Заморский тайник - Александр Александрович Тамоников Страница 8

он формально не нарушал никаких законов – ведь и в самом деле, он подобрал икону в буквальном смысле на свалке. Не подобрал бы, она бы пропала, и теперь уже навсегда. Так что в каком-то смысле профессор Матвеев совершил великий поступок – спас шедевр. Ну, а то, что он этот шедевр решил оставить у себя, – так что же? Ну, решил, ну, оставил… Опять же в формальном смысле он никакого закона не нарушил. Все прочее – сложные моральные нюансы, и размышлять на эту тему сыщику Егору Прилепскому сейчас не хотелось. Не до абстрактных размышлений ему сейчас было. Сейчас ему нужно было отыскать украденную икону.

Вот только с чего начинать поиски? Впрочем, и тут у Прилепского имелись свои соображения, причем соображения логичные и обоснованные. Начинать нужно было с допроса сторожа Федора Кузнецова. А поскольку сторож загадочно исчез незадолго до пропажи иконы, то для начала нужно было его отыскать. В принципе это было не так и сложно. Судя по всему, этот Федор Кузнецов находился в Москве длительное время – даже рекомендательные письма от прежних своих работодателей он предоставлял новым работодателям. А если так, то кто-то что-то о нем обязательно знает. Один – одно, другой – другое. А в итоге обязательно получится цельная картина: и то, кто он на самом деле таков, этот Федор Кузнецов, и где его искать.

Найти же его нужно было непременно. Потому что уж слишком странно он себя повел. Неожиданно исчезнуть накануне кражи – это всегда подозрительно. Случайных совпадений здесь почти не бывает – это Егор Прилепский прекрасно знал из своего опыта сыщика. Значит, скорее всего, его неожиданный уход с пригретого и хлебного места как-то связан с пропажей иконы. Косвенно или напрямую – это станет известно, когда сторож будет найден и допрошен. Да, профессор Матвеев утверждает, что сторож ничего не знал об иконе и вообще ничем таким он не интересовался. Так ли это на самом деле? Или это только предположение? По всему выходило, что предположение. Откуда профессор мог знать, чем интересуется сторож? Он с ним ни разу основательно и не разговаривал. Так, все больше урывками и на ходу… Разве можно что-то знать о человеке наверняка, если общаешься с ним урывками? Нет, конечно.

Были и другие лица, которых можно было считать подозреваемыми – причем вполне обоснованно. Коллекционеры, эксперты и прочие любители и ценители прекрасного. О, Прилепский прекрасно изучил их нравы! Иной ценитель сам себя не пожалеет – лишь бы раздобыть для своей коллекции какую-нибудь редкость!..

Прилепский неожиданно поймал себя на мысли, что он начинает ходить по кругу. То есть он совсем недавно размышлял уже о коллекционерах и их нравах, и вот – опять. С неудовольствием повертев головой, он приступил к размышлениям относительно третьей версии. Икону могли украсть воры-профессионалы, которые как раз и специализируются на кражах всяческих предметов искусства, особенно всевозможных древностей. Почему так – понятно. Древности – они стоят больших денег. И чем больше раритету лет, тем выше его цена. И с этой точки зрения икона с Иоанном Лествичником – весьма лакомый предмет для профессионального ворья. Шестой или седьмой век! Ничего древнее и придумать невозможно! Притом единственный экземпляр, без всяких копий, повторений и тому подобных вариаций! И если кто-то из таких воров-профессионалов прознал об иконе, то просто быть того не может, чтобы он не попытался ее украсть!

Соответственно, не будет больших проблем и со сбытом украденной иконы. Потому что это ценнейший артефакт, за обладание которым многие коллекционеры готовы заплатить даже собственной душой, а не только деньгами!

О том, что, возможно, здесь поработали воры-профессионалы, говорил и такой факт. Помимо иконы, в профессорской коллекции имелось множество других предметов. Многие из них – Прилепский мог предположить это наверняка – были цены немалой. Золотые и серебряные изделия, да еще и с драгоценными каменьями, – это же просто-таки непреодолимый соблазн для вора! Но, по уверениям профессора, ничего из всего этого недешевого великолепия украдено не было, за исключением иконы. Украли лишь икону! А из этого следовал вполне очевидный, больше того – единственно правильный вывод: икону украли люди знающие. Понимающие толк в старинных вещах. И, в частности, понимающие, что одна такая икона оценивается в гораздо большую сумму, чем все прочие раритеты, вместе взятые. Очень могло статься, что именно за иконой воры и пришли. А не за кадилами, крестами и подсвечниками.

Хотя, конечно, могло быть и такое, что кто-то пришел именно за кадилами и подсвечниками, но неожиданно обнаружил нечто гораздо более ценное. Обнаружил икону с Иоанном Лествичником. Но из этого, опять же, следует, что воры были людьми, понимающими толк в церковных раритетах. То есть профессионалами в своем деле. Иначе они и внимания не обратили бы на какую-то почерневшую доску с невнятным изображением на ней. А напихали бы в мешки крестов, киотов и кадил, да и ушли бы тем же самым путем, каким проникли в галерею. Но вот же – всевозможная утварь осталась нетронутой, а икона пропала.

Прибыла следственная бригада. Прилепский ее встретил и ввел в курс дела.

– Нужно будет изъять оба замка на двери и отдать их на экспертизу, – сказал он эксперту. – Есть у меня подозрения, что замки отпирали отмычкой. Ну, действуйте. А я пробегусь по соседям. Поинтересуюсь, может, кто-то что-то видел или слышал. Или о чем-нибудь догадывается…

И Прилепский ушел общаться с соседями профессора Матвеева. Хотя он почти наверняка знал, что толку от такого общения будет немного. Кража древней иконы – это не кошелек на базаре подрезать. К таким кражам обычно готовятся загодя и тщательно, а если так, то и следы после себя воры не оставят, и свидетелей тоже не будет.

Глава 3

У храма Иоанна Воина, что в городке Терентьевске, была непростая судьба. Впрочем, как и у большинства других древних храмов. Воздвигнутый еще в восемнадцатом веке, храм был знаменит, тем более что долгое время он был единственным во всем Терентьевске. Потом наступил девятнадцатый век, а за ним и двадцатый – и храм по известным причинам пришел в запустение. До основания его не разрушили, но и храмом как таковым он быть перестал.

Но примерно в середине двадцатого века он возродился. И кто знает, почему это случилось. То ли местное начальство дало на то свое позволение, то ли проявили инициативу народные массы, то ли еще что-то… Но да дело не в этом.

Что такое возрожденный храм? В нем обязательно должны быть всяческие атрибуты, имеющие религиозное значение: аналои, паникадила, кресты, подсвечники, иконы… Все это в возрожденном храме стало появляться как бы само собой. Что-то – с епархиальных складов, что-то было куплено в специальных мастерских, что-то приносили люди. Оказалось, что у окрестного народа имеется много чего припрятанного из церковной утвари. Все это было унесено и до поры до времени припрятано в те годы, когда храм прикрыли. И вот теперь, когда храм Иоанна Воина вновь открылся, люди приносили в него то, что раньше было унесено и спрятано их отцами и дедами. Так оно всегда бывало на Руси. Храмы в одиночку не возводятся и не возрождаются – такова исконная русская традиция.

В числе прочего в храм принесли и одну икону. Кто именно ее принес, неизвестно, да и не о том речь. Так уж на Руси испокон века положено, что тайный дар – это святой дар. Речь идет об иконе. По всем предположениям, это была древняя икона. Настоятель храма, батюшка Вениамин, так и сказал: «Э, да этой иконке, должно быть, лет триста! А может, и все четыреста. А то ведь может статься, что и пятьсот. Все говорит за то: и внешний вид, и манера письма… вот ведь, в каких только руках она не побывала, а жива! А называется она икона Михаила Архангела. Слыхал я о такой иконке. Думал, что ее уже и нет, а вот она! А повесим-ка мы ее на самое видное место!»

Так уж повелось, что к древним иконам у русского народа отношение особое. Почтительное отношение, благоговейное и трепетное. А потому вскоре слухи об иконе разошлись и по всему Терентьевску, и по окрестным деревням. Да что там слухи – иконе стали приписывать чудодейственные свойства! То и дело тут и там слышались разговоры на эту тему. «А я-то сходила к Михаилу Архангелу