел уже доложить начальнику штаба, полковнику Фариа, об этом случае. Полковник Фариа пошёл мне навстречу — мол, Джеронимо, давай это решим как-нибудь так, как будто они не приходили, ничего не было, только карточки у них надо изъять, может, потом сводите их в магазины за ваши карточки, или ещё как-нибудь. Шлебовский готов не давать делу хода, только чтобы фиктивных карточек больше не было. Так и решили.

Ещё было очень интересно, как мы решили отпраздновать День Победы. Мы написали бумагу, что День Победы — это наш государственный праздник, Великий Праздник Победы над нацизмом. И понёс я эту бумагу к полковнику Фариа. Он её подписал без разговоров, а написана она была на имя Force Commander — командующего войсками ООН в Анголе, того самого зимбабвийского генерала, которого я уже упоминал.

А до этого я ходил в службу Recreation and Welfare — то есть, та самая, которая отвечала за проведение всех этих праздников, у меня там был хороший приятель, капитан-замбиец. Я пришёл к нему и спросил, как все это провести, может ли он в этом помочь, выделить деньги на проведение этого мероприятия. Он ответил, мол, никаких проблем, что он может выдать деньги, только чтобы мы потом чеки ему принесли, на что всё потрачено. Только для этого нужно было писать бумагу на имя главного и подписать у полковника Фариа.

Вот только всё оказалось не так просто. Прошло какое-то время, мне позвонил адъютант Фариа — бангладешец, сказал, что надо зайти. Я пришел, и полковник, пряча глаза, сообщил мне: «Понимаешь, Джеронимо, Force Commander сказал, что этот праздник не входит в списки праздников, которые отмечаются в ООН, поэтому не получается выделить вам деньги». Мне даже стало жалко Фариа, потому что он действительно был очень хороший человек, и ему было очень стыдно за командование, за то, что столкнулся с такой непрошибаемой тупостью. Я улыбнулся, сказал — мол, всё нормально, господин полковник, вы в любом случае туда приглашены. И он потом пришёл, и очень был доволен.