Валерий Озеров - Кронштадт – Феодосия – Кронштадт. Воспоминания Страница 9

В самой большой мастерской на втором этаже установили будочку для аппарата фирмы «Патэ», и в семь или восемь вечера начинался сеанс… Все это бесплатно, и огромная мастерская внизу всегда была наполнена до предела. Внизу сидели рабочие и матросы, наверху – вся местная знать: писари, фельдфебели, кондуктора, мастера, старшины и офицеры с семьями. Сами рабочие и матросы понаделали скамейки, которые после сеанса ими же и убирались. Бывали на сеансах и папа с мамой, когда у отца выпадало свободное время…

Я, конечно, не пропускаю ни одного, и сколько картин я увидел за два года трудно и сосчитать. Я всегда сижу внизу с приятелями матросами и рабочими… В больших кинематографах картины шли под струнный или симфонический оркестр или под трио, в маленьких кинематографах – просто под тапера. У нас ничего не было, и фильм смотрелся под клекот аппарата…

Но, тем не менее, все смотрели с удовольствием, с упоением, поскольку кинематограф был вообще редким зрелищем на флоте, не говоря уже о сухопутных войсках, а для рабочих да еще в условиях нашего поселка, тоже малодоступным и требующим расходов на проезд в город. Все сидели тихо и только при показе комедий хохотали во все горло, глядя на приключения Глупышкина[59], Макса Линдера или Чарли Чаплина…

Среди массы картин я не видал ни одной детской, видимо, их и в те времена выпускали мало, а к нам в военный поселок они вовсе не попадали. Шли похождения «Соньки Золотой ручки» во многих сериях, переложения романов Сенкевича вроде «Камо грядеши», шли и патриотические на военные темы. Один раз я смотрел фильм «Первая брачная ночь» – она шла под сплошной хохот мужских глоток. Когда же картина окончилась, то отец с матерью увидели меня, сидящего внизу. Они сперва пришли в ужас, но дело обошлось благополучно, папа заявил: «Если он и видел, то ничего не понял!». Это, пожалуй, было правильно, а в следующий раз шла картина в двух сериях «Падшие рабыни» из жизни девушек дома терпимости. Как сейчас помню, картина мне очень понравилась, я не пропустил ни одной серии, но сидел, уже забившись в угол, чтоб не увидели родители… Наука пошла впрок. Жизнь в доме терпимости для меня оказалась новой, и я постарался многое неясное выяснить…

«Императрица Екатерина Великая» (до 27 июня 1915 г. – «Екатерина II»)

Перед основной картиной шли обязательно: французский киножурнал фирмы «Патэ», вроде теперешнего журнала, с красным петухом в начале и конце. Потом показывали видовую, в основном географического содержания, а после нее шла комедия в одной или двух частях. Иногда видовую заменяли японские сказки, на тему новелл во вкусе Бокаччио – они отлично воспринимались всеми, были цветными, то есть раскрашенными вручную кисточками и на экране давали все тона ярких жизнерадостных красок по качеству, не уступающих нынешним цветным фильмам… Сеансы заканчивались в 11 вечера и позднее и все уходили, громко обсуждая виденное…

А война разгоралась все сильнее и сильнее. Во второй половине 1915 года вошли в строй Черноморского флота два новейших первоклассных линейных корабля: «Императрица Мария» и «Екатерина II», еще несколько эсминцев и подводных лодок. Знаменитый крейсер «Гебен» уже не занимался пиратством, а стоял после боев и подрыва на мине в ремонте в Константинополе…

Герой Эрзерума генерал Юденич[60] успешно развивал большое наступление на турецком фронте. Наш флот уже стал полным хозяином Черного моря, а турки начали подумывать о капитуляции…

Наши союзники больше не пропускали ни одного корабля противника в Дарданеллы. Турецкое каботажное пароходство у Анатолийских берегов было совершенно парализовано нашим флотом и начались большие перебои в снабжении Константинополя углем и припасами. Был взят Трапезунд и Эрзерум – город, крепость и порт на Черном море. В Марсель начали прибывать наши полки, высылаемые на помощь французам на кораблях Добровольного флота.[61] Япония уступила нам несколько военных кораблей, бывших в Порт-Артуре и восстановленных ею.[62]

Все эти годы я не занимался еще в школе, ее не было в поселке, ездить учиться в город было невозможно, а отдать меня на полный пансион в Феодосию родители, просто говоря, боялись, видя, насколько я повзрослел, поумнел и совершенно не по годам был развит…

Но я сам под руководством Любинецкого писал без ошибок, только не имел хорошего почерка, вслух читал хорошо и со смыслом, знал первые четыре действия арифметики. Читал я в те годы много, особенно в зимнее время декабря – февраля. От природы я не был прилежен, но на юге сам учился без всякого принуждения. Во всяком случае, позже, при вступительных экзаменах в реальное училище, мне готовиться не пришлось, и сдал я их свободно и легко… Вы спросите, что я читал в те годы? Тогда выходило много различных журналов с приложениями и они были довольно дешевыми, и много людей выписывало их. Читал я «Ниву» и «Сатирикон», «Задушевное Слово», «Родину», «Летопись войны с Германией», «Вокруг света», «Мир Приключений», «Синюю бороду» и «Светлячок». Все эти издания имели приложения в виде полных собраний сочинений Артура Конан-Дойля, Редьярда Киплинга, Райдера Хаггарда, Герберта Уэллса и Жюля Верна… Конечно, многое было мне непонятным, объяснить порой тоже было некому, но через год – два я снова все перечел уже в Кронштадте и понял недопонятое…

Очень много значило и то, что я все время общался исключительно со взрослыми и привык и полюбил только взрослое общество, а мальчишки меня тогда интересовали мало. Однажды мой дед по отцу прислал мне ко дню рождения письмо со своей карточкой и именной подписью «От деда Мануила Лерунчику». В письме он мне рассказал, как сам в моем возрасте без всякой подготовки и посторонней помощи «одолел» и чтение, и писание, и арифметику…

У деда в г. Белеве. Слева направо: Мануил Васильевич Озеров, Мария Францевна Озерова, Валерий Озеров, Ольга Алексеевна Озерова. 1910 г.

Я сразу же загорелся мыслью стать не хуже деда и ответил ему в город Белев, где он уже жил на пенсии[63]. Я обещал ему стать таким же, как он… В ответ мне пришла японская лакированная шкатулка с конфетами и книгой Киплинга «Приключения собаки». Она-то и послужила началом моей страсти к приключенческим романам…

Отец и мать частенько говорили, что жить в Крыму в этом поселке скучно и не с кем и слова промолвить… Я понимаю их, им действительно тяжеловато было без общества, а мне по моим годам пока было достаточно имевшегося…

В конце лета в поселок часто приезжали на линейках татары и продавали арбузы и дыни. Мать сразу покупала воз арбузов за 4–5 рублей и мы долго с Любинецким их таскали в подвал, где они долго сохранялись. Дыни были значительно дороже и продавались на штуки по цене 3–4 копейки. Канталупские и ананасные стоили 5 копеек… Позднее привозили живых и резаных барашков, они стоили от полтинника до рубля по степени жирности, и тогда сам Любинецкий готовил всем шашлыки на шомполах, на угольях во дворе и подносил на листьях лопуха. Привозили и вино в бочках и бочоночках, вино было и белое, и красное, урожая этого же года, и стоило 30–50 копеек ведро. Мама и вина брала несколько бочонков в запас, и потом весной за ними приезжал хозяин. Такое вино давали и мне в маленьком стаканчике, но оно мне из-за кислоты не нравилось…

Говоря о вине, мне хочется немного рассказать о папиных помощниках – офицерах… Их было немного, всего пять – шесть и почти все жили далеко от поселка, прибывая к отцу для докладов и получения жалования 20-го числа. Непосредственно на станции было не более двух, да и то не всегда. Один из них был заместителем отца по строевой части. Помню одного такого лейтенанта Филаретова. Ему было под сорок и по званию давно следовало бы быть, по крайней мере, капитаном 3 ранга. Но его «забывали» при всяком очередном повышении… И этому была совершенно ясная причина – пристрастие к алкоголю!..

Начал он свою деятельность с того, что представился маме и попросил на первых порах приютить старого холостяка у нее на квартире и кормить за нашим столом. Мать не смогла отказать и согласилась, о чем горько после пожалела. Затем он попросил у отца три дня на устройство и укатил в город. Вечером вернулся и привез с собой на линейке бочку красного вина ведер на 15. Матросы помогли ему втащить ее в комнату и поставить на стол, через двадцать минут он покричал мне и попросил принести спичек.

Когда я зашел в комнату, то увидел его лежащим на кровати в одежде и сапогах. Из бочки была выдернута затычка, а вместо нее вставлен клистирный шланг, взятый из нашей ванной. Во рту торчал наконечник, через который он потягивал вино. На другой день он вышел к обеду, а потом мы его не видели… Мама была в ужасе, боясь, что он помрет с голода, забегала несколько раз к нему, уговаривая поесть, но он благодарил и просил только огуречного рассола и тараньки… Вот курил он исключительно и умел выпускать кольца, даже одно в другом, они мне очень понравились, а мама приходила в ужас от запаха дешевого Жуковского табака, тянувшегося круглые сутки из его двери…