Валерий Озеров - Кронштадт – Феодосия – Кронштадт. Воспоминания Страница 10

Папе он подал рапорт о болезни и лежал пока не высосал до дна всю бочку. На это потребовалось суток десять не меньше… Мама никогда не видела запойных пьяниц и переживала новые события тяжело… Кончив вино, Филаретов поднялся с постели и два дня приходил в себя, начав уничтожать обеды и ужины с завидным аппетитом, а потом решил выйти на работу. Но скоро подошло 20-е число и все пошло по-старому, только на этот раз вино было привезено уже белое… Так прошло месяца два. Отцу все это очень надоело, и он попросту списал его с гарнизона обратно в Севастополь. Филаретов очень благодарил отца, говоря, что в других частях его списывали гораздо раньше… Как пошло его дальнейшее пребывание в частях на службе родине, нам неизвестно…

Потом папа и совсем перестал запрашивать себе помощников, зная, что на кораблях везде недостаток в офицерах и хорошего не пришлют, а от подобных Филаретову толку нет, тем более что в гарнизоне не занимались строевой подготовкой. Не до этого было, а начальство бывало не чаще раза в год…

Наступал 1917 год… В январе впервые за три года выпал снег, но к ут ру весь растаял.

События в жизни уже развертывались с кинематографической быстротой… В феврале 1917 года отец получил приказ о переводе опять на Балтику в распоряжение штаба морских сил. Началась передача дел присланному вновь начальнику станции и укрепленного района… А я стал прощаться с полюбившимися местами, а главное, с людьми… Покатался на катерах по морю, слазал в часовенку, несколько вечеров провел в казармах и на батареях и постах и наговорился всласть обо всем с Любинецкими…

Середина февраля, стоит погожий и даже теплый день. Мы с отцом и матерью сидим в автомобиле «Бенц», который повезет нас в Симферополь к поезду на Питер… По обе стороны шоссе, как на параде, выстроился весь свободный гарнизон, рабочие и служащие. Долго гремит несмолкаемое «Ура!». Отец старается незаметно для всех вытереть выступившие слезы расставания…

Семья Озеровых в автомобиле. Феодосия 1915 г.

И вот автомобиль медленно пополз на первый крутой въезд в гору… Прощай Феодосия, прощай Двухякорная бухта, прощай и Крым надолго…[64]

В Симферополе мы ночуем в гостинице, и я последний раз лакомлюсь своими вафлями с черно-смородиновым вареньем. Рано утром мы в поезде, который постепенно набирает скорость на север…

На третьи сутки мы в Питере, который за наше время отсутствия превратился из Петербурга в Петроград!

Глава 4. Возвращение в Кронштадт. Февральская революция. 1917 год

23 февраля 1917 г. Пересадка с Николаевского вокзала на Балтийский и через два часа мы в Ораниенбауме, или как кронштадтцы его упрощенно называют – Рамбове. У вокзала отец нанимает извозчика, который повезет нас по льду в Кронштадт.

Родной город ясно виден при свете морозного зимнего дня… От снежного поля, покрывшего и Маркизову лужу, и Кронштадт, и Рамбов, в воздухе особенно светло. Лишь пар, валящий клубами от нашего дыхания и от лошади, временами закрывает вид, а воротники и перчатки скоро намокают от мокрого снега, напоминая, что здесь далеко до теплого Крыма и зима еще совсем не кончилась…

Уже с Ораниенбаумского берега видны здания острова Котлин, видна городская водокачка, кирха, трубы пароходного завода, золоченый купол морского собора, лес мачт во всех гаванях, где с осени стоят вмерзшие в лед корабли, а дальше далеко тянущаяся ниточка Котлинского берега с замаскированными фортами и крепостями. Ближе проступают контуры Кроншлота и форта Чумной, а также часть южных мелких батарей… Дорога вся обсажена елочками средней величины, чтобы не замело в пургу и указателями для пешеходов, которых ходит здесь немало…

От Ораниенбаума до Кронштадта семь верст. В одном месте мы проезжаем по жиденькому деревянному мосту, наведенному через полосу битого льда. Это значит, что недавно прошел из Петрограда или в Петроград ледокол «Ермак», проводя какие-нибудь корабли. Ведь только этот удивительный ледокол может бороться с толстыми льдами Финского залива. В этом году тут стоят порядочные морозы, лед толстый – до полутора метров – и дорога хорошо накатана…

Постепенно лед и снег становятся все желтее и грязнее – дает себя знать приближение и города, и базы флота, и крепости.

Но снегу везде много и приближение весны не чувствуется… Я отвык от Родины и мои мысли еще на юге, в нашей бухте… Мама в радостном настроении[65], а папа, видимо, чем-то озабочен, что-то бормочет себе под нос и явно чем-то недоволен…

Ледокол «Ермак». Открытка начала ХХ в.

Вот и Котлин, вернее его восточная оконечная часть около пароходной пристани; теперь нам предстоит проехать больше половины города: район, называемый горой, всю Екатерининскую улицу до Николаевской, на которой живет моя бабушка по матери Елена Александровна Ушакова (урожд. Лебедева)…[66]

На улицах мало прохожих, город производит впечатление пустого… Приехали… Путь с юга окончен…

Гарнизонное стрельбище в Кронштадте. Открытка начала ХХ в.

Но окончен не только путь, окончена надолго и наша сравнительно спокойная жизнь, если ее можно называть такой во время войны… И еще окончено мое детство, о чем я и не подозревал в те дни… Через несколько дней окончилось и то, что отец и мать называли Россией…

В городе тревожно, холодно, неприветливо, непонятно…

Прежде всего, в этом виновата сама скупая матушка-природа на Финском заливе, с ее грязной, сыроватой и промозглой зимой. Зима вроде и на исходе, ведь последние числа февраля по старому стилю. Днем иногда при неласковом солнышке тают сосульки на карнизах и окнах, а на крышах и заснеженных улицах чирикают воробьи, разворачивая кучки конского навоза, не подобранного дворниками.

В такие дни весело шумит детвора – мелюзга – на улицах и плохо очищенных скверах. Но проходит час, другой и признаки весны исчезают моментально. Дым из труб идет вертикально – штопором недолго и начинает развеиваться клочьями при резком холодном ветре со стороны Финляндии. Последнее гораздо чаще… Штиля почти не бывает – он обманчивый, морской и часто от хорошей погоды уже через час не остается ни следа. Недаром моряки говорят, что погода на заливе меняется не менее трех раз в сутки… Выйдешь из дома, и сразу тебя охватывает со всех сторон настоящий русский мороз, да еще с промозглятинкой! Шапка и воротник покрываются инеем, в носу все промерзает, от дыханья все вокруг заволакивается дымком-паром и, если не делать резких движений, становится просто холодно. Котлин остров окружило со всех сторон студеное промерзшее море, и нет спасения в Кронштадте от морозных объятий.

Окружена и большая часть России и холодом и начинающимися неполадками в снабжении продуктами в больших городах из-за плохой работы железных дорог. Мерзнут и солдаты в тысячеверстных линиях окопов.

Надвигаются большие события. О них еще толком никто и ничего не знает, даже самые умные и дальновидные люди теряются в догадках. Ведь совсем недавно Россия справляла годовщину 300-летия династии Романовых…

Одни ждут смены правительства, а может быть и его формы – таких много, но не по количеству, а по званиям, чинам, богатству и состоятельности, принадлежности к тому или иному обществу Российскому, по степени образованности – от привилегированной верхушки при дворе Николая, до кулаков-мироедов в деревне. Другие, а их очень много – миллионы в деревнях, ждут конца войны, ждут возращения своих кормильцев, завшивевших в окопах, домой, ждут прибавки земли, ждут свидания с семьями. Есть еще и другие, они не относятся ни к первым, ни ко вторым – это надежда революционеров – рабочие в столице и в других городах, имеющих промышленность. Они гораздо образованнее, хватили больше «лиха» от царской цивилизации, штрафов, взысканий, сверхурочных работ на войну, от тяжелого изнуряющего труда на фабриках и заводах…

Ждут миллионеры, банкиры, заводчики, фабриканты, купцы всех гильдий, торговцы и предприниматели, лабазники и приказчики, мещане самых неопределенных профессий, бедняки, давно скатившиеся на дно «ночлежки», и просто разные люди…

Ждет дворянство высшего света, богатое, бедное, ждет высшая знать и офицерство всех чинов и рангов, ждет чиновничество всех министерств и канцелярий от управляющих и действительных статских советников до Акакия Акакиевича включительно. Ждут во всех городах империи, ждут и в Кронштадте.

Темна еще Россия, народ еще в глубоком сне, но сон кошмарный, бредовый, мучительный и только багряно-красный закат подобно Кронштадскому в направлении форта Риф, говорит о чем-то новом, невиданном, кровавом, ужасном…

Ждут в переполненных тюрьмах и ссылках политические и уголовные арестанты всех категорий до просто штрафных. Чувствуется приближение новых впечатлений, чего-то острого, пряного, пахнущего человеческой кровью будущего…